Кукловод

** Хавьер прикрывает глаза, медленно выдыхая. Один раз, второй… Под веками предательски щиплет. В ушах всё ещё звучит гул оглушительных оваций. Восторг публики и бешеный импульс, выплеснувшийся в момент выступления Юдзуру, ощущается даже сквозь экран монитора. Он жадно вглядывается в его лицо, состоящее сейчас из пикселей, выхваченное светом прожектора из клубящегося синим мрака. Под протяжные запилы электрогитары его тело пело, как и прежде: отточенные до совершенства движения, неземная пластика и самоуверенная ухмылка искривившая кончики его тонких губ, пижонский аксель с выкрюка и взмах ногой под исступленный визг со всех сторон. Юдзуру всё так же отдается музыке целиком, но он уже совсем не тот мальчишка каким когда-то катал Parisienne Walkways впервые. Тот мальчишка теперь существует лишь в воспоминаниях Хавьера вместе со своей премилой улыбкой, звенящим смехом и трогательным желанием нравиться – ему, тренерам, всему миру. Он отчаянно жаждал стать первым, быть лучшим, «забрать» у Хавьера его четверной сальхов и ведь у него действительно получилось… с сердцем Хавьера в придачу. Хавьер смотрит завершающий гала-концерт общий номер: сначала официальную трансляцию от ИСУ, а затем и появляющиеся всевозможные фанкамы. Пристально следит за всеми малейшими жестами и взглядами, пытаясь их проанализировать. Он наблюдает за тем как молоденький, ещё вчерашний юниор, Камден Пулкинен смотрит на Юдзуру с нескрываемым обожанием, со столь характерным блеском в тёмных глазах, что при всём желании невозможно было бы истолковать это иначе, чем пусть и смутное, пусть и затаенное, но явственно физическое влечение. Они дурачатся, нарочито смеясь, Хавьер же лишь стискивает зубы. Есть ещё Кейдзи, но он не во вкусе Юдзуру. На этот счёт у Хавьера нет опасений. В тот самый миг, когда Юдзуру уже набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы прокричать своё традиционное «Arigatou gozaimashita» Хавьер с раздражением захлопывает крышку ноутбука. Он чувствует себя чудовищно старым. Нехотя потянувшись, он бредёт к своей застеленной кровати и падает на спину. В голове зажигается красная лампочка: «Не думай», но уже слишком поздно. Вся суть в том, что Хавьер безумно соскучился. У него больше нет никаких сил притворяться, что это не так. Он соскучился по льду, но ещё больше по Юдзуру, по его сияющей улыбке и бездонным глазам, в которых он когда-то мог тонуть без оглядки. Хавьер переворачивается набок, прислушивается к тишине и собственному гулко стучащему в груди сердцу. Он знает, что этой ночью сон не придёт к нему ещё долго. Слишком много его – в мыслях, в душе, и в то же время ему как никогда сильно не хватает Юдзуру физически. Слишком сильно хочется коснуться губами столь любимой им маленькой родинки чуть ниже уха, провести языком по нежной коже его элегантной длинной шеи, заставляя задрожать. Хавьер думает о Юдзуру и Камдене в лучших мазохистских традициях. Он до крови прикусывает губу, позволяя собственному воображению истязать себя, медленно и упоительно: вот Юдзуру берёт Камдена за руку и ведёт по коридору за собой в свой отельный номер; вот дверь захлопывается с тихим щелчком и они остаются наедине. Юдзуру не позволяет Камдену захватить инициативу в их страстном поцелуе, он сам впивается в его мягкие губы, целует глубоко и властно, всё ещё до предела заведенный выступлением и доведенной им до экстаза публикой. У Хавьера вырывается судорожный вздох. Впрочем, Юдзуру вряд ли позволил бы мальчишке слишком многое в первый же вечер (по крайней мере, именно в это Хавьеру отчаянно хочется верить). Возможно, Камден бы огладил его узкую талию и плоский живот, нагло забравшись руками под облегающую футболку; возможно, даже провёл бы одними подушечками пальцев по чувствительным затвердевшим соскам, а затем сжал бы его упругую задницу прямо сквозь ткань спортивных штанов. Хавьер думает о губах Камдена скользящих по шее Юдзуру, о том, как тот аккуратно, но ощутимо прикусывает выступающую ключицу, словно сам ещё не может до конца поверить во всё происходящее между ними в душной темноте отельного номера. Хавьер уверен, что Юдзуру отбросил бы руку Камдена, стоило тому лишь попытаться проникнуть под резинку его штанов, чтобы, наконец, прикоснуться к его разгоряченной плоти. Юдзуру грубо оттолкнул бы его, заставив попятиться и упереться руками о стену. Хавьер по себе знал, что Юдзуру любит быть ведущим; он – кукловод, они же его послушные куклы. Он мастерски дёргает за ниточки в срежиссированном им же спектакле, и последняя реплика всегда должна оставаться за ним. Перед своим внутренним взором Хавьер видит то, как Юдзуру опускается перед Камденом на колени, издевательски медленно расстегивает молнию на его джинсах, обхватывает своей изящной ладошкой болезненно пульсирующий, вставший член. Юдзуру ласкал бы его не торопясь, оттягивая долгожданный момент разрядки, заставлял бы мальчишку умолять так же, как когда-то заставлял умолять и его самого. Он коснулся бы языком лишь мимолётно, вынуждая Камдена беспомощно вскрикнуть, не сдержавшись, а затем, смотрел бы, не отрываясь, за тем, как по его тонким пальцам стекала бы жемчужно-белесая сперма. Потом он бы порывисто вскочил на ноги, и бесцеремонно вытерев руку о футболку Камдена, резко отвернулся бы прочь. Затянувшееся неловкое молчание и тяжелое сбитое дыхание повисли бы между ними в пропахнувшем потом и спермой воздухе. Возможно, Камден потянулся бы за ним тогда, попытался бы коснуться рукой его напряженного плеча, развернуть к себе, заглянуть в его затуманенные, пугающе прекрасные глаза. Сладость от ощущения собственной власти слишком быстро исчезает без следа, сменяясь привкусом горечи осознания того, что так не должно быть. Юдзуру отстраняется, ловко избежав объятий Камдена, шепнув одними губами: «прости» и Хавьер улыбается этой картине в своих мыслях. Будь он на месте Камдена, он бы точно не сдался столь быстро. Хавьер схватил бы Юдзуру за хрупкое запястье, грубо разворачивая к себе; он бы запустил пальцы в его шелковистые волосы, вынудив откинуть назад голову; он бы прижал Юдзуру к себе, заставил бы его простонать ему в рот и не довольствовался бы отведенной ему ролью очередной куклы… Совершенно неожиданно на Хавьера накатывает практически непреодолимое желание набрать номер Юдзуру, чтобы услышать его голос, чтобы убедиться, что он сейчас там один. Проклиная собственную слабость и её виновника, Хавьер тянется за мобильным телефоном и подрагивающими пальцами набирает давно выученный наизусть номер. Длинные гудки, кажется, длятся целую вечность. – Хавьер? – при звуке его голоса сердце пропускает удар. – Привет, Юзу! Звоню сказать, что видел все твои выступления на Skate Canada! Просто потрясающе! Мои поздравления! И как тебе это только удается?! – щёки Хавьера пылают, и он изо всех сил вслушивается в отвечающий на другом конце линии голос: в его тембр и интонации, даже в каждую ничтожно маленькую паузу и ритм дыхания. Юдзуру говорит немного сонно и явно устало, томно растягивая слова с еле слышным придыханием. Терпение подводит Хавьера и он не в силах больше сдерживаться, чтобы не задать один единственный вопрос, который его по-настоящему интересует: – Ты сейчас один? В ответ он слышит приглушенный смешок. Хавьер не сомневается, что Юдзуру прекрасно понимает, о ком именно он спрашивает. – А ты как думаешь? – Думаю, что если бы только поманил пальцем, мальчишка мигом оказался бы в твоей постели. Вот потому и спрашиваю…чёрт! Юдзуру держит паузу унизительно долго, и пульс бешено стучит у Хавьера в висках пока он, затаив дыхание, терпеливо дожидается ответа. – Признаюсь, я рассматривал такой вариант. У него такая искренняя улыбка и он смотрит на меня с почти твоим обожанием, но в то же время это ни к чему хорошему не приведёт. Это тупиковый путь, Хави! Мне надоел секс просто ради секса. Он приедается, оставляет внутри одну пустоту… Всё когда-нибудь заканчивается, верно, Хави? Один. Хавьер кусает губы, силясь сдержать рвущийся наружу выдох облегчения, но в то же время у него в груди расползается, подобно отраве, едкая горечь от вопроса Юдзуру, который служит жестоким напоминанием о том, что всё между ними уже в прошлом. – Хочешь опять помучить меня, Юзу? – Отнюдь. Ты сам себя мучаешь, Хави! Будто я не знаю, о чем именно ты думал, пока смотрел все мои выступления! Сколько раз ты пересматривал их? Сколько? Скажи! Ты ведь всё ещё хочешь… Хавьер стискивает мобильный во вспотевших пальцах и его голос нервно дрожит. – Это не я изменил тебе с тем китайским танцором! Не я первым оттолкнул! Не я строю глазки всем подряд! Не я флиртую напропалую! Не я выбрал не тебя! – в голосе Хавьера звенит отчаяние и обида. – Ты думал, что я твоя кукла, с которой можно забавляться, когда тебе вздумается?! Тебе ведь нравилось доводить меня, нравилось заставлять сгорать от ревности, чтобы потом я неизбежно приползал к тебе, переступив через собственную гордость, чтобы умолял и просил и… Юдзуру снова тихо смеётся и Хавьеру до безумия сильно хочется заткнуть его жёстким поцелуем. – Зачем ты тогда звонишь мне, Хави? Если ты уже больше не моя игрушка… – Пошёл ты! Хавьер сбрасывает вызов, еле сдерживаясь от того, чтобы не разбить мобильный телефон о стену. По венам струится диким пламенем коктейль из унижения, ревности и неудовлетворенного желания. Он в очередной раз выставил себя идиотом, проявил постыдную слабость, показал, что всё ещё зависим от Юдзуру, как от сильно действующего наркотика. Хавьер сбрасывает с себя одежду, идёт на негнущихся ногах в ванну. Струи душа секут по шее и плечам пока он двигает рукой, грубо лаская себя с каким-то механическим остервенением. Юдзуру….Юдзуру….Юдзуру... Хочу тебя. Хочу быть внутри. Хочу потеряться в тебе. Не хочу искать спасения из твоей ловушки. Хочу быть твоим полностью и без остатка. Сделай меня своим пленником как раньше. Хочу, чтобы ты поглотил меня, чтобы подчинил и сжёг дотла. Хочу быть твоим, только твоим… Юзу… Скоротечный оргазм не приносит желанного избавления, блеклой вспышкой взорвавшись под опущенными веками и мгновенно погаснув, погружая разум Хавьера в спасительный мрак. Кукла. Я – твоя кукла. **