Шторы

Джен
G
Завершён
38
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
14 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
38 Нравится 11 Отзывы 8 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      По осени случилось мне срочно переезжать. Времени на поиск новой квартиры почти не было, да и вариантов, куда можно было переехать вот прямо сейчас, тоже. Мне попадались в основном либо безбожно дорогие апартаменты, либо квартиры, бывшие еще вчера притонами, но нынче сдававшиеся по вполне приемлемым ценам. Бывало попадался и третий вариант — квартиры с сюрпризом. Это те, которые на бумажке выглядят, как отличное предложение, но на деле вскрывается какой-то подвох, вроде квартиры в здании, которое вот-вот снесут, или цыганский табор, издревле обитающий в хоромах, которые ты собираешься снимать, и они часть сделки. Что-то вроде мелкий текст под звездочкой, на который ты не обратишь внимания, пока тебе о нем не скажут.       Я, конечно, утрирую, цыганского табора мне, к счастью, не попалось, но был случай, когда меня в самый последний момент оповестили, что в двухкомнатной квартире, которую я собирался снимать, со мной будет жить еще один человек. Что-то вроде «двоюродный брат троюродной тети», который будет жить со мной, комнат-то все равно две. Но платить за квартиру буду я и так, если бы она принадлежала только мне. Никаких скидок, никаких поблажек. В тот день я без зазрения совести избил человека собственным полицейским значком и гордо удалился. Мне даже не было стыдно. Пусть лучше стыдно будет ему.       И таких «квартир с сюрпризом» было много. Люди без зазрения совести пытались нажиться на тех, кто оказался в тяжелой ситуации. Знали, падлы, что такие торговаться и воротить нос не будут, им же нужно. Они на все согласятся, а значит, можно на шею сесть и ножки свесить. Но я на такое вестись не собирался, хотя, признаюсь, в какой-то момент проскочила мысль просто согласиться. В конце концов, эта квартира не на всю жизнь. Просто временный вариант, пока не найду что-то получше. Но нет, значит нет. Собрал всю волю в кулак и стал искать дальше. А время, между тем, поджимало.       Когда я наткнулся на ту квартиру, я сразу стал ждать какого-то подвоха. Если квартира выглядит хорошо и цена человеческая, значит что-то с ней не так — подсказывал мне опыт. Но я решил, что если подвох несущественный, я махну на него рукой. На тот момент уже ни сил, ни времени, ни желания искать другие варианты не было. Я готов был согласиться на что угодно.       Должен сказать, она мне сразу понравилась. Не квартира мечты, конечно, но если брать в расчет все те ужасы, что довелось мне понаблюдать за время поисков, этот вариант был просто идеальным. Да, весьма скромным. Квартирка была однокомнатной и пустенькой, из мебели только самое нужное, впрочем, мне больше и не надо было. Я не собирался там надолго задерживаться. Хотя подумалось мне тогда, что можно было и задержаться, отложив немного поиски жилья, от которых я уже изрядно устал, до лучших времен.       Подвох, однако, был, куда же без него — квартира оказалась на первом этаже. Для кого-то пустяк, а для меня существенный минус. Впрочем, не в тот момент. Я решил, что меня все устраивает и через пару дней уже перевозил свои немногочисленные пожитки в новое жилье.       Знаете, я никогда особо не любил квартиры на первом этаже. Ни разу там не жил, но почему-то даже не рассматривал, как вариант. Был уверен, что житие там так себе. Да и разве может оно быть хорошим, когда весь твой быт, как на ладони? Забыл шторки задернуть — и весь двор в курсе, что тебе уже давно пора возобновить походы в спортзал, пока шесть кубиков не стали одним шариком, и что ты одинокий волк, потому что люди, которым дают, не ходят в трусах с павлинами.       К слову, шторок там не было. Я с непривычки не сразу обратил на это внимания. Ни на одной из прошлых квартир у меня не водилось штор — там они были без надобности. На последнем этаже не от кого за ними прятаться, разве что от солнца, но я редко заставал момент, когда оно светило мне в окна. И ровно до переезда в эту квартиру шторы для меня были символом чего-то бесполезного. Просто лишняя вещь, которая есть, чтобы быть. Как оказалось, не просто так люди придумали завешивать окна.       О том, что жизнь на первом этаже из разряда публичной, я догадывался раньше, но никогда не придавал этой догадке должного значения. Или осознание было не таким острым, пока я лично с этим не столкнулся.       Окна моей новой квартиры выходили во двор дома, прямо на детскую площадку. Вспомнил я об этом только спустя пару дней, когда имел неосторожность выйти голым из душа. Привычка у меня была такая. На старой квартире я мог себе позволить ходить и в одних трусах, и без них, а тут... скажем так, не травмируя детскую психику, это было сделать невозможно. Тогда-то я и понял две важные вещи: люди очень любят заглядывать в чужие окна и шторки все-таки повесить нужно. Хотя бы ради того, чтобы для живущих в близлежащих домах, во мне оставалась хоть какая-то загадка.       Правда шторы я так и не купил. Резко стало не до того. На работе случился завал и желание поскорее воткнуться мордой в подушку перевесило необходимость скрыть свою личную жизнь от посторонних глаз. Да и мне не особо припекало тогда. Я уходил засветло, возвращался впотьмах, домой приходил только для того, чтобы поспать и принять душ. Я, кажется, даже кухней не пользовался. Холодильник морозил только тушку покончившей с собой мыши, в шкафчиках — банка кофе да коробка с чайными пакетиками, а из посуды только чашка и ложка.       Порой я действительно спрашивал себя: зачем мне дом? Зачем мне квартира, даже если и однокомнатная. Я плачу за пространство, которым даже не пользуюсь. Когда я в последний раз заходил на кухню? Зачем холодильник мотает электричество, если в нем ничего не лежит? Зачем мне стол и стул, если я все равно не ем дома? Зачем мне шкаф, если вещи как были в коробках, так там и лежат? Я трачу каждый месяц слишком много на элемент комфорта, который мне, в принципе, не нужен. Я бы мог пожить в задрипанном мотеле или хостеле. Мог бы вернуться в отчий дом, будь моя маменька жива. Или, что было бы куда разумнее сейчас, мог бы найти сожителя, чтобы было кому использовать по максимуму все те блага человечества, за которые я плачу.       Эти мысли частенько посещали меня на новой квартире. Здесь, в совершенно необжитой обстановке, еще острее ощущалось одиночество и бесполезность множества вещей. В старой квартире все было как-то иначе. Она была для меня домом, настоящим домом. Там вещи лежали на своих местах, там чувствовалось мое присутствие в каждой комнате, в каждом сантиметре пространства. Здесь же, я как будто и не жил. Это временное пристанище, перевалочный пункт. Я был в пассивном поиске своего нового дома, уже настоящего, и вечном ожидании его обретения.       Часто ловил себя на том, что хочу скромное обиталище. Маленькую квартирку для одного меня. Но разве это солидно? Разве правильно, когда есть место только для тебя и никого больше? В моем возрасте уже пора думать на перспективу. О жене, о детях, которые когда-нибудь у меня появятся... но появятся ли?       Кроме того, что в обозримом будущем я их не видел, я даже думать об этом не хотел. О гипотетической женщине, которую однажды мне придется впустить в свою жизнь. В свой дом. Мне придется делить с этим человеком свое личное пространство, жить с ним нос к носу, забыть об уединении... Я и идею о сожителе по этой же причине отмел. Она была хороша во всех аспектах кроме одного: мне придется с кем-то жить. Я так не привык. Слишком долго я жил сам по себе. Меня это тяготило, конечно, потому что одиночество приедается рано или поздно, но отказаться от него я не мог. Слишком часто мне хотелось тишины и покоя. Для меня собственный дом стал местом, где я мог спрятаться от мира, от людей, которые мне надоели за рабочий день, и просто отдохнуть. Одному.       Мысль о том, что появится еще кто-то, кто будет целенаправленно и нагло разрушать мое одиночество, сокращать зону комфорта и лишать меня уединения, приводила меня в ужас. Может, жизнь с кем-то бок о бок просто не для меня. Мне одному лучше. А любопытных глаз и сующих свой нос в мою жизнь людей мне и сейчас было достаточно. Шторы я ведь так и не купил.       Наверно, все же стоило. Я постоянно об этом думал, но как выдавался выходной, мне вдруг начинало казаться, что не настолько это и срочно. Поживу еще недельку так, не горит же.       Я научился игнорировать любопытные взгляды, а для особо настойчивых и невоспитанных у меня на двух руках были средние пальцы, которые я с гордостью демонстрировал в окно. Иногда хотелось и жопой в окно посветить, чтобы оправдать людские ожидания. А то они собрались тут на лавочке, смотрят в окна, ждут чего-то, а я им ничего интересного и не показываю. Жалко людей. Но я себя, конечно, одергивал. Негоже до такого опускаться. Многих людей даже мой средний палец очень сильно оскорблял, а ведь он у меня красивый. Посимпатичнее жопы будет, но и она тоже хороша.       Для меня, конечно, не было открытием, что наглость это второе счастье, которое всегда идет в комплекте с тупостью человеческой, я просто чувствовал несправедливость и злость из-за того, что люди умудрялись оскорбляться, когда их просили не заниматься вуаеризмом. Одна особенно возмущенная молодая мать мне даже высказала как-то свои претензии, мол, как же я — детектив полиции, на секундочку! — смею ходить по дому в одних трусах, да еще и некрасивые жесты ее дитятке в окно показывать. В тот момент у меня было к ней только два вопроса: первое — откуда она узнала, что я детектив, ведь на двери моей квартиры это не написано, а значит кто-то слишком глубоко сунул свой нос, чтобы об этом узнать, и второе — как долго ее ребенок пялился в мое окно, чтобы поймать момент, когда я буду в одних трусах. Я на тот момент — из уважения к соседям, разумеется — немного ограничил свою вольность и в детское время старался передвигаться по квартире исключительно в приемлемом виде. На мне всегда минимально были штаны, максимально я был закутан в одеяло до самого подбородка. Такой вот компромисс между купить шторы и выставлять жизнь на всеобщее обозрение.       Мне тогда эта дамочка строго сказала, с наездом: перестаньте себя так непотребно вести или купите шторы. Её дальнейшая тирада, которая должна была подкрепить позицию, была гневной и туманной, но из того, что я смог понять, посыл был следующим: «Сейчас мой сын видит, как вы по дому ходите в трусах, а дальше что? Как вы обкалываетесь героином и долбитесь в жопу?». Последнее я, конечно, додумал, такого она не говорила, но это отчетливо читалось в ее красноречивом взгляде. Я еще тогда подумал, что у нее очень странные представления о служителях правопорядка. Мол, если я могу себе позволить показывать в окно средний палец, то и героиновым наркоманом тоже могу себе позволить быть.       Я попытался ей объяснить, что ей не стоит учить меня жизни. Это ведь мой дом, правильно? Я могу себе позволить делать в нем все, что закону не противоречит. Если я хочу после душа ходить по дому голым, я это делать буду. Кто меня остановит? Полиция? Я и есть полиция, но не останавливаю себя. Знаю, что так делать можно. Не запрещено законом. А вот пялиться в чужие окна... это как минимум некрасиво. Как максимум я могу арестовать за вмешательство в частную жизнь. И не надо мне тут про шторы. Только мне решать, быть ли в моей квартире шторам или не быть. Шекспировский вопрос. Я, может, после душа люблю встать у окна с чашечкой кофе и с упоением смотреть, как играются дети. Хотя нет, нет и еще раз нет. Это перебор. За такое меня могли посадить и, слава богу, что мне хватило ума ей это тогда не озвучить. Потом ведь и не объяснишь, что ты имел в виду вовсе не то, что из твоих слов вытекало.       Помню, что подытожил свою не шибко пламенную речь фразой о том, что мой дом — моя крепость, и если ее будут осаждать, я буду защищаться. Возможно, дамочка восприняла это как вызов. Не могу судить и обвинять тоже никого не хочу, но с того дня мне стали досаждать чуть больше обычного.       Ощутить это в полной мере я, конечно, был не в состоянии, потому что целыми днями пропадал на работе. Впрочем, мне двух выходных хватило, чтобы насладиться этим великолепием.       Я не знаю, чья это была идея, но не покидает меня смутное сомнение, что с подачки именно этой самой матери-героини, обеспокоенной заботой о своем сыне, дети — резвые ученики начальной школы — сколотили свою банду, скорее даже отряд, который существовал этот и следующий день лишь для того, чтобы мне досаждать.       Вели себя эти дети дико. Я бы даже сказал, как обезьяны. Мне корчили рожи, показывали средние пальцы, за которые меня — и это очень обидно — вообще-то очень сильно осуждали. Дети еще мне что-то кричали, уверен, что-то весьма оскорбительное, но я этого не слышал — окна были закрыты.       Я сидел на кухне, потягивая чай, и минут двадцать смотрел на них в окно. Меня не покидало чувство, что я в зоопарке. Знаете, когда подходишь к вольеру с обезьянами, смотришь на них через это толстое стекло, а они там резво скачут на своей игровой площадке, говном в друг друга кидаются — вот это вот чувство.       Честно, было неприятно, конечно, что меня, взрослого человека, сотрудника, мать его, полиции, задирают какие-то школяры, но я сказал себе: Гэвин, остынь. Разве они сильно тебя этим задевают? Нет. Они только позорят себя и своих родителей. Не хочу говорить, как кому своих детей воспитывать, но все же скажу — не так. Если тебя больше заботит, что какой-то дяденька разгуливает по своему дому в шикарных боксеры с принтом «Водных лилий» кисти Моне (я их, кстати, не для того покупал, чтобы никому не показывать), чем тот факт, что твой ребенок ведет себя, как Маугли, выбравшийся из джунглей, то где-то, дорогая моя, ты проебалась. Я даже могу тебе сказать где. Везде, блин. Везде!       Впрочем, цирк с конями на этом не закончился. Когда дети поняли, что мне есть, чем еще заняться, они перешли в более активное наступление. Теперь они пытались привлечь мое внимание, бегая у меня под окнами. Очевидно, что они очень сильно шумели, и даже сквозь закрытые окна я это слышал, но к такому фоновому шуму я привык. А вот когда они стали подпрыгивать и шлепать ладонью мне в окно, тогда уж я разозлился. Стук в окно это вообще не та вещь, которую можно игнорировать. Она очень раздражает.       Я проигнорировал один шлепок, второй, третий. Дети решили взять меня измором, и было понятно, что моя нервная система сдаст быстрее, чем в восьмилетках проснется совесть. Мне пришлось взять инициативу в свои руки.       Честно сказать, когда я пошел открывать окно, чтобы провести воспитательную беседу, я прекрасно знал, что слова вроде «ребята, не делайте так, это неправильно» никого не остановят. Детей вообще ничего не может остановить. У них одна клетка мозга и напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, так что даже если бы я достал пистолет и стал стрелять им по ногам, их бы это только подзадорило. Они бы поняли, что я дошел до крайней степени раздражения, а они чувствуют уязвимость. Так что вместо того, чтобы поджать хвост и сбежать, они бы только сильнее стали меня провоцировать, и пока я одного из них не пристрелил, не успокоились бы. А мне это надо? Я бы очень хотел прожить свою жизни не убив ни одного ребенка и не попав за это в тюрьму.       В итоге, когда дело дошло до воспитательной беседы, у меня не было подходящих слов. Я просто открыл окно и осуждающе смотрел на ребят, которые толпились под ним. «Ну что, не пора ли свернуть лавочку, а?» — спросил я, и это, кажется, было лучшее, что тогда пришло мне в голову. На мой вопрос дети ответили издевательски-отрицательно. Я понял, что провалился. «Вы же знаете, что нельзя докапываться до людей, — продолжил я тоном очень доброго дяденьки, которого даже мухи не бояться, — вас за это и арестовать могут».       Был бы я на месте этих ребят, а я когда-то был на их месте, таким же дерзким пиздюком, который никого и ничего не боится, я бы только посмеялся над такими жалкими угрозами. Это они и сделали. Во мне сразу проснулось желание придушить их одного за другим, но я сдержался, как сдерживались все взрослые, которые когда-то — а я в этом абсолютно уверен — хотели придушить и меня.       «И кто же нас арестует? Вы?» — спросил самый дерзкий из них. А я сказал, что не сделаю этого, потому что у меня выходной. Я пытался выглядеть крутым, но совершенно не круто закрывать после этого окно и уходить. Что еще делать я не знал. Но в голове возникла дурная мысль: позвонить кому-нибудь из своих. Крису, например. Он ведь был в тот день на службе. Вроде даже в патруле. Я взял в руки телефон и уже пообещал деткам, что сейчас за ними приедут, но в самый последний момент понял, что очень глупо звонить Миллеру. Что я ему скажу? Эй, дружище, можешь прикатить ко мне во двор и надрать задницу детишкам, которые меня донимают? Прям сейчас, бросай все свои дела, это очень важно. Даже если Крис бросит все и приедет, как мне потом на работу идти? Вы думаете, что взрослые люди могут просто отпустить и забыть такую ситуацию? Нет, они хуже детей, и наверняка еще долго припоминали мне, как я не смог совладать с кучкой детей.       Так что я набрал номер Криса, но звонить не стал. Просто приложил телефон к уху и сделал вид, что с ним разговариваю. Изображать разговор по телефону — разве не это признак капитуляции? У меня под окнами стояли дети, смотрели на меня во все глаза, ловили каждое мое слово. Если они поймут, что никуда я не звонил — мне хана. Но я уже слишком далеко зашел, отступать было некуда. Мне оставалось только отложить телефон и заверить их, что за ними уже выехали.       Кто-то из детей будто бы прочухал, что я их наебываю. «Да никуда он не звонил, чо вы очкуете?» — крикнул он притихшим товарищам. Умный малый. Но давать заднюю было поздно, признаваться в обмане позорно, потому я просто сместил фокус с выкрика мальчика на себя. «А где ваши родители? — спросил я вежливо. — Знаете, им ведь придется поехать с вами. Вы еще слишком маленькие, не можете нести ответственность за свои поступки. Значит, ее будут нести ваши родители, правильно? Вы бы их предупредили, что придется ехать в полицию, чтоб это не стало для них сюрпризом».       Я видел, как мрачнеют их лица. Не пистолета и не ареста боялись эти дети. Они боялись родителей. Нет ведь ничего страшнее их праведного гнева. И, видно понимая, что ситуация приобретает серьезный оборот, ребята уже были не так храбры, как минуту назад. Впрочем, до конца еще не поверили в то, что я серьезен. И тот дерзкий мальчишка, что разоблачил мой обман, продолжал всех заверять, что я блефую, но уже не так уверенно. А я мариновал детей, рассказывал им про задержание преступников, успокаивал тем, что им не наденут наручники, и просто тянул время, ожидая чуда. И, слава богам, оно случилось! Вдалеке послышался вой сирен полицейской машины.       «Ох, кажется, это за вами, — сказал я, не в силах сдержать победную улыбку. — Зовите родителей, будем разбираться».       Дети испугались не сразу. До них еще какое-то время доходило осознание, но когда оно дошло, они сделали именно то, что и должны были — убежали. Похватали свои вещи и побежали по домам. Дети всегда так делают. Я уверен, что среди них даже нашелся самый умный, который успокоил всех фразой в духе: он же не знает наших имен и где мы живем, так что ничего нам не сделает. Таким парнем когда-то был я.       В общем-то, с тех пор все стихло. Я не знаю, как развивались события после нашего разговора, не шибко интересовался, но был почему-то уверен, что до следующего дня ребятки эти не показывали из дома нос. Смотрели в окна, выискивали патрульную машину, созванивались, списывались, но выходить боялись. Вдруг чего. Пока я не знаю кто они и где, я не могу им ничего сделать, так?       Мне кажется, после того раза они не то что к моим окнам подходить боялись, они даже во дворе не гуляли. По крайней мере, я на детской площадке их больше не видел. Возможно, они играли там в мое отсутствие, кто знает. Я вышел из этой схватки победителем в любом случае. Никто больше не тревожил меня и даже в окна мои стали глазеть в разы меньше. Так мне казалось.       И я думал тогда, что на этом история и кончится. Все, припугнул деток, они не станут ко мне больше лезть. А потом, возвращаясь домой, я стал замечать, что клумбы у меня под окнами вытоптаны. При чем с каждым разом все сильнее. А однажды на своем стекле заметил несколько смазанных отпечатков пятерни. Как будто в мое отсутствие эти дети продолжали скакать у меня под окнами, пытаясь шлепнуть мне по стеклу.       Вкус собственной победы стал не таким приятным, да и победа ли это была? Если дети продолжают ходить к моим окнам и издевательски шлепать по стеклам своими ручонками, мне разве легче от того, что они ссут это делать, когда я дома?       В общем, ситуация была неприятной. Надо было купить шторы, чтобы закончить эту феерию, а то и дом не дом, и совсем не крепость, а какой-то проходной двор совмещенный с контактным зоопарком. Стоит ли говорить, что шторы я опять так и не купил? Думаю, уже бессмысленно.       Дальше все было спокойно. Ну, не для меня, конечно. Меня не донимали больше, нотаций мне не читали, ничего такого. Я просто зациклился на этой ситуации, и вместо того, чтобы отпустить ее, только сильнее себя накручивал.       Когда в выходной я оставался дома, я часто ловил себя на том, что бросаю взгляд в окно. Я будто пытался подловить тех детей или совсем не детей, которые топчут клумбы у меня под окнами. Кто-то же их там топтал. Назовите меня параноиком, но я проверял — только у меня под окном вытоптано. Рядом со мной в тот же двор выходят еще несколько окон, но под ними никто не топчется. Оно и понятно, там эти долбанные шторы. Они лучше любых магических амулетов сводят чужое любопытство на нет. Это настоящий барьер между твоей личной жизнью и другими людьми. И пора бы мне такой прикупить, но вы же знаете, времени нет.       Да, звучит, как отмазка и, признаю, я оправдывал свое нежелание единожды встать рано утром и поехать к черту на рога за этими гребаными шторами, потому что мне сон дороже. Я так уставал на работе, что даже если находил в себе силы поставить будильник в выходной день, сил, чтобы встать по нему, у меня не хватало. Каждый раз, когда я слышал эту раздражающую трель и с трудом продирал глаза, я понимал — не сегодня. Если вы когда-нибудь просыпались настолько уставшими и невыспавшимися, что не могли открыть глаза, потому что вам казалось, будто веки вывернуты наизнанку, то вы сможете меня понять. Недосып сам расставляет приоритеты. Мне кажется, что все важные решения стоит принимать именно в тот момент, когда больше всего хочется спать. Если твой организм говорит, что ты еще недельку поживешь без штор, то ты поживешь. Если он говорит, что пожар недостаточно веская причина, чтобы подняться с кровати, значит так оно и есть.       Я думал, ну какая к черту разница, есть шторы или нет? Я все равно сплю до позднего вечера, раньше темноты не встаю, так какой мне толк от этих штор, правильно? Если днем ко мне в окна кто-то заглядывает, так мне по одному месту. А как темнеть начинает, так уже и некому глядеть в окна становится. По крайней мере мне так казалось...       И однажды я почувствовал на себе взгляд.       Вы вот спросите, как люди могут чувствовать взгляд, он ведь неосязаемый, невидимый, но я вам так скажу — могут. Я их всегда чувствую, потому что всей душой ненавижу, когда на меня пялятся. Не мне, человеку, живущему на первом этаже без штор, говорить вдруг о том, что я ненавижу, когда люди на меня смотрят, но это правда. Терпеть не могу чужие взгляды. Давние комплексы, с ними ничего не поделаешь. Вы же знаете, если однажды в тебе это поселяется, то избавиться от этого невозможно. До конца жизни будут грызть тебя своими мелкими зубами, а в тяжелые дни и вовсе куски от тебя отрывать.       Лет пятнадцать назад эти комплексы меня живьем жрали. Я помню, как мне было тяжко. Помню, как не мог заставить себя выйти из дома днем. Всегда только темными вечерами, натянув капюшон до самого подбородка. Добегал переулками до ближайшего магазина, нервно покупал блок или два сигарет — я тогда много курил — и пропадал на неделю. Ужасное время было.       Я помню, как мог петлять дворами, делать крюк или идти самым длинным путем лишь бы не сталкиваться с людьми. Если мне кто-то шел навстречу, я испытывал инстинктивное желание бежать и прятаться. Я боялся людей. Точнее, я боялся и ненавидел их взгляды.       Люди даже не осознают, как сильно они любят пялиться. Когда вы идете по улице, куда вы смотрите? Себе под ноги? Перед собой? На лица прохожих? Куда бы вы ни смотрели, рано или поздно в толпе идущих вам навстречу людей вы заметите чье-то лицо, на которое просто не сможете не посмотреть.       Я всегда был этим лицом. Люди просто не могли не смотреть на меня. Для них я выглядел неправильно, выделялся из толпы, но совсем не в хорошем смысле. Бывают люди красивые, на которых сразу падает взгляд, а бывают очень неприятные, на которых ты смотришь с отвращением и тут же отступаешь на шаг. Вот я был последним.       Люди не знали, как на меня реагировать, но было вполне очевидно, что я им неприятен. Точнее, неприятны эти ублюдские шрамы на моем бандитском лице. Сейчас они не так бросаются в глаза, но тогда, в те давние времена, когда я их только-только получил, и они очень медленно затягивались, мое лицо очень сильно привлекало внимание. То самое внимание, которое меньше всего мне было нужно.       Я и сам понимал, что выгляжу ужасно. Спасибо, у меня было дома зеркало. И очень сильно я из-за своей внешности переживал. Просто подумайте, мне было двадцать с хвостиком лет, а мое лицо имело вид порезанного помидора. Я смотрел на свое отражение и осознавал явственно, что это конец. Клеймо на всю оставшуюся жизнь. Кому я такой урод нужен, а? А ведь мне всего двадцать. У меня еще вся жизнь впереди, и я проведу ее с этим уродливым лицом.       Мне тогда психологически было очень тяжело. И чужие взгляды все только усугубляли. Моей маме первое время было сложно на меня смотреть. Хоть она и пыталась меня подбадривать, говорила, что все не так уж и плохо, а когда заживет так и вовсе хорошо будет, но я видел в ее взгляде это чувства то ли отвращения, то ли брезгливости, с которым она пыталась бороться. С которым все порядочные люди пытались бороться. Я их не виню. Мне и самому было противно на себя смотреть. Если бы я мог этого не делать, с радостью бы не стал. Впрочем, мне повезло больше, чем окружающим меня людям. Я видел это убожество только стоя у зеркала, а они постоянно.       При виде меня у них всегда менялось выражение лица. И даже если люди пытались быть со мной вежливыми и доброжелательными, их красноречивые взгляды говорили сами за себя.       Но больше всего меня бесили люди на улицах. Знаете, эти ублюдки, которым вечно недостает то ли воспитания, то ли такта. Они не просто бросают на тебя короткие взгляды искоса, как это делают все нормальные люди. Они прямо пялятся на тебя. Беззастенчиво и нагло. Идут мимо тебя и смотрят во все глаза. Иногда даже прерывают разговор на полуслове, чтобы направить всю свою энергию в этот взгляд.       И хуже всего то, что от него не сбежать. До тех пор, пока ты не воткнешь этим людям пластиковые вилки в глаза, они будут на тебя смотреть. Можешь натягивать капюшон или кепку до подбородка, можешь им что-то крикнуть или так же пристально смотреть на них в ответ — это бесполезно. Пока вы не разминетесь на своем пути, он так и будет на тебя смотреть. И ладно, когда такие люди смотрят на тебя издалека. Но когда они проходят мимо и поворачивают голову, глядя тебе глаза в глаза, вот тогда становится мерзко.       Так что если вы не имеете ни малейшего понятия, как это, чувствовать чей-то взгляд на себе, то я вам так скажу — вы счастливый человек. Только те, кто придают значение взглядам, могут их по-настоящему чувствовать.       Сейчас-то все уже позади. Хоть я искренне ненавижу, когда люди на улицах на меня смотрят, я к этому просто привык. Рожа у меня бандитская, что тут поделаешь. Вкупе с этими шрамами она и вовсе не вызывает доверия. Когда люди меня на улице видят, они настораживаются и покрепче сжимают в кармане телефон и кошелек. Люди всегда предполагают худшее, когда меня видят. Они скорее поверят в то, что я бандит, нежели в то, что я полицейский. Можете провести социальный опрос, ходить по улице, показывать прохожим мою фотографию и спрашивать, чем я, по их мнению, занимаюсь. Даю голову на отсечение, подавляющее большинство ответит, что я состою в банде. Некоторые даже припишут мне тюремный срок. Да и черт с ним. Я к этому, вроде как, привык. Смирился. Ну смотрят на меня люди, ну ладно. Меня это больше не тревожит так, как раньше, потому что я знаю, — точнее я себя в этом убедил, — что все с моей рожей в полном порядке. Она выглядит вполне сносно, чтобы ее можно было терпеть без ущерба для своих эстетических чувств, но все еще бандитская, потому настороженность окружающих людей понятна.       Я привык, что на меня так или иначе поглядывают, но на что я так и не научился не обращать внимания, так это на молчаливые долгие взгляды. Ненавижу их, хоть вы что со мной делаете. Ненавижу и все тут. Уж лучше пусть на меня косятся, пусть украдкой поглядывают, пусть перешептываются, но не это. Терпеть не могу, когда человек стоит и молча на тебя смотрит. Долго и пристально, не с интересом или отвращением, без любопытства или страха, вообще без какого-либо контекста. Просто смотрит.       Именно такие взгляды я и стал постоянно чувствовать. На самом деле, только такие и чувствуются. Не важно насколько нечуток и груб человек, насколько безразличен к окружающей действительности, он все равно почувствует этот взгляд. С опозданием, но почувствует. А уж я-то тем более.       Вы скажете — показалось. Решите, что я параноик. У меня с головушкой не все хорошо. Я ведь вам рассказал достаточно, чтобы вы могли такие выводы сделать. Да и сами подумайте, как это звучит. Человек, который не любит, когда на него смотрят, поселяется на первом этаже в квартире без штор. И вдруг, прямо посреди загруженной рабочей недели, ему начинает казаться, что за ним кто-то наблюдает. Хорошая завязка для фильма, да? Сходили бы на такой? Я бы нет, потому что и дураку понятно, что тут не фильмы нужно снимать, а шторы вешать и отпаиваться ромашковым чаем.       Я ведь сначала даже не придал этому значения. Когда мимо твоих окон постоянно кто-то шастает и по инерции в них заглядывает, ты перестаешь на это обращать внимания. Но ведь это был не просто брошенный взгляд. Это был долгий пристальный взгляд. Как будто кто-то стоял напротив моего окна и смотрел. Долго и пристально. Не моргая.       Я в тот момент был слишком увлечен перепиской или еще чем, потому почувствовал не сразу. Потребовалось время, прежде чем я смог в полной мере ощутить этот липкий взгляд, похожий на слизь. Он прокатывался волной холода и мурашек от затылка к загривку и вниз по спине вдоль позвоночника. Я передернул плечами, поежился и, не раздумывая, обернулся к окну, чтобы поймать этот неприятный взгляд.       Из темного проема окна на меня смотрел некто с абсолютно тупой рожей. Я быстро догадался, что это мое отражение, но немножко испугаться все же успел. Так, на всякий случай. Вдруг, когда пойму, что надо бояться, времени уже не будет. Люблю все делать заранее.       А на улице никого не было, если вам интересно. Я оглядел двор сквозь собственное отражение в окне, даже выключил настольную лампу, которая в тот момент освещала комнату — ничего. Сколько бы я не вглядывался в темноту, никого я в ней не находил. И что хуже всего, ощущение чужого взгляда не пропадало.       Я повернулся раз, повернулся два, пощелкал лампочку, подошел к окну, оглядел хорошенько детскую площадку, окинул взглядом двор. Если и был там кто-то, то в тех темных углах, куда уличные фонари не светили, да и то вряд ли.       Не знаю, как объяснить это раздражающее чувство, когда ты знаешь, что что-то есть, но не можешь это найти. Представьте, что у вас вдруг оторвалась пуговица или кольцо с пальца соскользнуло и упало на пол. Вы по звону, по стуку видели, куда эта вещь упала или закатилась, но сколько бы вы ни искали, ее нет там, где, как вам кажется, она должна быть.       Там никого не было. Я клянусь вам, там, за окном, никого не было, но каждый раз, когда я краем глаза улавливал какое-то движение в окне, будто тень мелькнула или блеснуло что-то, я тут же бежал к нему, припадал лицом к стеклу и вглядывался в темноту.       Наверно, в этот момент я выглядел весьма комично. Знаете, в чем загвоздка жизни на верхних этажах? Ты начинаешь забывать, что окно — не двустороннее зеркало в участке, и если ты сквозь него кого-то видишь, значит и тебя тоже видно. Те, кто живут окно в окно с соседним домом, об этом, конечно, помнят, а вот я забыл.       «Когда смотришь в бездну, помни, что она смотрит в тебя», — каждый раз вспоминалось мне, когда я прилипал к окну и вглядывался в ночь.       Я ведь умом понимал, что нет там никого и быть не может. Это все мой уставший параноидальный мозг. Это он пугает меня, это он не дает мне спокойно расслабиться. Ведь для него это огромное пустое окно на самом деле дыра, соединяющая меня с миром. Дыра, которую я не могу ничем закрыть. Сейчас я устал, а значит уязвим и слаб. И это окно, это чертово окно без штор, представляет для меня угрозу. Я не чувствую себя в безопасности, потому что мне нечем отгородиться от окружающего мира. Я всегда с ним соединен, я всегда у него на виду, и это мешает моему чувству комфорта. Это мешает расслабиться, это заставляет меня нервничать и реагировать на каждый шум, каждую тень.       И проблема в том, что это длилось со мной не один день. Это чувство, отвратительное неприятное чувство, что за мной кто-то наблюдает, оно не проходило. Напротив, с каждым днем оно усиливалось. Как будто тот, кто на меня смотрел, постепенно становился все ближе и ближе ко мне.       Знаете, если бы такое со мной случалось днем, я бы решил, что это все те же шкодливые дети меня доводят, но какие дети в два часа ночи, правильно? Нет, здесь было что-то другое. Я даже знал что.       Ответ был чертовски прост: стресс. Да, вам бы больше понравилось, скажи я, что это призрак святого хомячка заглядывает ко мне в окна или какой-нибудь Слендермен изображает в моем дворе сосенку, чтобы иметь возможность за мной подглядывать, но нет, дорогие мои, это все стресс. Чем больше меня грузила работа, тем сильнее становилась моя тревожность, тем чувствительнее я становился к внешним раздражителям. Именно поэтому мой преследователь, подглядыватель, тайный поклонник или загадочный мистер появился сейчас. Не месяц назад и не сразу после переезда. Только сейчас, в конце года, когда нагрузка увеличилась в разы.       Мне в тот момент совершенно не нужно было лишних триггеров. Я хотел в своем доме чувствовать себя в безопасности, хотел приходить туда и отдыхать от стрессов, которые были на работе. Понятно было, что пока я не завешу окно, моя тревожность не пройдет. В темное время суток она по понятным и естественным причинам обострялась. Мне нужна была защита.       Я решил, что как только случатся выходные, я, даже если мне оторвет обе ноги, все равно доползу до магазина и куплю шторы. Не какие-то там полупрозрачные тряпочки, а хорошие такие, крепкие, толстые шторы, которыми при желании можно стену заменить.       Я был готов, наконец-то у меня даже мысли не возникало отложить поездку за шторами, но... выходных у меня так и не случилось. У нас не хватало людей, поэтому пришлось выйти на работу.        Конец года вообще всегда выдавался сложным. Как будто за два последних месяца люди пытались выполнить план по преступлениям за год. Нагрузка всегда была огромной, да так, что ни вздохнуть, ни пернуть. И людей никогда не хватало. Мы специально усиливались под конец года, набирали людей, но все равно приходилось работать в две смены.       Я ненавидел конец года. Любой бы на моем месте его ненавидел, если бы ему приходилось работать с утра до ночи, да еще и без выходных. Я просто хотел отоспаться, отдохнуть, но не мог. В собственной квартире я не чувствовал себя в безопасности, не мог расслабиться. Из-за этого работа давалась в разы сложнее, стресса становилось только больше, и оттого это тревожное чувство, что кто-то стоит за окном и пялится на меня, становилось только сильнее. Замкнутый круг.       Здравый смысл махал мне ручкой. Сколько бы я не пытался себе объяснить, что нет за этим окном никого, это не помогало.       Сначала я мог не обращать внимания, потом это стало раздражать, а после и вовсе сильно тревожить. Мне становилось страшно. Я не мог это игнорировать и даже не был уже уверен, что никого там нет.       Слушайте, я, может, выгляжу в ваших глазах, как настоящий параноик, но как бы вы себя повели в этой ситуации? Что бы вы сделали, если бы внезапно почувствовали на себе чей-то пристальный взгляд, уловили бы краем глаза тень в окне, зеленые отблески глаз, будто бы собачьих. Что бы вы сделали, если бы ваше сердце вдруг забилось сильнее и руки начали трястись, а чувство, что есть кто-то настоящий, кто-то осязаемый, кто в эту минуту смотрит на вас через незанавешенное окно, нельзя было игнорировать? Что бы вы сделали? Лично я испугался.       Я помню момент, когда мой страх достиг апогея. Помню, как стоял спиной к окну в освещенной одной лишь настольной лампой комнате, расправлял кровать. Готовился ко сну. Я был вроде спокоен, но вдруг сердце ни с того ни с сего пропустило удар и ухнуло куда-то вниз. Знаете этот короткий испуг, когда нога не чувствует ступеньку и проваливается в пустоту? У вас замирает сердце, вы пугаетесь того, что сейчас упадете, но чудом удается устоять на ногах. И когда обе ноги ощущают под собой пол, сердце пускается в пляс, а тело становится тряпичным. Оно обмякает, слабеет, и вы на дрожащих ногах продолжаете спускаться вниз, цепляясь непослушными онемевшими пальцами за перила. Вот это чувство, знаете его? Мне оно тоже знакомо. Я как будто постоянно пропускаю одну ступеньку и оказываюсь в опасной близости от того, чтобы покатиться кубарем вниз.       Это отвратительное чувство. Когда стоишь, опустив голову, сжимаешь в похолодевших пальцах одеяло и боишься пошевелиться, потому что уже нет никакого сомнения, что за спиной кто-то есть. Кто-то стоит, прижавшись к окну, и смотрит на тебя пристально, жадно.       Послушайте, я ведь не трусливый человек. Я в армии служил. Я в полиции много лет. Мне всякого довелось повидать. Были на моей памяти и перестрелки, и разборки с бандами, наркоторговцами, были и трупы детей, ограбления с заложниками, теракты. Это только кажется, что Детройт маленький городишко, в котором ничего такого не может случиться. Только постоянно случается. Реже, конечно, чем в каком-нибудь Нью-Йорке, где количество психов на один квадратный метр зашкаливает, но случается. Мы к такому не привыкли, но всегда готовы. Если ты долго на службе, рано или поздно с тобой случится что-то из ряда вон. И со мной тоже случалось, потому что не повезло оказаться полицейским в самые неспокойные годы для города. Я пережил его упадок и резкий подъем, а это самые дерьмовые периоды для того, чтобы быть служителем правопорядка. Я могу гордо сказать, что за свою не такую уж и долгую жизнь хлебнул дерьма и не единожды, не дважды я был в шаге от смерти. Но никогда еще до этого мне не было настолько страшно, как сейчас.       «Как же так, Гэвин?» — спрашивал себя я. Почему ты боишься? Ты ведь в запертой квартире. Окна закрыты, дверь на замке. Ты в безопасности. В конце концов, у тебя есть пистолет. С ним нечего бояться. Он у тебя всегда под рукой, а если нет, ты умеешь драться. У тебя на кухне есть ножи. Есть посуда и есть мебель. Ты сможешь себя защитить, если что. Так почему ты продолжаешь бояться?       Честно, я не знаю. Мой страх был совершенно иррационален, здравый смысл не мог его побороть. Мне было очень страшно. Настолько, что я уже не находил в себе смелости повернуть голову и посмотреть в окно. И даже поднять взгляд и посмотреть на шкаф-купе с зеркалом во всю дверь, который стоял прямо напротив окна, я тоже не мог. Я стал бояться даже этого шкафа. Точнее его зеркальной створки. Все потому что в нем отражалось окно. И мне было страшно бросить на это зеркало взгляд и увидеть того, кто в этот момент смотрит на меня сквозь мое же отражение.       В ту ночь я свернул матрас, взял подушку, одеяло, прихватил пистолет и ушел спать в ванную. Мне было слишком страшно оставаться в той комнате. Я просто не мог. Я знал, что не смогу там заснуть и до самого утра буду лежать, натянув одеяло до самого носа, и смотреть в окно.       Следующий день дался мне очень тяжело. Я еле стоял на ногах и несколько раз сбегал в сортир подремать. Оттуда меня каждый раз выковыривал Ричард. Мне всегда казалось, что он делает все, лишь бы мне было хуже, но в тот день, видно потому что я выглядел ужасно, он был особенно заботливым и старался все брать на себя.       Я вообще-то никому не хотел рассказывать о том, что со мной происходит, но видать так расчувствовался, что выболтал Ричарду все. Я не ждал от него помощи, мне просто нужно было с кем-то поделиться своими переживаниями. Сложно было держать это все в себе. Сложно было проходить через это одному. Но, наверно, зря я понадеялся на его понимание, потому что первое, что он мне сказал после того, как я замолк, были не слова сочувствия. «Вам нужно купить шторы», — сказал он мне. Сказал так, как будто я дебил. А я ведь не дебил, хоть в последние дни соображаю значительно хуже. «Сходи и купи, если у тебя так много свободного времени, — съязвил я, — потому что у меня его нет». На этом наш разговор закончился. Больше мы к моим окнам и отсутствию штор не возвращались.       Домой в тот день я шел с особой неохотой. Знаете, почему ужастики про проклятые дома и маньяков, которые вдруг ворвались к вам и стали вас кромсать, так популярны? Потому что они играют на вашем страхе лишиться чувства безопасности, которое дает вам ваш дом, и потому они работают. Представьте, что есть только одно место в этом мире, где вы чувствуете себя защищенным, и вы вдруг его лишились. Я как будто попал в дерьмовый ужастик. Мое безопасное место больше не было безопасным.       Я знал, что спать в ванне дальше нельзя. Это временное решение, а не постоянное. К тому же, это чертовски неудобно. Поэтому, как только я вернулся домой, я сразу же сделал то, что должен — завесил окна. Нашел самую большую простынь, перерыл все коробки, пытаясь найти, за что бы эту простынь зацепить, но так и не нашел. Пришлось обвязывать ее уголки вокруг карниза, но дело это оказалось неблагодарное. Большая простынь, которая в теории должна была закрыть все окно, под собственной тяжестью проседала и сползала на середину окна, а если наматывать ее на карниз, она становилось слишком короткой. В общем, как бы я не бился, либо по бокам, либо снизу оставалась полоска, через которую вполне себе можно было глядеть всем желающим. Но черт с ним, это все равно было лучше, чем ничего.       На кухне повторять этот трюк я не стал. Решил, что просто могу закрыть дверь и не заходить туда без нужды. И, можно сказать, проблема была решена. Я, по крайней мере, так думал.       Однозначно могу сказать одно — мне стало легче. Жить с незанавешенными окнами на первом этаже то же самое, что жить в домике для Барби — у твоего дома как будто нет одной стены и ничего не отделяет тебя от внешнего мира. Но когда ты создаешь хотя бы подобие этой стены, не такое прочное, не совсем подходящее и с явными проплешинами, это все равно помогает. Это создает иллюзию защищенности. Мне этой иллюзии какое-то время вполне хватало.       При свете настольной лампы, закрытый с четырех сторон, я чувствовал себя в безопасности, но как только я выключал свет и ложился спать, я снова ощущал этот взгляд. В зеркальной створке шкафа, в полной темноте, мне казалось, будто я улавливаю чью-то тень, мелькающую за простыней. Где-то снизу, в оставленной щели я будто бы видел чей-то силуэт. Тогда я натягивал одеяло до самой макушки, сворачивался калачиком и пытался заснуть. Если становилось слишком страшно, я хватал пистолет, который теперь всегда держал под подушкой, подскакивал к окну, отгибал осторожно краешек простыни и оглядывал двор.       Там по-прежнему никого не было. Все та же пустая детская площадка, покачивающиеся качели на цепочке, два фонаря, которые слабо освещали двор и тени. Тени голых деревьев. Их черные ветви подрагивали на ветру, ползли по стенам, гонимые фарами проезжающих мимо машин, лезли в окна. И больше ничего. Как бы я ни вглядывался в темноту, я никого в ней не видел. Не было даже намека на того, кто мог бродить под моими окнами. Когда я в этом убеждался, я возвращался в постель и, стараясь побороть тревогу, засыпал.       Впереди было еще много рабочих дней, загруженных до предела. Я понимал, что пока они не пройдут, я не смогу подыскать себе новое жилье. У меня просто не было на это времени. А уверенность, что моя проблема может решиться с помощью штор, с каждым днем таяла.       Вся эта история стала очень сильно отражаться на мне. Я выглядел, как плохая пародия на самого себя. Хуже, чем даже в самые тяжелые периоды своей жизни. Я похудел на пару килограмм. Это было очень заметно. Щеки впали, синяки под глазами — с которыми я, кстати, родился, — стали еще отчетливее. Я, кажется, даже состарился. Не знаю, как объяснить, но каждый раз, когда я подходил к зеркалу, на меня оттуда смотрел человек, старше меня лет на шесть, не меньше. Морщины появились. Хотя они давно были, но сейчас стали заметнее.       Такие изменения во мне окружающие уже не могли игнорировать. А главное понимали, что дело вовсе не в том, что я не могу выдержать бешеного ритма, тут что-то другое. Мне их беспокойство, конечно, льстило, но быстро стало утомлять. Я понял, что нужно что-то с этим делать.       Мне не придумалось ничего лучше, чем затащить в свою квартиру Ричарда. Один я там оставаться уже не мог, мне нужен был еще кто-то. Нужно было чужое присутствие, чтобы я успокоился, почувствовал себя в безопасности. На Ричарда я мог положиться. Уж если я не смогу надрать задницу тому, что меня изводит столько времени, то он точно сможет.       Я хотел наплести ему что-то, придумать какую-нибудь смутную отмазку, почему он мне нужен в моей квартире каждую ночь. А потом решил, да чего я мудрю, скажу правду. И сказал.       Ричард быстро согласился. Ему, в принципе, было плевать, где проводить свои ночи, как плевать электрическим чайникам и микроволновкам на то, где они стоят. У меня, так у меня.       Впервые в жизни я вернулся в свою квартиру без этого гнетущего чувства, когда настолько не хочешь идти, что ноги наливаются свинцовой тяжестью и не желают переставляться. Я помню, как подходя к подъезду, цепенел и долго уговаривал себя идти дальше. Иногда мне приходила в голову идея лечь прямо на лавочке на детской площадке, и если бы не холодное время года, я бы так и сделал.       В этот раз все было иначе. Я не боялся. Ричард придавал мне сил. Наверно, стоило раньше притащить его к себе. Но я ведь гордый орел, я думал, что как-нибудь сам. Никто мне не нужен. Я ошибался.       Тогда было уже не страшно пускать кого-то в свое личное пространство, потому что я давно был его лишен. Напротив, сейчас Ричард своим присутствием будто бы снова отвоевывал его для меня. Вернулось уже забытое «мой дом — моя крепость» ощущение.       Пока мы добирались до дома, я обрисовал вкратце текущую картину. Сказал ему, что мне просто нужен взгляд со стороны. Мне он действительно был нужен. Я просто хотел понять, есть ли у меня причины беспокоиться или же все это просто в моей голове. Если он скажет, что ничего нет, то так тому и быть. Я схожу к врачу, начну глотать таблеточки и запивать их ромашковым чаем, а потом найду себе новую квартиру. А если все же что-то есть, то... не знаю, уверен, что вдвоем-то мы точно с этим разберемся.       В этой ситуации Ричард был гораздо лучше меня. Он не поддавался человеческим эмоциям, которые могли бы его одурачить. Ричард видел мир таким, какой он есть. Я на это сейчас был не способен. Мой мозг меня обманывал, я не мог себе доверять.       Я все боялся, что моя просьба «осмотреть здесь все» покажется странной и параноидальной. Но Ричард ничего не сказал. Он осмотрел мою квартиру, даже обошел двор и походил под окнами. Я думал, вдруг он найдет следы или еще что-нибудь. Что-то, что доказывало бы мне, что ночной наблюдатель действительно существует.       Ричард ничего не нашел.       Меня должно было это успокоить, но почему-то легче мне не стало. Может, потому что это значило, что проблема в моей голове и, если она там, то спастись от нее будет сложно. Реально существующего человека можно поймать и посадить. А что делать с эфемерным страхом? С чем-то, что неосязаемо. С чем-то, что нельзя просто выставить за дверь или запереть в камере? Куда бы я ни шел, где бы ни прятался, этот страх будет следовать за мной.       Я попросил Ричарда остаться на ночь. Просто на всякий случай. Вдруг это случится снова, тогда уже по горячим следам будем разбираться. Ричард согласился с тем, что это здравая мысль.       Весь вечер он сидел у меня в комнате. Сначала меня это немного нервировало. Все, что он делал, это сидел в углу и смотрел на меня. Анализировал мое состояние, наблюдал за мной. Он знал прекрасно, что меня это раздражает. В конце концов, мы собрались здесь именно потому, что меня очень нервирует чей-то взгляд. Еще одного мне было не нужно. Я пару раз прикрикнул на него, он стал пялиться на меня не так откровенно. Это помогло. Через какое-то время я смог не замечать его взгляды и даже в какой-то момент напрочь забыл о его присутствии. Он был таким тихим и неподвижным, что это было не сложно.       Вспомнил я о нем только когда в очередной раз почувствовал на себе липкий взгляд. Решил, что это опять Ричард меня анализирует, но, оглядевшись, понял, что его в комнате и нет. Мне снова стало тревожно.       Я окликнул Ричарда, тот ответил мне из кухни. Возможно, в этот самый момент он в кромешной темноте стоял у окна и смотрел во двор. Он в темноте видит лучше меня, так что, может, ему и удастся увидеть кого-то.       Я так и остался сидеть. Не поворачивал голову, не смотрел на окно. Повторял себе одно и то же: если там что-то есть, Ричард это увидит.       Я все ждал, что Ричард появится или что-то мне крикнет, но тот молчал. Он либо ничего не видел, либо наблюдал за тем, кто стоял у моего окна.       Время шло, а ощущение, что на меня кто-то пялится, не проходило. Я несколько раз посмотрел себе за спину, чтобы убедиться, что это не Ричард стоит в дверях и пялиться на меня. Молча и раздражающе, как только он это умеет. Но нет, ничего такого. Никто там не стоял.       Наверно у меня действительно нервишки шалят. Да только какой толк от того, что я это понимаю. Мне все равно страшно, мне все равно кажется, что кто-то стоит у меня под окном.       Я не выдержал. Вскочил со стула, схватился за пистолет и хотел уже подойти к окну, но остановил себя вовремя. Позвал Ричарда.       Тот появился в комнате мгновенно и, судя по взгляду, которым он меня одарил, никого он в этот момент не выслеживал.       Я, наверно, выглядел очень испуганным. Таким испуганным, каким Ричард меня никогда не видел. А я не мог успокоиться, потому что сейчас, даже когда Ричард был рядом со мной, я все равно боялся, и все равно чувствовал на себе чужой взгляд.       В тот момент, как никогда до этого, я почему-то был уверен, что мой страх не настолько иррационален, как я думал. Это не просто тревожность. Это не глюки уставшего мозга. Это что-то больше. Я знал, что что-то существует. Что-то смотрит на меня сейчас в окно. Оно настоящее. Ошибки быть не может, и я хотел, чтобы Ричард это увидел.       «Посмотри в окно», — сказал ему я. Сказал тихо и уверенно. Так, как будто там действительно что-то было, и я это знал.       Ричард незамедлительно подошел к окну, отогнул простынь и долго смотрел в темноту. Чем дольше он так стоял, тем отчетливее я понимал — там опять ничего нет. И это у меня в голове не укладывалось. Как там ничего не могло быть? «Ничего» не могло смотреть на меня так пристально и осязаемо. «Ничего» не могло не существовать, потому что я ощущал его присутствие своей кожей. Как если бы оно стояло прямо здесь, вместе с нами.       «Ну что? Есть там что-то?» — спросил я, не дождавшись его ответа.       Ричард еще раз обвел взглядом двор.       «Нет, — сказал он утвердительно. — Здесь ничего нет». В его словах нельзя было сомневаться, он констатировал факт. Но я все же спросил его: «Ты уверен?»       «Детектив...»       Он отдернул простынь, обнажая окно, и повернулся ко мне, чтобы посмотреть в глаза. Я знал, что то, что он сейчас скажет, мне совершенно не понравится, потому что это будет звучать, как «ты сошел с ума, иди лечись». Я ждал этих слов с неохотой, а он почему-то не говорил их. Я с опозданием понял, что он даже не на меня смотрит, а куда-то мне за спину.       «Детектив, — тихо сказал он мне, — вы только не поворачивайте голову. Оно у вас за спиной».       Я сглотнул и перевел взгляд на окно. Теперь там действительно кто-то был.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.