Нанкин

Его злость кусает болью. Ощущение, хоть и приглушенное усталостью, простудой и недосыпом, накрывает на мгновение с головой. Один скользящий взгляд, прижавшаяся рука. И сердце куда-то бесконечно падает. Улыбка все еще цветет на губах, но ворох эмоций, щедро сдобренных непониманием происходящего, уже размывают реальный мир. Не повернуться, не спросить. Ибо оттягивает внимание на себя, отвлекает, словно чувствует. Хотя, конечно, чувствует. Видит. Смотрит внимательно и предостерегающе. Сяо Чжань не может его не понять. После дня рождения именно Ибо принял на себя весь удар его эмоций. Потому что мог и хотел, потому что кто, если не он? Концерт заканчивается, и сил хватает только для того, чтобы доползти до гримерки. Все, что хочется — это выпить чего-нибудь горячего, вытянуться на постели и, прижавшись к Чэн-Чэну, уснуть на сутки. Они столько не виделись, что думать о чем-то другом невозможно. Кажется, что и жить теперь невозможно, поэтому, как только за дверью звучит любимый голос, Сяо Чжань уже инстинктивно подается вперед. Шипит от боли в плече от вцепившихся в него чужих пальцев, смаргивает выступившие слезы. Да. Точно. Агентство, менеджер и головомойка, устроенная после его дня рождения. Он не должен. Не имеет права. Никакого Чжочэна в его жизни, пока не закончится контракт. Их фансервис не проплачен. До двери номера его провожает Ибо. Единственный, кто имел ввиду его менеджера, агентство и контракт. Сам забирает поднос с ужином и пока Сяо Чжань переодевается и умывается, заваривает ему порошок от простуды. Расставляет тарелки, сердито сопит, хотя самому бы умыться, и только когда Сяо Чжань послушно выпивает лекарство, садится напротив. — Твой менеджер добрался до Чжочэна, — говорит скупо, даже зло. Он в курсе всего, и Сяо Чжань счастлив, что смог когда-то довериться ему. А потом до него доходит смысл сказанного. И все тепло из тела словно уходит. Сяо Чжань сжимается, зажмуривается, тяжело сглатывает. Дальше можно не продолжать. Логика понятна и проста. Чжочэна не должно быть в жизни Сяо Чжаня. И если у самого Сяо Чжаня не получается, так, может, у Чжочэна получится. Сяо Чжань судорожно выдыхает, вспоминая вдруг Юй Биня, находившегося рядом с Чжочэном весь концерт нон-стопом. И надо бы что-то сказать Ибо, но слов нет, и горло все еще болит. Ван Ибо говорит сам. Сует ему в руки палочки, придвигает чашку с горячим чаем. — Ешь и ложись спать. Иначе завтра не встанешь. Сяо Чжань покорно кивает. Под взглядом Ибо съедает почти все, не чувствуя вкуса, выпивает чай и оказывается под одеялом. Ибо играет в заботливую мамочку, заворачивая его в одеяло, словно в кокон, а потом вдруг усмехается одним уголком губ. — Я прослежу за ним. И Сяо Чжаня отпускает. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы шепнуть «спасибо». Замок двери мягко щелкает, и Сяо Чжань остается один на один со своими мыслями. Тяжелыми, неповоротливыми, мрачными. Они держат его на поверхности, не давая ускользнуть в сон, прорываются яркими всполохами ЕГО улыбки, оглушают голосом. Сяо Чжань застрял между «да» и «нет», мечтой и реальностью, мечется, но ни проснуться, ни уснуть не в состоянии. Он просто устал. И устал быть без НЕГО. Сквозь ядовитую муть полусна стук двери и легкие шаги не воспринимаются. Сяо Чжань шевелится, кажется, даже стонет, когда матрас прогибается и вокруг него обвиваются любимые руки, беря в знакомое, такое нужно сейчас объятие. — А-Чэн… — язык еле шевелится, сознание пытается пробиться сквозь сонную одурь. — Я здесь. Спи. И Сяо Чжань падает в сон.

***

…Просыпаться одному — привычно. Но не сегодня, когда тело еще помнит, а соседняя подушка примята. Но Чжочэн — все-таки лучшее лекарство, поэтому Сяо Чжань чувствует себя выспавшимся и даже готовым к новому концерту. Горло еще дает о себе знать, но уже не так болит. Но одному все равно плохо, и ноет тоской сердце. Они так и не поговорили. Сяо Чжань так и не извинился за своего менеджера. Утро в Нанкине мало чем отличается от утра где-нибудь в другом городе. Разве что внизу, за отелем, на дорожке больше нигде не снимался Чжочэн. Сяо Чжань замирает у окна, стискивая занавеску и откровенно любуясь точеной фигурой, которую костюм совсем не скрывает. Сегодня Чжочэн в насыщенно-фиолетовом, и этот цвет делает его старше, серьезней. Нет его любимого мальчика Чэн-Чэна, зато есть любимый мужчина Чжочэн. Реальность врывается стуком в дверь, менеджером, стаффом и ощущением белки в колесе. Его одевают, красят, укладывают, фотографируют, снимают. Он работает-работает-работает и, только оказавшись снова на стадионе, вспоминает, что так и не видел Чжочэна сегодня кроме как из окна. Так что короткий перерыв уходит на сухомятку и изучение вейбо. Чжочэн находится сразу, и Сяо Чжань улыбается, глядя на то, как тот тискает подушку. Но Чжочэн выглядит уставшим, каким-то напряженным, и на смену улыбке приходит тревога. Это все еще после вчерашнего? Или что-то еще случилось с утра? Но спросить пока не у кого, и Ибо тоже занят. А потом становится не до всего. Они снова на сцене, и он снова рядом с Чжочэном. На миг внутри вспыхивает злость. Если агентство так не хочет видеть их в жизни друг друга, зачем упорно садят рядом? Или это организаторы, а им все равно? Но ему не все равно. Потому что Чжочэн почти не смотрит на него. Словно и не приходил он ночью, и в его жизни действительно Сяо Чжаня нет. Зато есть Юй Бинь, и… Ван Ибо задевает его локтем, и Сяо Чжань поворачивается к нему. Ибо смотрит напряженно, с легкой тревогой. Словно спрашивает «выдержишь? сможешь?» Сяо Чжань еле заметно кивает и улыбается с искренней нежностью. Ван Ибо — лучшее, что могла ему дать дорама, кроме Чэн-Чэна. Но тот занял сердце и мысли, а Ван Ибо — это Ван Ибо. То ли взрослый, то ли ребенок, за которого Сяо Чжань будет благодарить небеса до конца своих дней. И, наверное, это даже хорошо, что любви у них, в отличие от их героев, не случилось. Потому что так — лучше. Прощание с персонажами выходит скомканным и напряженным. Когда Чжочэна уводят от него, Сяо Чжань на миг теряется. Не сразу понимает, почему вдруг стало так пусто и холодно, а потом может только смотреть вслед. С другой стороны его снова зовет Ибо, и Сяо Чжань вытаскивает наушник, чтобы расслышать. Почему-то Ван Ибо спрашивает о банкете, но Сяо Чжаню нечего сказать, и он пожимает плечами. А потом Ибо шепчет на грани слышимости, и контроль над эмоциями опасно трещит. Прощание, тоска, надежда, благодарность. И голос прощающегося с Цзян Чэном Чжочэна так напряжен. Еще немного продержаться. Еще чуть-чуть… «Приходи. Я прикрою». «Я прикрою». «Прикрою». В голове бьется только это. Душ, свободная одежда, спуститься в зал и сесть подальше от всех. Он не хочет быть «звездой». Он хочет быть просто Сяо Чжанем, который поужинает, выпьет вина, а потом подойдет к своему парню, возьмет его за руку и уведет за собой. И пусть последние два — из разряда несбыточной мечты, но хоть попробовать можно? Пусть сегодня всем точно будет не до него. Сегодня всем до Ван Ибо, и Сяо Чжань внезапно понимает про «прикрыть». Ван Ибо пьет вино, улыбается девушкам и женщинам, и оттягивает на себя все внимание. Даже немногочисленные камеры телефонов все направлены на него. Сяо Чжань выдыхает, кусает губы, а потом скользит по залу взглядом. Еще немного — и можно будет уходить. Взгляд он чувствует через два глотка. Знакомый, прямой, тяжелый, жаркий. Под ним Сяо Чжань вздрагивает, украдкой оглядывается, замечает менеджера совсем в другой стороне, и поднимает глаза. Несколько секунд, всего несколько секунд смотрит на Чжочэна, смотрит так, что любому, увидевшему его сейчас, сразу станет все понятно, и опускает ресницы. А когда поднимает снова, видит только спину уходящего Чжочэна. И сам уходит следом через шесть минут. …Дверь номера приоткрыта, в самом номере выключен свет, но Сяо Чжань заходит внутрь уверенно. Захлопывает замок и разворачивается навстречу. Чжочэн целует больно, сильно, и Сяо Чжань принимает этот поцелуй. Лишь гладит по спине и рукам, успокаивая. Шепчет в приоткрытые губы. — Тише. Тише, все хорошо, хорошо… Ложь, но пусть хоть сейчас побудет правдой. Они раздеваются торопливо, неловко, как в первый раз. И получается все тоже, как в самый первый раз — неловко и больно. И только после последнего стона пальцы как будто вспоминают, как нужно нежить, а губы — как целовать. Но обоим не хочется больше. Это тоже секс, даже лучше секса — лежать, сплетя ноги, прижавшись друг к другу так плотно, что и воздуха между ними нет. Просто держать в объятиях, ласкать подушечками пальцев скулы, тянуться за поцелуем. Ни слова не произнесено, но какой содержательный разговор ведут тела. Рассказывают о тоске, усталости, тяге, нежности и жажде. Быть ближе, быть вместе и навсегда. Нужно поспать, скоро займется рассвет, и Чжочэну уезжать, но… Сяо Чжань зарывается в его объятия, приникает, слушает стук сердца. Чаще бывает наоборот, но сегодня именно он — тот, кто прячется в чужой любви, заворачивается в нее, как в мамин платок. Впереди — сотни километров, месяцы разлуки, когда все, что есть — это голос в трубке и мутные от усталости глаза на экране гаджета. Менеджеры, агентства, и Чжочэна наверняка заставят отыгрывать какой-нибудь фансервис. Но думать об этом сейчас нельзя. Сейчас — только Чжочэн, мурлыкающий на ухо какую-то песню. Такой близкий, родной, любимый. Сяо Чжань почти выстанывает его имя, стискивает его в руках. И теперь Чжочэн успокаивает его, шепча такую красивую ложь. Они снова занимаются любовью к утру. На этот раз — долго, неторопливо, нежно. И пусть от недосыпа потому будут красные глаза, и рот от зевков не закроется — это такая мелочь. Все оставшееся время до подъема Сяо Чжань держит Чжочэна в руках, как в капкане. Реагирует на любое движение, вскидывается при изменении дыхания. И все равно просыпает момент, когда Чжочэн ускользает. Будит только навалившийся холод и ощущение пустоты. Сяо Чжань просыпается, скатывается с кровати и ловит Чжочэна почти на пороге. Дергает к себе, долго и сильно целует и только потом вспоминает, что нужно дышать. Слов нет, прощаться невыносимо. Но Чжочэн улыбается, неожиданно чмокает его в нос, и Сяо Чжань разжимает руки, отпуская его. В который раз обещая себе, что в последний раз.