my weakness

Вокруг всё тёмно-серое, почти чёрное. Глаза не различают предметы в темноте, даром что вытираю с них слёзы. Сжимаю веки сильно-сильно, до боли, до вспыхнувших звёздочек под ними. Слёзы всё льются. Захожусь в беззвучном крике, потому что не могу, не имею правда произнести это вслух. Я сломана. Разбита. Расколота. Не могу вдохнуть, паника, ком в горле слишком мешают, воздух не попадает в лёгкие, я задыхаюсь. Рваные, мелкие вдохи смешиваются со всхлипами, и это звучит так жалко, я так обессилена. Цепляюсь ломкими пальцами за простынь, тяну её на себя, пытаюсь спрятаться в белых складках. Мне так стыдно за свою слабость. Сворачиваюсь клубком, обхватываю руками колени, прячусь сама в себе от всего мира, захлёбываюсь собственными слезами, собственным горем. Меня никогда не было достаточно. Моих усилий никогда не было достаточно. Моих жертв недостаточно. Проходит десять минут, полчаса, час… Я не знаю, ощущение времени пропало давным-давно, в серости и мрачности будней. Сил нет даже на беззвучные всхлипы, я лежу в той же позе, с закрытыми глазами, дышу медленно-медленно, считаю секунды (сбиваюсь на седьмой), успокаиваюсь (наверное, сотни через три). Перестаю стискивать челюсти, пытаюсь вытереть дорожки от слез на щеках. [Они уже давно высохли.] Встать тяжело, плечи опускаются под тяжестью моей тоски, моей обреченности. Резко включенный свет режет глаза, освещает всё мертвенно-белым. Холодная вода немного отрезвляет, приводит в чувство и мои недавние рыдания кажутся мне излишним проявлением слабости. На которую я никогда не имела права. — Ты не хрупкая леди, ты Сумеречная Охотница. А быть Сумеречной Охотницей означает быть сильной. Запомни это. — Сумеречные Охотники – стойкие и бесстрашные воины, которые никогда не сдаются. Хватит реветь, поднимай кинжалы и повторяй прием. Тушь ложится на ресницы ровно. [скрывая отчаяние во взгляде, отвлекая внимание от смысла на форму] Карминовая помада изображает уверенность. [будто во мне еще какие-то крохи остались, звучит иронично даже в собственных мыслях, я чуть не складываюсь пополам от смеха, который потом перешел бы в новые слёзы, успокаиваю себя медленными вдохами-выдохами] Пудра скрывает излишнюю бледность. [и бесконечный страх не справиться, который ничем не вытравишь] Чёрное платье садится идеально. [а могло ли быть иначе? с бесконечной войной и жизнью на пределе возможностей?] Каблуки выстукивают чёткий ритм по плиткам пола. [сегодня снова играем в femme fatale? или просто в девушку, которая знает, что делает и чего хочет?] [я хочу лишь понимания.] Улыбка для брата выходит не очень, слишком быстрая, слишком нервная. Алек вопросительно поднимает бровь, я лишь мотаю головой, мол, ничего не случилось. Улыбка для Джейса идеально выверенная, в ней ни грамма отчаяния, ни капли печали. Может быть, она чуть ломкая, слегка дерганая, но брат не замечает, не успевает заметить – входит Клэри. Улыбки для Клэри у меня давно уже слишком хрупкие. Но выглядят они абсолютно искренними. Огонь её волос резко вспыхивает, освещает всё вокруг. И я снова вижу яркие краски. В её рыжих волосах, в её ярко-зеленых глазах, в ней самой. Её тонкие пальцы в синей краске. Она заливисто смеётся, ярко-ярко, звонко, и внутри меня будто расцветает что-то, быть рядом с ней – словно находится в залитом солнцем лесу с миллионами сверкающих листьев. Она улыбается, улыбается мне и я ощущаю, что что-то внутри меня крошится, рассыпается в мелкую пыль и никогда уже не соберется воедино, потому что потом она целует Джейса, оставляя синие следы на его щеке. Фиолетовый просто не для нее. Я стою с идеально прямой спиной, с идеальной улыбкой на карминово-красных губах, а лес внутри меня превращается в чёрные угли, цветом темнее, чем наша униформа. Он выгорает дотла. Снова.