О чём играл пастух на флейте? (Девширме)

В тёмную камеру подземелья не проникает даже слабый луч света. Его заперли здесь, в каменном мешке, лишив всякой надежды на спасение. Только хриплое дыхание разрывает безмолвие темноты. Иначе оглушительная тишина свела бы его с ума. Данияль. Даниел. Ему дали имя, с которого началась его новая жизнь, а старая оказалась забыта. Кто он теперь? Между Даниялем и Даниелом лежит целая пропасть. Тот Данияль был янычаром, у которого не было прошлого. Его единственной семьёй были собратья по оружию – такие же янычары, как и он сам, преданные падишаху. Он тренировался с товарищами, возносил молитвы Аллаху. Он не был безгрешен, как и любой другой человек, но никогда даже не мыслил о том, чтобы отвернуться от благословенного лика Повелителя. Даниел совсем другой. В нём пылает обида, вспыхнувшая из воспоминаний прошлого. Им движет ненависть к османам, что завоевали родной край, оторвали его от семьи. Сделали рабом, не имеющим ничего, кроме того, что ему пожаловал падишах. У нового Даниела горячее сердце, которое он, не жалея, отдал в руки своему возлюбленному. Сердце, которое перестало биться вместе с последним вздохом Домагоя. В руках дрожь, которую невозможно унять. Когда он поддался шёпоту шайтана, уговаривавшего его бросить всё и бежать с Домагоем из Османской империи? Они думали, что сумеют всех обмануть и вернуться в родной дом, где будут моря и горы. Их замысел раскрылся, и беглецам не удалось далеко уйти от засады. Даниел до сих пор чувствует мягкий шёлк волос, струящийся между пальцами, почти невесомое прикосновение чужих губ, стремящихся даже в такой момент выразить всю нежность, всю привязанность... А затем – хруст шейных позвонков, остановившееся дыхание, обмякшее тело в его собственных руках и шёпот молитвы за спасение невинно убиенной души. Ведь если не убьёт он, то это сделают они. Отрежут нос и уши, заживо сдерут кожу и сбросят с башни на железные крючья, как казнят неверных. Дальнейшее Даниел помнит как во сне. Преследователи не дали ему опомниться, навалились все разом. Бывшие собратья в красных одеждах, теперь же — враги. Он не сопротивлялся им, склонившись над телом Домагоя в попытке уберечь его от дальнейших посягательств. Его с лёгкостью схватили, скрутили руки и потащили прочь. В голове пустота, разум не воспринимал ни наносимые удары, ни крики, ничего... — Господи Боже, если ты меня слышишь, спаси его душу... Ведь он ни в чём не виноват... Домагой рассказывал ему о Боге и ожидании Страшного суда, рае праведников и чистилище для грешников. Домагой отправился в этот путь раньше него... По лицу стекают влажные дорожки слёз, и боль скользит по избитому телу, почти не чувствующему дыхание холода. Даниел не знает, слышит ли Бог молитвы вероотступника. Но он больше не верит в Аллаха, в которого его научил верить османский ходжа. Он не помнит молитв своей старой веры, но всем сердцем обращается к давно забытому Богу, уповая на его милость. Ведь Домагой говорил: того, кого крестили, уже невозможно раскрестить. Скрежет засова вырывает его из забытья. Тусклый свет режет глаза, успевшие привыкнуть к мраку каменного мешка. Время пришло… Даниел не видит, куда его ведут, он чувствует грубую хватку обхвативших его с обеих сторон рук, слышит чужие голоса, осыпающие его руганью и проклятиями. Ведь предатель заслуживает такой участи. Ноги сами ведут его вслед за палачами, то и дело цепляясь за выступающие камни. Где-то за деревьями расплывчатым пятном виднеется черепичная крыша казармы. Когда-то он был одним из сотни мальчишек, что переступили порог янычарского корпуса, для которых определили судьбу служить Повелителю. Ему сказали: «Это твой дом, Данияль». Зрение вернулось ещё не до конца, но кое-как можно разглядеть столпившихся людей, среди которых яркими пятнами выделяются их красно-белые кафтаны. Тёплый ветер обвевает свежестью, ерошит кудрявые волосы, шелестит полами изодранной рубахи. Даниел дышит глубоко и размеренно, запоминая последние мгновения своей жизни. Его учили, что души умирающих забирает ангел Азраил. Но он больше не хочет в это верить. Данияль, Даниел... Тогда тоже светило солнце. Волею судьбы он забрёл на окраину Истанбула, к бескрайним полям, на которых паслось бесчисленное стадо овец. И там, среди этого белого покрывала ловко ехал на коне белобрысый чабан, погоняющий стадо. И Данияль замер, невольно залюбовавшись фигурой совсем юного пастуха. Тогда он ещё не был Даниелом. Даниел спал, позабытый Даниялем. Но Даниел пробудился с первым звуком мелодии смутно знакомого музыкального инструмента, на котором играл тот самый чабан во вторую их встречу. О чём играл чабан на кавале? Прежний Даниял не знал. Но перед его глазами появлялись горы и моря, небольшая деревня, люди в белых рубахах. И было во всём этом что-то знакомое, что-то родное. То, что он когда-то знал и любил. Потом было ещё много встреч. Данияль уходил в поле, чтобы увидеть пастуха. Вместе с любовью он открыл своё сердце для воспоминаний, которые хлынули одно за другим. Когда-то он беззаботно жил в деревне, помогал отцу по хозяйству, играл с братьями, ходил в церковь с матерью. А потом пришли люди в красных одеждах, говорящие на незнакомом языке, и приказали собрать всех мальчиков деревни, чтобы отобрать среди них лучших и забрать в Османскую империю. Тогда он поклялся, что вернётся домой, но вскоре позабыл о своём обещании. Чужая земля, чужая вера, чужие люди. Маленькому Даниелу не оставалось ничего, кроме как приспособиться к этому чужому миру вместе с остальными и заменить его новыми привязанностями. Зачем жить не своей жизнью? Домагой пробудил его от сна, показал, что у него отняли. И он тоже мечтал вернуться домой, на те земли, которые когда-то покинули его родители. Колени врезаются в зелень примятой травы. Над ним равнодушно зачитывается приговор. За измену Повелителю, за осквернение религии ислама приговаривается... Даниел держит голову гордо поднятой, глядя в лицо толпы, — он знает, кто он такой, ему не страшно умирать. Среди одинаковых красных кафтанов и белых войлочных шапок ему всё чудится знакомая светлая макушка. — Домагой... — шепчет он разбитыми губами и слабо улыбается. Не Азраил явился за его душой, возлюбленный заберёт его на Тот свет. Его прижимают головой к колоде. Даниел хрипло смеётся, пока над его шеей со свистом заносят заточенный топор. Домагой рядом, простил, не оставит его. Отныне они будут вместе.