Только друзья

— Занятие окончено, можете идти, — профессор Грейнджер, собрав листы с самостоятельными работами учеников второго курса Рэйвенкло и Хаффлпаффа, сделала рукой нетерпеливый жест, как бы говоривший: «Выметайтесь вон!», и поморщилась. Детей не нужно было дважды просить покинуть класс Защиты от Темных Искусств. Торопливо побросав в сумки учебники и тетради и переговариваясь вполголоса — громко говорить в присутствии строгой профессорши никто не отваживался даже на перемене — они устремились к двери. — Корнер! — окликнула профессор черноволосого мальчика, заметив оставленную на столе книгу. — Это вы опять учебник забыли? Вернитесь. Вы скоро, наверное, голову где-нибудь забудете. Джимми Корнер, смутившись так, что даже оттопыренные уши покраснели, забрал учебник, пробормотал извинения и вылетел за дверь, как будто ему придали ускорение заклятием. «Хорошо, что последний урок, — устало подумала профессор Грейнджер. — Пойду к себе, ужинать не хочется. Плечо опять разнылось, даже в сердце боль отдает. Видно, к непогоде…» Время от времени она страдала от болей в суставах — сказывались последствия пыточного заклятия, которому ее двадцать лет назад подвергла Беллатрикс Лестрейндж, когда они с Гарри Поттером и Роном Уизли попали в плен и оказались в Малфой-мэноре. Тогда она была просто Гермионой — и не думала, что будет профессором ЗОТИ… * * * За дверью своих апартаментов Гермиона сбросила профессорскую мантию и первым делом насыпала кошачьего корма в миску Живоглота, который при ее появлении приветственно махнул пушистым хвостом и мурлыкнул. Старый, но еще бодрый полукниззл днем, пока профессор Грейнджер была на уроках, спал в кресле перед камином, а по вечерам выходил на охоту и утром частенько приносил хозяйке мышей. Погладив кота, она подошла к аптечному шкафчику, накапала себе из небольшого пузырька темной, с резким горьковатым запахом жидкости и прилегла на диван, ожидая, когда лекарство подействует. Но сегодня зелье почему-то помогало плохо. Она прикрыла глаза, стараясь дышать равномерно и глубоко, и все равно сердце как будто сжимали железные тиски. «Похоже, это нервное. Надо успокоиться, подумать, разобраться в себе — и понять, что все хорошо, что у меня нет причин для волнения… Все хорошо, все правильно, ничего плохого не случилось, ученики — стадо болванов, но это в порядке вещей… Когда я училась, почти все были такими же… Нет, мне совершенно не из-за чего переживать. И Альбус нашелся, слава Мерлину, теперь с ним все в порядке, а то бедные Гарри и Джинни чуть с ума не сошли…» — Несносный мальчишка! — она произнесла это вслух. — Шатались Мерлин знает где с Малфоем… К магглам решили сбежать, надо же! Совсем не думают о родителях! И наверняка Альбус наврал — что бы они делали у магглов, два малолетних идиота? Да еще какую-то глупость сочинил про меня… и Рона… Щеки вспыхнули, сердце забилось сильнее. Ей трудно было признаться даже самой себе, что причиной ее волнения и недомогания был вовсе не безобразный поступок Альбуса Поттера и Скорпиуса Малфоя, чье бегство недавно вызвало переполох, какого Хогвартс не видел давно. Все дело в том, что Альбус прямо на ее уроке начал болтать чушь, будто они с Роном женаты и у них есть дочь по имени Роза… И что она вовсе не профессор Грейнджер, а Министр магии. Во сне он все это видел, что ли, пока лежал в Больничном крыле с переломанной рукой? Подумать только — Министр магии! Нет, когда-то Гермиона верила, что может принести пользу, работая в Министерстве: писать более справедливые законы, помогать тем, кто при нынешнем положении дел ограничен в правах, добиться отмены рабства домовых эльфов, наконец… После победы она была полна энтузиазма, который, однако, быстро сменился унынием — магическое сообщество слишком закоснело в предрассудках. Из Министерства она вскоре ушла и стала преподавать ЗОТИ в Хогвартсе. Получилось это как-то само собой — несмотря на то, что Волдеморт был побежден и проклятие с должности учителя ЗОТИ исчезло — не было желающих ее занять, и уроки вели то МакГонагалл, то Флитвик. Минерва однажды пожаловалась на укоренившийся среди волшебников суеверный страх — и Гермиона предложила свою помощь. «На первое время, — так она сказала МакГонагалл. — Потом люди увидят, что со мной ничего плохого не случилось, и можно будет найти кого-то другого». Так Гермиона стала профессором Грейнджер. С тех пор прошло двадцать лет… Карьера в Министерстве Гермиону уже давно не прельщала — пожалуй, это еще хуже, чем быть учителем. Ведь взрослые люди совершенно не понимают и не ценят, когда кто-то старается изменить жизнь к лучшему, они будут сопротивляться любым изменениям, любым ограничениям, даже ради их собственного блага, точно так же, как дети — знаниям, которые пытается вложить в их головы строгий учитель. Вернее, детям, в отличие от взрослых, как раз еще можно что-то вдолбить — хотя и не всем. Изменить же сознание взрослых людей не под силу никому. Даже войны для этого оказалось недостаточно. «Нет, Министром я точно не могла бы быть, — подумала Гермиона. — То есть, могла бы, работы я не боюсь, но какой в этом смысл, если ничего из задуманного не удастся толком реализовать? Правда, раньше я этого не знала, все казалось легко — после того, как мы победили Волдеморта. Кто бы мог подумать, что мирная жизнь окажется такой… такой разочаровывающей? Что все, по сути, останется по-старому? Или мне так кажется потому, что у меня нет семьи? Но у Минервы тоже нет, однако она не разучилась радоваться, а ее энергии можно только позавидовать… Она любит школу, учеников, она — на своем месте, и Хогвартс без нее невозможно представить — как и ее вне Хогвартса. Значит ли это, что я — не на своем месте? Если смотреть правде в глаза, я ведь не люблю свою работу. Никогда я не хотела быть учителем. Ну, а Рон… Могли бы мы с ним?.. — мысль о Роне внезапно отозвалась тоскливым чувством пустоты. — Да нет, глупости…» Гермиона поднялась с дивана и подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрела худенькая женщина с усталым лицом и еще красивыми, но потускневшими глазами. Кудрявые каштановые волосы — на висках уже появилась седина — были сколоты в небрежный узел на затылке. Высокий лоб между бровей прорезала вертикальная морщинка. — Все это ерунда, Гермиона, — сказала она, обращаясь к своему отражению. — Альбус Поттер просто нахальный безмозглый мальчишка, который с чего-то решил, будто всех интересуют его сны. В твоей жизни все правильно, все так, как должно быть… Мы с Роном хорошие друзья, как и с Гарри. Просто друзья, и всегда так было. Выбрось это из головы. Она попыталась улыбнуться самой себе, но неожиданно всхлипнула. Слезы покатились по бледным щекам. Глупые слова Альбуса, как камень, брошенный в заросший пруд, всколыхнули чувства, давно похороненные в глубине сердца. — Похоже, надо принять успокоительное, да пожалуй, и зелье сна без сновидений не помешает, — пробормотала Гермиона и снова полезла в аптечный шкафчик. * * * На следующее утро она проснулась в каком-то странном настроении. Ничего не болело, наоборот — казалось, ей снова дали хроноворот и она вернулась лет на двадцать назад. Сердце опять колотилось как сумасшедшее, но сегодня это было словно предчувствие радостных перемен. И слегка пугало. Уже надев мантию, Гермиона неожиданно для самой себя достала из тумбочки хранившуюся там неизвестно с каких времен и неизвестно зачем баночку снадобья «Простоблеск» — затем нанесла на волосы немного гелеобразной смеси, отчего они стали послушными и мягкими, и уложила их в гладкую прическу. Когда-то Гермиона так же собиралась на свой первый бал — Рон пригласил ее, и она целую неделю предвкушала, как он увидит ее другой, не похожей на ту взлохмаченную, всегда погруженную в книги и конспекты заучку, к которой привык, как он наконец разглядит в ней девушку — привлекательную девушку! Конечно, она отлично понимала, что Рон ее позвал просто по-дружески — и еще потому, что боялся отказа в случае, если пригласит другую девушку, например, чемпионку Шармбатона Флер Делакур, которая ему сильно нравилась — до такой степени, что он терял дар речи при виде нее. Сама Гермиона отказалась идти на бал с Виктором Крамом — нет, что греха таить, ей было приятно внимание прославленного болгарского спортсмена, но она заподозрила Дурмстранг в нечестной игре, увидев двух мальчишек, которые занимались какими-то странными манипуляциями во время выступления Седрика Диггори на первом испытании. «Роскошно выглядишь», — улыбнулся Рон, когда Гермиона появилась перед ним с гладкой прической и в красивом синем платье. Она с замиранием сердца ждала продолжения — конечно, сейчас он скажет, что она ему нравится, может быть, захочет ее поцеловать… Но ничего не произошло. Они с Роном танцевали, пили сливочное пиво, обсуждали Турнир, Гарри и других чемпионов… Все было очень мило, но… видимо, Рону не пришло в голову, что они могут быть не только друзьями. Гермиона, хоть и была расстроена, но не теряла надежды. До тех пор, пока он не начал встречаться с Падмой Патил. Никто не знал, сколько слез она пролила в одиночестве, за пологом кровати в спальне девочек, сколько сил она положила, чтобы убедить себя, что ее чувство к Рону — ошибка, что они просто хорошие друзья. Она даже заставила себя почти искренне радоваться его счастью — ведь друзья так и должны себя вести, не правда ли? Падма ждала Рона, когда они втроем ушли в поход за крестражами, Падма участвовала в битве за Хогвартс — она вообще была хорошей подругой Рону и подходила ему как нельзя лучше. И вместе они смотрелись потрясающе: рыжий голубоглазый Рон и смуглая черноволосая Падма. Яркая и красивая пара. На их свадьбе Гермиона улыбалась и веселилась, а когда у них родился сын Панджу — она первая поздравила Рона. Гарри без экзаменов приняли на аврорские курсы — он осуществил свою давнюю мечту и сейчас уже дослужился до главы Департамента магического правопорядка; Джинни сначала играла в квиддич, потом стала спортивной журналисткой — и успела родить троих детей; Рон работал в Министерстве магии (1). Их по-прежнему связывала дружба — и это было единственное, что вносило в жизнь Гермионы какую-то радость и новизну. Она сама не могла бы сказать, когда именно работа в школе стала вызывать лишь скуку, усталость и раздражение, когда ее поглотила рутина — изо дня в день, из года в год одно и то же. Она часто называла себя «преподавателем за свои грехи» — но когда ей впервые это пришло в голову, Гермиона не помнила. Недолгое время она встречалась с Кормаком МакЛагеном, который пытался за ней ухаживать еще на шестом курсе. Он даже заговаривал о браке — но ее отталкивала грубость Кормака. Пару раз у Гермионы случались романы с магглами — на курорте, во время летнего отпуска. Но из этого тоже не вышло ничего серьезного. А тем временем другие обзаводились семьями: даже толстуха Миллисента Булстроуд — и та вышла за Гойла, даже Элоиза Миджен… И Мариэтта Эджком, как слышала Гермиона, уехала за границу и там нашла себе мужа, несмотря на то, что шрамы от заклятия — последствия ее предательства — так до конца и не исчезли. Гермиона же по-прежнему была одна — и постепенно смирилась. * * * Поднимаясь по лестнице из вестибюля, Гермиона была погружена в мысли о предстоящем уроке у первокурсников Гриффиндора и Слизерина — опять больше половины отвратительно написали контрольную! — когда увидела идущего навстречу Рона. Он спускался и, заметив ее, на мгновение остолбенел и уставился на Гермиону странным взглядом. Она от неожиданности споткнулась и даже ухватилась рукой за перила, чтобы не упасть. — Профессор Грейнджер… — хрипло сказал он (2). — Что ты здесь делаешь? — осведомилась она, стараясь не выдать своего волнения. А сердце снова забилось так, что дыхание перехватило. «Да что со мной такое? Мы же друзья. Вчера еще мы были друзьями… А сегодня… Как теперь с ним разговаривать, как смотреть на него? И все из-за глупых слов глупого мальчишки?! Надо выкинуть это все из головы немедленно!» Он начал рассказывать о неприятности, которая случилась с его сыном Панджу на зельеварении — что-то про брови и усы. А Гермиона вспомнила, как сам Рон, когда был чуть старше Панджу, тоже напутал с бровями и усами — и невольно улыбнулась. — Ты поменяла прическу? — голос Рона вернул ее к действительности. — Да нет, просто причесалась, — она удивленно посмотрела на него и пожала плечами. — А… причесалась, — Рон заметно смутился. — Тебе идет. Снова повисло молчание, во время которого Рон не отводил от нее взгляда. — Рон, может, хватит на меня глазеть? — Знаешь… — заговорил Рон и, густо покраснев, осекся. Затем, видимо, набравшись храбрости, продолжал: — Сын Гарри, Альбус, сказал мне как-то на днях, будто думал, что мы с тобой женаты… Ха-ха! Вот чушь, верно? — Редкостная, — подтвердила она наиболее ядовитым тоном, который обычно приберегала для самых ленивых студентов. — Он даже считал, что у нас есть дочь. Вот странно было бы, да? — До крайности. — Точно. Мы друзья — и все. — Именно. Только… друзья. Рон многословно и довольно бессвязно, путаясь и сбиваясь, говорил, что да, они просто друзья, и что это смешно… — Мой маленький смешной друг… Моя Гермиона… — и тут же, будто испугавшись того, что сказал, начал оправдываться: — То есть, не моя Гермиона, не в том смысле — не мне принадлежащая… А в его глазах так и застыло странное выражение — как будто он видит Гермиону в первый раз. — Я понимаю, — оборвала его Гермиона. Рон замолчал. Они стояли на лестнице, забыв обо всем, глядя друг на друга, не видя и не слыша ничего больше, словно были одни в целом мире. Словно лестница пришла в движение и перенесла их, но не в пространстве, а во времени — туда, где они были юными, в их Хогвартс. Голубые глаза Рона — она уже, оказывается, и забыла, какие они голубые… Его простое честное лицо, такое родное… Аккуратный пробор в волосах — в школе он носил другую прическу, и вообще, сейчас он выглядит очень солидно, его и не узнать. Но все равно это Рон — ее Рон, друг, с которым они столько прошли вместе. Он очень высокий, Гермиона рядом с ним действительно кажется маленькой. «Маленький смешной друг»… — Ну… мне пора, — наконец сказал Рон, откашлявшись, и усмехнулся немного виновато. — Панджу воспитывать. Учить тонкому искусству ухаживать за усами. Он двинулся дальше, но у подножия лестницы оглянулся — и встретился взглядом с Гермионой, которая тоже обернулась назад. — Прическа тебе правда очень-очень идет… Гермиона выдохнула. «Прическа… О, Мерлин!» — пробормотала она и быстро двинулась вверх по ступенькам, преодолевая искушение снова оглянуться. Остановилась только на следующем этаже, прижала ладони к пылающему лицу. «Ну вот и все, и правильно. Он пошел к своему сыну, так и должно быть. А мы с ним только друзья. Или?.. Или все же не только друзья?»