i believe you

Губы у Брук совсем сухие, а девчонка точно целоваться не умеет. Монтана облизывается, смотрит с хищной кошачьей ухмылкой, когда та отстраняется быстро, в глазах то ли непонимание, то ли страх. Она тоже много чего не понимает; например, то, как мастерски удается играть ее подругу. Хотя они все тут не друзья, лишь знакомые, которым светят общие каникулы. — Да ладно тебе, — Монтана нарушает тишину первой, вытирает уголки губ от помады показательно пошло, а глаза у Брук только расширяются. Невинная лань, блядь. Овечка. Вся из себя такая святая, что хочется ей прямо в лицо харкнуть, но Монтана улыбается ей. Улыбается так, что маска совсем не трещит, не выдает желание разорвать, выбросить, руками ворошить внутренности и кожу вымазать в крови. (Или сначала трахнуть, а потом можно вернуться к плану с внутренностями и кровью.) — Я не такая. — Мы все не такие, как же. Это восьмидесятые, детка. Во второй раз Монтана целуется уже агрессивнее (хочется укусить, хочется выпотрошить, хочется пустить ей крови в два или три раза больше, чем вытекло из головы ее брата). Брук на мгновение — всего на мгновение — будто бы отвечает даже. Будто бы. А потом снова отстраняется, Монтана едва лицом с матрацом не встречается, не удержавшись, потянувшись за ней. — Мы приехали сюда работать, а нет вот ради всего… такого. Монтана глаза закатывает, усмехаясь себе под нос. До мини-холодильника доходит и банку пива вытаскивает. Жаль, что алюминиевая. Парни, должно быть, забрали стеклянные. Стекло можно было бы разбить и оставить много десятков порезов на теле этой твари. Отметить ее. Показать, кто на самом деле может распоряжаться жизнями других. Никак не фальшивая сучка, испоганившая все ей и ее брату. Точно не фальшивая сучка. Брук нижнюю губу жует, руки на груди складывает; Монтана точно не случайно льет пиво мимо рта. По подбородку и ниже. — Ты испачкалась. — Ой, правда? Какая я неловкая. Монтана пальцами вытирает с шеи и груди пиво (будет вонять и липнуть, ну да утром все равно по расписанию душ). Брук отворачивается слишком показно; хочется глаза ей вырвать. Из них можно даже сделать бусы; повесить на шею. Жаль, что они быстро засохнут или еще хуже — вытекут. — Ты тоже считаешь, что я притворяюсь, — говорит Брук глухо. И хочется заорать. Да, считаю. Да, сучка, ты совсем не такая, какую из себя строишь. Сука, тварь, ебнутая святоша. Шлюха. Шлюха. Последняя тварь, он из-за тебя умер, он из-за тебя умер, а я хочу лишь слушать бульканье крови в твоей глотке. Но вместо этого Монтана улыбается дружелюбно-заботливо и в ее сторону направляется. Недопитую банку пива ей протягивает. — Знаешь, мы могли бы быть подружками. Ну типа того. Ты мне нравишься. Брук забирает у нее из рук банку, улыбается едва-едва (фальшивая сучка) и делает несколько глотков из банки. Монтана жалеет лишь о том, что у нее нет с собой цианида, чтобы кинуть в эту самую банку. Монтана жалеет лишь о том, что приходится слишком долго ждать. — И если мы с тобой переспим, я тоже никому не расскажу, — она подмигивает и садится на свою койку, ноги складывая по-турецки. Брук почти что краснеет. Монтана представляет ее кровь на собственных руках, и сердце бьется чаще и чаще.