Не так страшен человек сильный, как умный, знающий твои действия наперёд, чувствующий каждый удар твоего взволнованного сердца, слышащий твоё учащённое дыхание. Шрамы заживут, а душевные терзания проходят с непосильным трудом.
Фёдор никого в жизни не боялся. Его планы всегда были идеально просчитаны, никогда не имели в себе и незначительной ошибки. Видя, чувствуя людей, для него никогда не составляло труда запутать самый светлый и просвещённый ум. Все для него были одинаково бесполезны и неинтересны и в лучшем случае заставляли хоть немного придержать их образ в памяти. Каждое новое знакомство для Достоевского было таким же скучным, как и предыдущие. Новое лицо и имя ничего не значило и не интересовало дольше пары минут.Но почему тогда эти два слова так сильно засели в голове?
— Агата — Куда-то в пустоту выдаёт Фёдор, даже не поднимая глаз. Это всё, что сейчас занимало его мысли: одна единственная женщина. Для русского демона люди были сущим пустяком, запятой в многотомном романе. Ни одна живая душа не могла по-настоящему сильно влиять на Достоевского, даже если тот был окончательно побеждён. Совершенно ничьи слова не имели никакой смысловой нагрузки, являлись просто звуком, произнесённый в пространстве. Но только если говорила не Агата. Ах, как это имя ласкало слух! А как сама она была прекрасна! Госпоже Кристи, бесспорно, не было равных. Она нравилась мужчинам, ей оборачивались вслед, боясь, что не смогут стереть из памяти её роковой образ. Но кто бы мог подумать, что и Достоевский попадёт в эту ловушку? Как же глупо и нелепо с его стороны.Фёдор был сумасшедшим, редко проявлял эмоции, но всё-таки оставался человеком, а значит ничто человеческое не было ему чуждо.
Днём и ночью эта британка не покидала мыслей, абсолютно всё напоминало о ней. Мужчина будто бы разучился контролировать себя, постоянно терялся и стал рассеянным, чего никогда прежде за ним никто не замечал. Достоевский считал нежные чувства глупостью, но в разы глупее оказалось упасть в них, погрузиться с головой в это нежное облако, что люди гордо именуют «любовью». А ведь все эти песни, все книги о влюбленности маленький Фёдор считал выдумкой хуже сказки. Ведь даже принцессы из старинных легенд влюбляются в смелого и красивого, так разве все мы таковы? А теперь и на его сердце было высечено имя любимой женщины.Агата Кристи.
Мужчина и не думал, что такое может случиться. Долгое время он уверенно отрицал даже мысли о подобном, говоря, что это лишь мимолётная прихоть, слабая нужда в нежности и понимании. Фёдор убеждал себя в том, что это пройдёт уже сегодня вечером, но каждое утро он вновь просыпался с одним и тем же именем в голове. Всё тот же образ, всё те же мечтания, всё та же женщина. Лёжа ночью в абсолютном одиночестве, Достоевскому уже не виделись сюжеты о мировом господстве или ещё каких-то невероятных свершениях. Сейчас ему снится только то, как непринужденно и бессовестно он оставляет всё, что делал, и уходит к Агате, чтобы снова говорить с ней обо всём, что виделось ему перед глазами. Но раньше мечтания были совершенно иными.Гениальный, сумасшедший и в беспамятстве влюблённый.
— Фёдор? — Отзывает русского Агата, с сильным акцентом произнося его имя. Кажется, она что-то говорила, но Достоевский прослушал абсолютно всё. — Да? — Вернувшись в реальность, откликнулся он. — С Вами всё хорошо? Вы сам не свой. Собеседник замялся, слегка потупив глаза в сторону Кристи. Вот он и докатился до таких глупостей, как молчание и притворство, когда тебе чего-то очень сильно хочется. А ведь обычно ему и дела нет до того, что думают другие люди, но эта ситуация уже давно потеряла подобный вариант исхода событий. — Всё хорошо. — С не меньшим чем собеседница акцентом, выдаёт Достоевский. Кто бы мог подумать, что с ума его сведёт женщина с совершенно иной жизнью, другого склада ума, да к тому же даже говорящая на другом языке. Они явно не было предначертаны друг для друга, а вероятность их встречи была ничтожно мала.И всё-таки она произошла.
Фёдор смотрит на Агату, хотя до этого пытался отвести взгляд хоть немного в сторону. Она говорила: её речи были красивы и интересны, можно было заслушаться, позабыв о времени. Кристи была умна, утонченна, категорична, но тем и интересна. Завоевать её внимание — дорогого стоит. Большинство людей как для него, так и для неё, были лишь именами, не представляющими собой и малейшей ценности. И как же приятно было Достоевскому ловить себя на мыслях о том, что её взгляд всё же упал в его сторону. Русский смотрел на собеседницу и не мог сосредоточиться: она будто явилась из книг о безумной любви, сошла с картин величайших художников, пришла из нежных песен, снизошла свыше. Всё в этой женщине казалось Фёдору невероятным, начиная от красивого лица и заканчивая манерой речи.Он смеялся над людьми, что утопали в своей любви, а в итоге сам готов совершить любой безрассудный поступок, будь на то воля предмета его воздыханий.
Кристи улыбается, наблюдая за Фёдором. Разумеется, она предполагала причину его изменений, но теперь была точно уверена, что виновница она сама.Ещё один.
— Вы ничего не хотите мне сказать? — Улыбается Агата. Она будто насмехается над влюблённым, добивая его окончательно. Глаза Достоевского расширились. Как же глупо всё вышло: его поймали так просто, как мальчишку, что подглядывал за девочкой, которая ему нравится. Он будто был вором, которого застали за кражей, ведь что бы он теперь не говорил, это только усугубит ситуацию. Но он всё-таки не признает поражения, продолжает попытки доказать, что независим, делает вид, что спокоен. — Нет, что Вы. Я просто заслушался. — Прикрыл глаза мужчина, сложив руки вместе.Но Агату не провести.
— А если честно? Эта фраза эхом раздаётся в голове поражённого. Нет, ему не удастся обмануть никого: ни себя, ни возлюбленную. Теперь нет смысла отрицать что-либо, Фёдор поддался искушению и это было слишком хорошо заметно. Британка улыбается. — Вы действительно были уверены, что сможете утаить от меня такие явные вещи? — Усмехнулась женщина. — Я могла так думать о ком угодно, но не о Вас. — Я и сам о себе так не думал, это случилось совершенно случайно. — Пожал плечами русский. — Начитались книжек? — Хитро улыбалась Кристи. — Насмотрелся на Вас. Как же это тешило самолюбие Агаты. Безусловно, внимание со стороны любого человека было приятным, но тут перед ней не устоял даже сам Достоевский. Хладнокровный, безумный человек, которого боялись все. Он был окутан тайной, не показывал истинного лица и безустанно врал. Но как и все самые обычные люди, упал в бездну обожания британской аристократки. — Удивительный Вы человек, Фёдор. Нравитесь Вы мне. — Продолжала женщина. — Правда? — Монотонно переспросил русский, пусть и прекрасно знал, что ему не врут. — Разумеется, — кивнула возлюбленная, — Вы совершенно не похожи ни на кого из тех, кого я знала, но я понимаю Вас так, будто мы знакомы всю жизнь. А ведь это так далеко от правды. — Я был счастливым героем в книге Гессе, пока не встретил свою Гертруду.Кристи невольно улыбается в очередной раз, ведь хорошо помнит, чем закончилась «Гертруда». Чего у Достоевского не отнять, так это его интеллекта. Потому им и было так интересно вместе, говорить они могли о чём угодно, выпивая одну чашку чая за другой, не замечая ничего из происходящего по сторонам.
— Романтика – не Ваше, — подчёркивает женщина, — но будьте уверены, с Вами и без этого не соскучиться, пусть Вы и немногословен. Фёдору осточертело это странное положение дел: его и не притягивали к себе и не отталкивали напрочь. Британка издевалась над ним, прекрасно видя и зная, что это только усилит его интерес. И была чертовски права. Бессовестно целоваться с ней теперь хотелось только больше. Достоевский окончательно утратил бдительность, но всё ещё не терял надежды хоть как-то привлечь к себе интерес любимой женщины, даже не догадываясь о том, что она и сама с удовольствием слушала эти неловкие речи в ожидании самых главных слов. — И всё-таки, могу я попытаться? — Задаёт глупый вопрос русский. — Конечно, всё, что угодно. Достоевский улыбается и протягивает руку вперёд, на что строптивая дама не сразу подаёт свою в ответ. Фёдор любуется тонкими, изящными кистями, невольно перебирает пальцы, а после целует руку возлюбленной, несмотря на перчатки. Русский наконец-то самодовольно улыбнулся в своей обычной манере, по которой уже начала скучать Кристи. Мужчина не отпускает её кисть, а прижимает к своей щеке, поверх держа своими руками. — Я Вас люблю, Агата. — Спокойно говорит Достоевский, не отпуская женщину. Британка смотрит на собеседника в ожидании продолжения нежных речей. Пусть Фёдор действительно не был романтиком, но от того и слова его производили ещё большее впечатление, чем могли бы. Ведь ей улыбался человек, который не улыбается.Ах, как же красиво звучит, «любимая женщина Достоевского»!
— Когда я засыпал, я видел отнюдь не то, как сбываются мои грандиозные планы о уничтожении эсперов. Я видел Вас, Ваши нежные черты, слышал Ваш голос, Ваши речи. В моих мыслях осталось лишь Ваше имя. Осознав это, я понял, что пытаться уйти от этого уже не сумею, а это значило, что я безвозвратно влюбился в Вас, как и все те мужчины, что были в Вашей жизни до меня и будут после. Я считал себя выше этих чувств, а оказался погружён в них ещё сильнее, чем мог себе представить. Я в Вас влюблён и в этом моё проклятие, дорогая Агата. Кристи сидела напротив, не зная, что ответить на эти слова. Разумеется, за всю свою жизнь она слышала признания далеко не впервые и назвать её неопытной было нельзя. Сколько трогательных слов и нелепых записок попадало к ней в разные годы, но ни один из адресатов не производил никакого впечатления. Но когда тебе целует руки Демон Достоевский, тяжело не растеряться, даже при таком богатом опыте. Русский, будучи в ожидании хоть какой-то реакции, так и смотрел на собеседницу, что до сих пор не вымолвила и слова. Настолько её реакция была непонятной, что Фёдор не мог и предположить, тронули ли её признания или дали отголоски лишь нечленораздельным звуком. Но мучительные мгновения, что показались вечностью для русского, не должны пройти просто так. Агата смотрела на собеседника. Слишком горда, чтобы признать поражение, она не была готова сказать хоть что-то, что дало бы мужчине однозначно понять, что его чувства не отвергнуты. Но, наступив себе на горло, британка всё-таки говорит. — Вы совершили преступление, так терпите же и наказание, Господин Достоевский. Любите меня вечно, а я буду любить Вас в ответ.