Починка мелких предметов

Элиот… почему я не спросил про него? Всю жизнь он убеждал себя и остальных в том, что его сердце настолько небольшое, что в нем едва ли найдется место для чего-то помимо алкоголя и фильмов с Патриком Суэйзи. Мой уход он воспримет болезненно, но что мне остается — я всего лишь человек, который, к тому же, умудрился умереть. Слезы еще не обсохли на моих глазах, когда я зашел в лифт. Я не знал, что будет дальше, и в общем-то мне было все равно. Даже если дальше у меня отнимут мою память, превратив меня самого в какое-то новое существо. Пенни кивнул и терпеливо дождался, когда за мной закроется лифт, словно боялся, что я сбегу. Я махнул рукой в ответ и усмехнулся — прошлый Пенни за такую дурацкую прическу оторвал бы парикмахеру руки и засунул бы их в… впрочем, не важно. Дверь лифта закрылась, отрезав меня от всего. Я сам не понял, как усмешка превратилась в истерический смех. Я трясся от хохота и никак не мог остановиться. Внутренности сводило от судороги, а легким отчаянно не хватало воздуха. Кабина лифта дернулась, лампа замигала и погасла, и мир растворился во тьме. Острое сверкающее в моих руках. Режет глаза и пальцы. Мучительно. Память, да-да, именно память возвращается мучительно. Сжимаю осколок в руках. Он зеленый. Прямо как книга о Филлори. Смотрю на нее. На языке горький вкус таблеток, которые обязательно нужно проглотить. Иначе заметят. Узнают, что я все еще верю в Филлори. Всполох белого, ледяной ветер рвет кожу, нос обжигает чужой запах. Запах лисы. Пальцы в жире от бекона, губы жжет от поцелуя. Удар током. Ее имя Элис. Я подношу один осколок к другому и сращиваю их в одно целое. Медленно болезненно. Еще один осколок, совсем крошечный. Осторожно беру его в руки, чтобы ненароком не сломать. Почему я этого так боюсь? Кажется, вспомнил: я всегда все ломаю. Так говорила мать. Так считал отец. Из осколка на меня смотрит сломанное крыло самолета. Немного магии, и я срастил его с остальным зеркалом. Слова возвращаются, вспоминать все проще. Меня зовут Квентин, и я умер, разбив зеркало, а зеркала не любят, когда их разбивают. Мою память тоже разбило, и теперь я собираю осколки. Зеркало получается похожим на меня: нелепым и кривым, словно так и норовит удрать от повышенного внимания к собственной персоне. Я знаю, что скоро закончу, встаю, отряхиваю колени и смотрюсь прямо в зеркало. Одного осколка не хватает прямо в центре на месте сердца. Убираю с глаз волосы и оглядываюсь по сторонам. Слишком темно, придется искать на ощупь. Теперь я знаю, что должен что-то починить. Оно совсем небольшое, но очень нежное. Кажется, оно зовется сердце, но кому оно принадлежит? Я прикладываю руку к груди и кончиками пальцев чувствую, как бьется мое. Поднимаю глаза. Зеркало пульсирует в такт биению сердца. В отражении мелькает чья-то тень, и я подхожу ближе к зеркалу. От отражения веет теплом. Он стоит, повернувшись спиной. В руке изящный бокал, голова чуть склонена набок, и черные кудри щекочут длинную шею. Я улыбаюсь. Только он может держаться так, словно на королевском приеме даже если просто чистит зубы. Я и сам не заметил, когда подошел так близко, что зеркало запотело от моего дыхания. Элиот. Его зовут Элиот. Словно услышав свое имя, он обернулся. Под глазами пролегли черные тени, а черты лица словно вырезали острым ножом. Это он и не он. Я не узнаю этого тяжелого муторного взгляда, этой трости, но хочу узнать нового его. Скривившись, словно увидел что-то омерзительное, он подхватывает накидку и приближается к зеркалу, чтобы его накрыть. С каких пор он ненавидит зеркала? С каждой секундой рука болит все сильнее. Похоже, что я порезался о трещины в зеркале. Нужно что-то делать, еще немного, и мир опять погрузится во тьму, из которой не выкарабкается ни я ни он. Всю жизнь он убеждал себя и остальных в том, что его сердце настолько небольшое, что в нем едва ли найдется место для чего-то помимо алкоголя и фильмов с Патриком Суэйзи. Мой уход он воспримет болезненно, но что мне остается — я всего лишь человек, который, к тому же, умудрился умер… Гнев не дает мне закончить мысль. Да, черт побери, я умер, но это не значит, что я дам ему спиться и окончательно доломать свое сердце, свою жизнь. Я и сам не заметил, когда зеркало исчезло, и рука столкнулась с такой же живой рукой.