Пять сюрпризов от вселенной

      Ричи Тозиер правда был ужасно надоедливым. Это у него в настройках так заложено и отменить этого нельзя. Особенно назойливым он становился когда увлекался чем-то. О, сколько нервов потратила Беверли или Стэн, выслушивая каждый день о чем-то новом, что несомненно теперь смысл жизни Тозиера и его луч света в конце тоннеля, не стоит даже пытаться считать: такого числа либо еще не придумали, либо придумали, но выговорить его все равно невозможно. Но все же он иногда молчал. Когда, например, спал. Ну, или когда его ничего особо не интересовало. Но такое случалось крайне редко, ведь в настройках Ричи Тозиера был еще один неприятный пункт: любопытность и влюбчивость.       И Ричи правда не затыкался когда увлекался чем-то или кем-то и это стало привычно для него и для всех неудачников. Но разве могло случиться такое, что ему однажды станет нельзя говорить о своем увлечении?       Оказалось, да. Вселенная умела подкидывать Ричи сюрпризы, и самый первый был, когда они с Эдди просто сидели у Балабола дома и смотрели какой-то фильм. Ричи уже не помнил, почему в тот вечер они были одни, но он помнил что фильм его не интересовал, и не потому что он был скучный (хотя, поэтому тоже), а потому что нога Эдди Каспбрака соприкасалась с его ногой. Спагетти по неосторожности своей нечаянно сел так, что его (восхитительно тонкая и до безобразия красивая, как сказал бы Ричи) ножка лежала на коленях Балабола. Каспбрака эта неприятность кажется совсем не смущала, а вот Ричи смущала. Потому что:       а) Они оба были в шортах и Тозиер мог чувствовать теплую кожу Эдди, и       б)потому что это ему, черт возьми, нравилось. Ну, нравилось не в смысле что у Ричи от такой фигни уже стоит (хотя, это спорный вопрос), а в смысле что эта ситуация уже не относится к разряду просто «приятных» и грозит перекочевать в «хочу повторить». Да и вообще, когда она успела попасть хотя бы в разряд «приятных»? Ричи озадаченно подпер щеку рукой, расстраиваясь от собственных мыслей.       Он подозревал, что в его настройках все не так гладко, и дело было вовсе не в неприятных пунктах по типу «любопытности» или «не умею вовремя заткнуться». И ладно бы он начал испытывать такое к кому-нибудь кто не Эдди. Ну, к однокласснику например, или, господипрости, к Биллу. Но нет же, нужно было обязательно найти что-то такое, что заставляет его сердце колотиться как бешеное, а щеки — алеть, именно в Каспбраке.        — Эй, придурок, — Съехав с сиденья, Эдди смотрел на Ричи снизу вверх и хмурился, как всегда. -Ты заболел?        — Заболел? — Ричи сначала ничего не понял (как всегда), но потом догадался что, наверное, сидит со слишком умным видом, до того умным, что это кажется странным в контексте того, что это Тозиер, а не кто-то другой, — О, да, сеньорита! Да, я болен тобой!       Эдди на это ожидаемо хмурится и отворачивается обратно к телевизору, поняв, что с Ричи ничего особого не случилось и волноваться не стоит, он просто научился молчать.        — Заткнись, идиот.       Второй восхитительный сюрприз от вселенной настиг Ричи через неделю рано утром, и он был ужасен. Ну вот вы каждый день просыпаетесь от стона лучшего друга? Вы каждый день осознаете, что это был сон? Вы каждый день в панике идете в душ, стесняясь непонятно кого? Не то что бы спящей матери было дело до штанов Тозиера, ему было стыдно перед самим собой. Как бы там не было, Ричи никогда с таким не сталкивался. Но, по своему обыкновению, быстро с этим смирился и принял.       И принимал он это довольно успешно до самой школы, пока не увидел Каспбрака. От одного его вида фантазия мгновенно, как по команде (если присутствие Эдди можно было назвать командой) подкинула отрывки из сна. В нем, нужно признать, Каспбрак сам на себя не был похож: он не ругался и не злился, только целовал. Ричи, тоже стоит признать, хотел бы, чтобы сон оказался вещим и Эдди не ругался и не злился, а только целовал. Это и заставило его покраснеть, как влюбленную пятиклассницу. От нее Ричи отличался лишь тем, что он не в пятом классе.       Третий сюрприз вселенной: Беверли Марш. Они с Ричи, пока все остальные занимались всякой неразвивающей (ну, или просто нескучной) фигней, сидели в библиотеке и читали книги. Ну, Беверли конечно читала, а Ричи рисовал. Художник из него ужасный, но разрисовывать книжки у него получалось лучше, чем читать их. Правда даже это казалось ему донельзя скучным, и он делал это только потому, что в библиотеке это высшая форма веселья, судя по всему. Ричи мог конечно пойти на перемену со всеми, но ни желания, ни моральных сил у него в последнее время не было. Ничего, в общем то, опасного не происходило и не должно было произойти (Ричи ведь молчал), но Беверли все испортила:        — Рич, тебе нравится Эдди?       Тозиер аж воздухом поперхнулся. Он взглянул на Беверли из-за книжки и понял, что выглядит слишком подозрительно. Тут же выпрямился и попытался посмеяться над этим, как обычно делал.       — Господи, Бев, с чего бы? я люблю только одну Каспбрак: Сонечку.       Беверли скептично повела бровью, снова опустив голову в учебник, а у Тозиера ладони вспотели от нервов. Она не могла догадаться ведь, да? Может шутит? Ну не может Ричи так палиться! Балабол нервно сжал зубы, и подлокотники кресла, на котором он сидел. Дыхание само по себе участилось, но Ричи не мог на него ругаться: он был слишком напряжен, чтобы замечать это.       — Это видно, Ричи.       Тозиер долго решал, плохо или хорошо, что это видно. Он думал целый день, и ночь, и утро перед школой, но так и не смог понять для себя: он хочет, что бы Эдди знал, или нет? Во всех фильмах, когда герои признаются друг другу, у них все взаимно, но Ричи почему-то сомневался, что у него будет так же. Он в последнее время много в чем сомневался. И все же, та полуулыбка, которая была на лице Эдди каждый раз, когда Ричи щипал его за щеки или то, что на ланче Каспбрак всегда садился с Тозиером, или, например, тот факт, что Эдди носил для него запасную зажигалку: все это не могло не внушать хоть и глупую, но надежду, которую Ричи и любил и ненавидел одновременно.       Относиться к этому проще становилось труднее с каждым днем. Ричи тяготили странные мысли насчет Эдди, и вина за то, что он испытывает такое к лучшему другу. Масла в огонь подливала Беверли, которая, в общем то, ничего особого не делала и даже ничего не говорила, просто смотрела на Тозиера, мол «ну, снова палишься» и не было ясно: палился он на самом деле, или нет.       Вот где была черта, перейди он которую, Эдди бы задал вопрос:       — Ты что, влюбился?       Где была черта, перейди он которую, то ответил бы:       — Да, Эдс, в тебя.       Существовала ли черта, перейди он которую, Эдди бы ответил взаимностью? Наверное, нет. Тозиеру хотелось думать, что да, но здравый смысл, который еще почему-то не выветрился из его бошки, говорил что «нет, Ричи, деффектный тут только ты», чем очень сильно подрывал настроение Балабола.       В итоге от всех этих переживаний он совсем перестал улыбаться или шутить и все чаще молчал, погруженный в свои отнюдь не приятные мысли, и было непонятно: сидит перед тобой Ричи Тозиер или просто очень на него похожий человек. Первой это заметила снова Беверли и спросила сразу:        — В чем дело, Рич?       Ричи смотрел на нее и думал, мог ли он ей рассказать? Стоит ли оно того? Очевидно, легче было просто отшутиться. Хотя, если быть реалистом, она и так все поймет, рассказывай-не рассказывай. И именно поэтому (и нет, не потому, что Ричи нужно было выговориться, и не потому, что он устал жить с постоянным чувством вины) он рассказал ей. Не все, конечно, только основное. Но Марш не была бы Марш, если бы даже по этому скудному рассказу не смогла бы понять все и даже больше. Она вынесла неутешающий вердикт:       — Ты должен признаться, Ричи.       Признаться? Ну и что это должно значить? Типа, вывалить все на бедного Эдди и на, милый, разбирайся сам. А что если Эдди не захочет разбираться и пошлет его? Тозиер ведь вообще тогда видеть его не сможет. У него и сейчас уже проблемы с тем чтобы контролировать себя при Эдди, что же будет, когда тот будет знать о Тозиере все его грязные мерзкие секреты? Скорее всего ему не понравится. Эта мысль крутилась в голове Ричи наверное с того самого несчастного дня на диване перед телевизором. Эдди слишком идеальный, чтобы принять такого неправильного Ричи, тем более отвечать ему взаимностью. Каспбрак никогда не скажет Ричи, что любит его тоже, и это было главной причиной, почему Балабол не хотел даже заикаться о своих чувствах.       Но вселенная решила все за него. Ее четвертый сюрприз для ричи: Эдди Каспбрак. Ланч. Ну разве не прекрасно звучит? В любом случае для ушей Тозиера это было подобно ангельскому пению. Возможно ли такое, что рай — это вечный ланч?        — Как думаешь, Спагетти? — Ричи уселся рядом с Эдди, по привычке потрепав его по голове, снова, как и в любой другой день отмечая, что волосы Каспбрака все так же восхитительно мягкие, — Рай может быть вечным ланчем?       Эдди покосился на него странно и пожал плечами:       — Конечно, если в нем ты не будешь сидеть рядом.       Ричи наигранно возмутился. Где-то между ребер неприятно кольнуло. Кольнуло еще сильней, когда он осознал что из-за слов        — Принцесса не хочет, чтобы я сидел рядом? Ох, как жаль.       Эдди ничего не ответил. Он деловито потягивал сок из трубочки и пялился в стол, словно он был интереснее всего на свете и требовал к себе всего эддиного внимания сейчас же.       Кроме них за столом больше никого не было и это было странно и досадно. Сидеть с Каспбраком наедине — хуже всего. Ну, точнее, на самом деле это лучшее, что случалось с Тозиером за день, но вот сам Эдди не выглядел счастливым. Он скорее выглядел каким-то дерганным.       — Эдс, ты что, плохо спал? — Ричи ждет, пока Каспбрак посмотрит на него, но тот не спешит поднимать глаз, — Выглядишь фигово, сеньорита.       — Ричи, — Эдди все так же смотрит в стол и поджимает губы, словно решаясь на что-то, — Скажи, это правда, что ты... Эм, Беверли сказала, что я нравлюсь тебе… В смысле, как парень, а не как друг.       Ричи подавился воздухом и не ответил. Он думал, ему послышалось. Он молился,чтобы ему послышалось. А Эдди, все так же смотря в стол и не видя растерянных глаз Тозиера, вероятно, подумал, что он молчит потому что отрицает, и продолжил:       — Нет? Ох, конечно нет, прости. Просто, это было бы ужасно, влюбись ты в меня, — Эдди смеется, _ В страшном сне не приснится, да, Рич? Мы ведь друзья.       И снова смеется, наконец отрывая голову от столешницы, и смотрит Ричи прямо в глаза. Тозиер сглатывает и натянуто улыбается, ищет в глазах напротив хоть какую-то подсказку, разъяснившую бы ему, как он должен поступить.        — Почему? И Ричи не знает, спрашивает он у Эдди почему так плохо то, что он может ему нравиться, или спрашивает «за что ты так со мной?»        — Что «почему»?       — Всмысле, почему было бы ужасно... — Ричи запинается, не хочет произносить этого вслух. Его словно тошнит от одного только слова. Или этот комок в горле от слез? — Если бы ты мне нравился?...       Голос его звучит сипло и грузно, он будто пробежал марафон. На самом же деле пораженный и напуганный, Ричи просто не может нормально вдохнуть, все еще смотря в эти карие, полные непонимания и, кажется, страха, глаза. Эдди тем временем искренне удивляется:        — Ну, Рич, ты не знаешь? Тебе должны нравиться девочки, а не я. Ты же не педик.       И Эдди улыбается, так натянуто и нервно, по глазам Тозиера понимает, что, кажется, с последним ошибся чутка. Он словно жалеет Ричи, хотя тот еще даже ничего не сказал.       И лучше бы не говорил, честное слово, лучше бы не говорил.       Балабол, раздасадованный, злой и возмущенный тем, что ему, оказывается, нельзя было испытывать симпатию к Эдди, совершенно не контролирует, что говорит. Его язык часто живет отдельно от мозга, и он это знал, но не думал, что это испортит его жизнь.       — А если мне все-таки нравишься ты?..       Эдди удивленно поднимает брови, ничего не может ответить. Ричи по глазам видит, у него на языке вертится «тогда ты мерзкий» или еще чего похуже, но воспитанный Каспбрак молчит. Молчит и своим молчанием добивает Тозиера.       — …то ты возненавидишь меня?       Ричи хочется плакать. Потому что его хоть и небольшая, но такая светлая надежда на какую-никакую взаимность только что была затоптана. Вдавлена в грязь и утоплена в ней же, как маленьких котят топят по весне в речках и каналах. Вместе с ней, с надеждой, в грязь втоптали и все чувства Ричи, но от этого не так больно, как от полного хоть и скрываемой, но брезгливостью, взгляда Эдди.        — Я, наверное, пойду, Рич…       Он поднимается, оглядывается, бросая на Балабола пустой взгляд, и уходит быстрым шагом, чтобы Ричи понял, что идти за ним не нужно. Что бы Ричи понял, что Эдди его видеть больше не хочет и знать его тоже больше не хочет. Чтобы Тозиер понял, что он со своими чувствами даром не сдался Эдди.       Чувства Ричи Тозиера не впервые разбиваются о реальность, его не впервые отвергают и Ричи довольно легко переживает отказы от своих пассий. Но вселенная преподнесла ему очень большой и скверный пятый сюрприз: Балабол влюбился по-настоящему.