Отражение

      Джордж стоял, чувствуя, как подкашиваются колени. Он не мог сказать ни слова, только смотрел, не веря своим глазам. Пусть лица офицера и не было видно, закованная в форму фигура завораживала, тёмно-рыжие длинные волосы небрежно спадали на плечи, касаясь аккуратных погон. Каждое движение, каждый жест — всё было чётким и резким, таким же, как в тех страшных историях, которые так часто рассказывали на ночь.       Джордж ловил себя на мысли, что чувствует лёгкий трепет во всём теле перед высоким подтянутым офицером. Хотелось упасть и исчезнуть, растаять, утонуть во внимании. Каждой клеточкой тела ощущалась невероятная сила и непоколебимая уверенность, которой может позавидовать каждый. Мужчина небрежным жестом отпустил рядовых солдат и наконец-то повернулся. Тень от козырька фуражки слишком неправильно падала на его лицо, искажая тонкие черты и делая ярко-зелёные глаза более тусклыми и безжизненными, будто стеклянными.       Он говорил. Медленно и монотонно. Отстукивая пальцами какую-то мелодию по лакированной столешнице. Однако Джордж не мог понять ни слова из этого монолога, ему оставалось лишь молча наблюдать. Слух улавливал в речи жесткие нотки, словно человек перед ним не остановится ни перед чем, только бы достичь своей цели. Собственно, это могла быть особенность немецкого языка: рваные, словно разрубленные предложения, низкий голос, ровные интонации и пьянящие душу слова.       Джордж толком не знал немецкого, но сейчас это волновало меньше всего. Он просто смотрел на знакомые черты лица, на длинные пальцы в перчатках, на тусклые глаза и бледную кожу. Офицер начинал терять терпение, поспешно снял фуражку, бросая её на диван, и небрежно собрал волосы в низкий хвост, открывая чёткие скулы и россыпь веснушек. Он сделал всего несколько шагов, но уже прошёл целую комнату, разделявшую их. Остановился прямо перед носом, с недовольством и высокомерием разглядывая впавшие щёки и болезненный вид. В его зелёном взгляде слишком явно читалось презрение.       А Джордж смотрел, не в силах опустить голову. Он словно стоял перед зеркалом, угадывая собственные черты в офицере. Всё: волосы, кожа, фигура, взгляд — приковывало внимание, словно напоминая о недавних событиях. Сколько сил пришлось потратить на то, чтобы увидеть в офицере немца, а не своё отражение? Этому помогли только цепкие пальцы, до боли сжимающие подбородок.       — Кто ты? Отвечай! — коротко и властно, словно может убить на месте.       Понимая, что так и есть, Джордж открыл губы, пытаясь на ходу вспомнить те несколько уроков немецкого, которые ему так заботливо дала прекрасная революционерка Флёр. Интересно, где она сейчас? Жива ли?       — Ирландец…       Хоть это и казалось провальной затеей, он всё же хотел верить в то, что объявленный нейтралитет позволит если не сохранить жизнь, то хотя бы продлить её на несколько дней. Похоже, это сработало. Офицер расцепил пальцы, прошёлся медленными шагами по кабинету, размышляя о чём-то своём, сорвал телефонную трубку, гаркнул всего три слова. Меньше чем через минуту перед ним уже стояли рядовые, высоко задрав подбородки.       — Герр Фридрих, вызывали?       — Да, передайте это кому нужно, — он протянул согнутый пополам листок и вновь повернулся к окну.       На этот раз тусклый свет фонарей позволил разглядеть его чуть лучше, привлекая внимание к покусанным губам и небольшому шраму у самого уха. Тот был едва заметным, белым и явно давно затянувшимся, но Джордж всё равно обратил на него внимание. Цепляясь за эту деталь так, словно пытался выбраться из болота собственного недоверия. Эта чёрточка была единственным, что не давало совсем сойти с ума, приняв офицера за своё отражение.       — Ирландец, значит… — медленно протянул Фридрих.       Слово «ирландец» звучало в резкой речи чужеродным и слишком мягким, можно сказать, что непривычным. Джордж прикрыл глаза, хватая воздух ртом. Приходилось прикладывать немало усилий, чтобы не упасть на колени. Так тяжело стоять после долгого бега. Он сам не понимал, почему начал убегать от этих людей, просто услышал такой совет и бросился подальше. Понятное дело, что это закончилось довольно плачевно.       — Ирландец, — повторил Фридрих, смотря в окно на уходящих быстрым шагом солдат. — Хорошо, пусть так, проверим.       Он повернулся, дёрнул пережимающую волосы резинку и как-то вымученно улыбнулся. На его лице всего на мгновение появилось спокойствие, которое тут же сменилось хорошо читаемым презрением. Да, ему не нравился Джордж. Тот и сам прекрасно понимал это, стараясь вжиматься в свой полутёмный угол так, чтобы его не было видно. Но яркая лампа не давала возможности скрыться от неприятного взгляда.       Несколько минут не происходило ничего. После этой короткой паузы Джорджа поволокли куда-то в сторону россыпи низеньких домов, запихнули в комнатушку со слишком высокими потолками и закрыли дверь. Всё погрузилось в зловещую тишину. Сердце яростно колотилось под рёбрами, наполняя пространство в четыре шага давящим на голову стучанием. Оно усиливалось с каждой секундой, сводя с ума всё больше. Джордж вздохнул, бегло осмотрел стену с небольшим зарешеченным окном и сделал четыре шага до противоположной стены. Ещё раз. И ещё. Он ходил туда-обратно, постоянно задевая дрожащей рукой двухъярусную кровать. Так не должно было произойти. Насколько же это глупо: попасться в руки немцев в такой момент. И как теперь быть?       Джордж заставлял себя думать о родителях и братьях, оставшихся в Ирландии, но мысли предательски поднимали в памяти образ офицера. Каждая особенность его внешности была до боли знакомой. Голос, взгляд, манеры, только волосы казались чуть темнее и длиннее. У них был приятный медный оттенок, который до этого момента встречать не приходилось. Джордж сел на кровать, пытаясь вспомнить, как же выглядел сам, но он так давно обращал внимание на внешний вид, что с трудом создавал собственный портрет.       Однако это не мешало видеть в Фридрихе своё более грубое и ухоженное отражение. Стиснув колени до лёгкой боли, он поднялся и подошёл к окну. На улице, несмотря на ночное время, ходили люди. Точнее это были немецкие солдаты. Скорее всего, они патрулировали территорию. Джордж плохо разбирался в таких вещах. Ему не часто приходилось сталкиваться с военными, если не считать недавно окончившейся войны.       Ещё несколько месяцев назад идея поехать во Францию казалась удачной. Там до сих пор публиковали многие хорошие произведения ирландских авторов, но кто знал, что через несколько дней эта прекрасная страна превратится в клетку. Джордж оказался в самом центре событий, перевернувших всё с ног на голову. Немцы слишком быстро добрались до Парижа, он так и не успел отправить домой нужные книги. План с треском провалился. Собственно, этого стоило ожидать, его решение ехать было спонтанным и полным риска. Теперь уже поздно жалеть.       Комната с каждой минутой всё больше погружалась в темноту. За окном только несколько фонарей, желтоватый свет которых падал на влажную после вечернего дождя дорогу. Джордж прижался лбом к стеклу, пытаясь хоть так привести себя в чувства. Он понимал, что всё идёт не так, как хотелось, но это ни на секунду не меняло его странного состояния. После встречи с Фридрихом всё перевернулось. Даже думать ни о чём не получалось, кроме поразительного внешнего сходства.       Джордж не мог предугадать свою судьбу. Единственное, на что он рассчитывал — нейтралитет Ирландии в этой войне. Только он мог сыграть на руку, сохранив жизнь. Но немцы непредсказуемы, что им ещё один противник? Наверняка будут спрашивать, как оказался во Франции, что здесь хотел, не за Британию ли воевать собрался и всё в таком духе. Джордж был морально готов к этому, но тело после долгого бега не разделяло энтузиазма. Мышцы безумно ныли, пришлось лечь на жёсткую кровать и бездумно смотреть на второй ярус. Твёрдо. Как будто на полу лежит.       Ближе к полуночи сон всё же взял своё, подкрадываясь липкими щупальцами к волосам. Внезапно стало абсолютно всё равно, что будет дальше. Медленно погружаясь в тревожные мысли, Джордж всё больше расслаблялся, теряя связь с реальностью. Он уже не мог вспомнить, что было с утра, в голове возникал только слабо знакомый образ, который никак не желал уходить.       Через несколько часов разбудил яркий свет в глаза, сержанты явно ждать не собирались. Они довольно грубо растолкали, указали рукой на стоящую на подоконнике похлёбку и вышли. Стало понятно, что скоро в комнату должен будет кто-то зайти, иначе его не стали бы так заботливо поднимать. Джордж провёл пальцем по ложке, но всё же решился поесть. Ему абсолютно не хотелось вызывать неприязнь у людей, от которых зависит жизнь.       Похлёбка оказалась солёной, это немного напрягало. Но Джордж послушно ел, не решаясь проявлять неуважение к сомнительной щедрости, каждую секунду мысленно возвращаясь к тому, кто должен сейчас зайти в комнату. Тишина разрывалась только звоном ложки, когда она утихла, дверь распахнулась. Фридрих мягко закрыл её и бегло осмотрел комнату. В его взгляде читалось так много эмоций, что захотелось отбросить всё и едва ли не упасть на колени. Джордж сам не понимал, что именно с ним не так, он просто смотрел, видя перед собой человека, которому невероятно шла форма. Каждый шов на кителе, каждая пуговица, высокие сапоги — всё сплеталось в невероятные вспышки адреналина где-то под кожей.       — И на чьей же ты стороне, ирландец? — слова прозвучали с насмешкой, но обращать на это внимание совсем не хотелось.       Джордж прикусил внутреннюю сторону щеки, с едва уловимой дрожью разглядывая Фридриха. Почему-то он вызывал странные эмоции. Словно улучшенное в тысячу раз отражение в зеркале. Собраться и ответить получилось далеко не с первого раза.       — Ни на чьей…       — Ложь.       — Правда. У меня нет необходимости принимать чью-то сторону.       — Зато у меня есть необходимость получить поддержку Ирландии. Понимаешь, к чему я веду?       — У нас нейтралитет как бы…       — Меня мало волнует такая мелочь. Ирландия там, а ты здесь. Потом будешь думать о своём нейтралитете.       — И какого рода поддержка вам нужна?       Джордж с непониманием смотрел в блестящие зелёные глаза. Он готов был поклясться, что прекрасно улавливает подтекст, но всё равно задавал глупые вопросы. На бледном лице напротив появилась лёгкая усмешка, длинные пальцы в перчатках словно случайно коснулись его колена.       — Кто знает? — тихо ответили ему.       Джордж знал. Он пялился на красиво подчеркивающую каждую мелочь форму и сходил с ума. Его тёмное отражение смотрело с издёвкой, всем своим видом показывая суть поддержки. Почему-то такая наглость вовсе не удивляла, даже больше: вызывала желание попробовать. Что именно творилось в голове, разобрать не получалось, но этого было достаточно для того, чтобы сделать первый решительный шаг, после которого не будет пути назад.       Джордж подошёл ближе, с трепетом рассматривая каждую деталь на кителе. Мелкие пуговицы, блестящие лычки, тонкий шов на рукаве — как же это всё прекрасно и гармонично смотрелось. Хотелось протянуть руку и коснуться. Под пальцами приятно зашуршала форма, опаляя едва ощутимым теплом огрубевшую кожу. Медленно скользя по пуговицам, Джордж с удивлением отмечал неожиданную прохладу, так сладко текущую по пальцам. Он сам не мог понять, что творит. Словно мозг выключился сразу же после не особо приличного подтекста, оставляя только сладкую истому и внезапно нахлынувшее желание. Больше он не мог анализировать свои действия.       Фридрих усмехнулся, подталкивая к деревянной кровати. Не сказать, что он выглядел удивленным. Гордый и надменный взгляд как раз наводил на мысль об обратном. Тёплые руки небрежно расстегнули верхнюю пуговицу на рубашке, оголяя шею. Холодный ветер тут же коснулся кожи, вызывая странную, но приятную дрожь. Джорджу не оставалось ничего, кроме как с восхищением наблюдать за лёгкой улыбкой и рыжими волосами, вздрагивая от каждого касания.       Прикосновения сводили с ума, медленно раздирая все мысли, которые так не вовремя возникали в голове. Постепенно стирались границы. Джордж чувствовал только обжигающее тепло где-то в груди, приятную дрожь и невыносимое желание. Под пристальным взглядом его бросало в непонятную дрожь. Чёрный китель, так правильно подчёркивающий статную фигуру, манил. Джордж даже не чувствовал собственных пальцев, ощущая лишь безумную идею поскорее коснуться мягкой ткани.       Он не видел больше ничего, только затянутый галстук и блестящие погоны. И как же хотелось всё это ощущать под пальцами едва ли не каждый день. Под языком завязалось приятное чувство, щекочущее, опаляющее, горячее... Зеленые глаза напротив слишком нагло блестели, смывая напрочь все рамки приличия.       Джордж понимал, что медленно сходит с ума, но больше ничего не мог с собой поделать. Его безумное желание превратилось в разрушительный вихрь, который смыл разум. Запах офицера казался таким знакомым. Этот одеколон обожал и сам Джордж, но только сейчас он отметил, что аромат лучше воспринимается, когда его брызгают несколькими каплями на форму. О, Боже, до чего она прекрасна!       Тёплые руки Фридриха сводили с ума. Каждое прикосновение, каждое уверенное движение. Разве так бывает? Джордж чувствовал, как рассудок растворяется в этом болезненном внимании, забывая обо всём. Он видел перед собой только чертовски сексуального офицера, который почему-то был так похож на него самого.       Фридрих мягко погладил бедро, как бы намекая, что случится через несколько минут. И эти намёки должны были вызвать возмущение, но Джордж не чувствовал ничего, кроме сводящего с ума желания. Да, он хотел этих прикосновений. Более того, жаждал. Тёплые губы коснулись шеи без долгих прелюдий и уговариваний, оставляя после себя ярко-красный засос. Сладкое тягучее удовольствие разлилось по телу пульсацией. Казалось, ещё секунда и весь мир рухнет.       Джордж зарылся пальцами в медно-рыжие волосы, с удовольствием отмечая, как в голове рождается куча эмоций. Он не знал почему, но слишком ярко чувствовал страх. Казалось, стоит позволить случиться неизбежному и апокалипсис наступит в ту же секунду. Настолько сильно сводил с ума странный офицер, вызывая явно запретное желание.       Джордж не заметил, как расстегнули рубашку, продолжая грубовато, но игриво водить руками по телу. Он видел только блестящие пуговицы на форме и сходил с ума от безумного желания коснуться. У него не получалось даже подумать о чём-то другом. Пальцы поглаживали сильные мышцы скорее чисто механически. Грубые поцелуи-укусы в шею расцветали на коже алыми пятнами. Фридрих оставлял чертовски много следов, даже не спрашивая разрешения на такие вещи. Собственно, Джордж не был против. Он сильнее сжимал чужие плечи, изредка царапая ногтями через плотную ткань. Так хотелось укусить, но подобное поведение точно никто не одобрит. Приходилось поспешно отгонять эту мысль, медленно тая в умелых руках.       Внезапно ощутимо надавили на плечи, вынуждая опуститься на колени. Прямо на уровне глаз оказались галифе с незаметным рядом пуговиц. Джордж отвёл взгляд, но дрожь в теле уже не получалось унять. Руки сами потянулись к манящей ткани, робко расстегивая. Под пальцами ощущалось тепло и миллион маленьких иголок, которые словно впивались в тело после каждого прикосновения. Они сводили с ума всё сильнее, а в голове не осталось места для других мыслей.       Кое как отодвинув ненужную ткань, Джордж уставился на аккуратный член, неуверенно провёл по нему пальцем, словно проверяя свою реакцию. Было странно. Не противно, не смущающе, просто странно. Хотелось закрыть глаза и продолжить творить эти постыдные вещи, но уже не глядя. Почему-то тепло под пальцами и гладкая кожа казались слишком интимными и привлекающими. Одно движение, второе, третье…       Провести по вздувшимся венкам, нежно погладить головку и горячо выдохнуть прямо на неё. Вздрогнул от такого непотребства сам Джордж, но никак не Фридрих. Тот только сжал волосы в кулаке и грубовато притянул ближе к паху. Краем глаза удалось заметить усмешку на губах. Всё явно шло по плану. Джордж сопротивляться не стал: приоткрыл рот, мягко ведя языком по чувствительной коже. Но не отказывал себе в удовольствии сразу же вцепиться руками в красивые черные галифе. Ещё, ближе. Цепляясь за складки и заглатывая глубже. До сбившегося дыхания и лёгкого кашля.       А Фридрих продолжал настойчиво контролировать движения, не обращая внимания на заминки. Он вообще казался неумолимым. Каждый рывок за волосы болезненно сковывал кожу головы, заставляя послушно раскрывать рот шире, двигать языком куда активнее. И Джорджа вело от этой всепоглощающей неправильности. Он едва ли не сходил с ума, когда грубые движения слишком явно замедляли или ускоряли темп. Ему хотелось только сильнее сжимать форму. И терять рассудок от каждого резкого рывка.       Член во рту создавал странное ощущение, солоноватый, какой-то яркий вкус. Увлеченно двигая языком, Джордж сжимал складки на галифе, сминая их всё сильнее и бездумнее. Ему так хотелось увидеть глаза Фридриха, обратить внимание на надменное выражение лица, заметить хитрую ухмылочку и проступающие вены на руках, которые красивой синей сеткой обвивали ладонь. Представляя все эти детали, Джордж задрожал, заглатывая глубже, предвкушение разливалось на языке солоноватым привкусом.       Фридрих дёрнул за волосы, поднимая с колен. Осмотрел как-то странно, с непонятной эмоцией, но тут же растянул губы в гаденькой улыбочке и провёл пальцем по груди, цепляя пуговицы. Игриво, сладко, с намёком. Джорджу так хотелось сдёрнуть с себя мешающую тряпку, но не решился, так же внимательно глядя в глаза. Ещё, ближе, глубже. Ему хотелось попробовать что-то новое. Хотелось чего-то сладко-приторного, нежного, грубого. Всего вместе. Разом. Именно от этого человека.       Фридрих уложил его удобнее, сдёргивая штаны. Мягкие прикосновения рук в перчатках, слишком очевидные намёки — больше не хватало сил на то, чтобы думать. Джордж просто закрыл глаза и позволил случиться неизбежному. Он улавливал только тихие звуки: звон металла, тяжёлое дыхание и приглушённый рык. Раскинув руки в стороны, слушал и старался кожей чувствовать то, что происходит вокруг.       Холодные пальцы, похоже, без перчаток, что-то скользкое и влажное на теле. Вниз, по внутренней стороне бёдер, слишком смущающе и пошло. Ладонь, прижимающая к кровати, не дающая даже пошевелиться, движения, вызывающие дрожь по всему телу и лёгкую щекотку, толчок внутрь… пальцами. Джордж приоткрыл глаза, но не мог увидеть того, что творилось внизу. В поле зрения попадала только кривая улыбка на бледном лице и копна медно-рыжих волос, которые так сексуально растрепались.       Хотелось потрогать, попробовать, но решиться на такой шаг не хватало смелости. Джордж развёл руки в стороны, позволяя делать с собой всё, чего только захочется. Губы мягко коснулись ключиц, оставляя на них едва ощутимый влажный след, тут же им на смену пришли зубы. Укус внезапный, болезненный, выводящий из сладкого тумана удовольствия. Тут же в тело протолкнули пальцы, создавая больше дискомфорта. Фридрих будто специально раз за разом делал всё больнее, но это не вызывало отторжения, только сильнее наполняло тело непонятным предвкушением. Хотелось больше, сильнее, болезненнее. Джордж готов был вцепиться в эту манящую форму и кусать каждый сантиметр тонкого шва на рукавах.       Фридрих усмехнулся, будто улавливал мысли, лёгким движением расстегнул штаны, и сладкое полуболезненное удовольствие разлилось по телу. Сдержать желание дёрнуть за воротник не получилось. Чужие губы так близко, всего несколько миллиметров. Джордж поддался соблазну и сладко простонал, всеми клеточками тела ощущая издевательски медленные толчки. Он готов кричать, уткнувшись лицом в царапающие погоны, готов выть, сжимая их пальцами до алых пятен, готов раствориться во влажном и пошлом желании.       Толчки становились быстрыми и грубыми, Фридрих едва ли не вколачивал его в кровать. Равномерный скрип сводил с ума и каждый вдох давался с трудом. Джорджу свело скулы от понимания того, насколько это неправильно, но желание сильнее. Бесстыдно раздвигая ноги шире, сжимая в кулаках приятную ткань формы и безудержно шепча всякие пошлости, он смотрел в блестящие глаза напротив и забывал всё на свете. Его вело от приторно-сладостных речей на ухо и грубых рук, прощупывающих каждую мышцу. Казалось, цепкие пальцы, впивающиеся в бёдра, могут раздробить кости. И как же это чарующе сладко. Ему хотелось ещё.       Джордж обхватил руками плечи, вцепился в волосы на загривке, выгибаясь ещё сексуальнее, выстанывая странные ноты. Высокие, сладостные. Фридрих только усмехнулся, удобнее перехватил его за поясницу. Больно, сладко, колючими вспышками под кожей, безумными волнами по плечам. Грубый толчок и яркое удовольствие разлилось по венам, смывая здравый смысл. Ногти впились в тёплую кожу, царапая её.       Несколько секунд не происходило ничего. Только медленно востанавливающееся дыхание привлекало внимание. Джордж слышал, как бьётся сердце, чувствовал дрожащие руки и поджимающиеся пальцы. Внезапно захотелось укусить Фридриха, впиться зубами ему в ключицу и больно-больно сжать. Вдох, выдох, вдох… Чужие зубы коснулись плеча, вгрызаясь в нежную кожу, с губ сорвался болезненный стон.       Замыленным взглядом Джордж смотрел, как его тёмная сторона поднимается, отряхивается, поправляет китель, застёгивает штаны и хитро лыбится. Это раздражает. Безумно раздражает.       — Вижу, мы сработаемся.       Дверь закрылась, комната погрузилась в манящую тишину. Несколько секунд Джордж совсем не понимал, что происходит. Тело не реагировало ни на что, только блаженно побаливало. Липкое удовольствие так сладко текло по рукам, заставляя пальцы раз за разом подрагивать. Захотелось закрыть глаза, потерять любую связь с миром. Думать не получалось, анализировать произошедшее не хотелось, как и вспоминать о проблемах вообще.       Минута, две, три… время шло, а в голове пустота, ничего нет, кроме подозрительно довольной усмешки на губах Фридриха. Почему так тепло и сладко? Это ведь всё безумно глупо и совершенно неправильно.       Дверь открылась через несколько часов. Собственно, за это время ничего толком не изменилось. Джордж внимательно посмотрел на сексуальную форму, привлекающую внимание. Какая же она всё-таки прекрасная, нежная на ощупь, приятно греющая пальцы. Фридрих стоял возле двери, молчал, но даже молчание казалось безумно жестоким и понятным. Слишком очевидно, слишком не так, как было у него в голове. Его грубое, но чертовски утонченное отражение. Как же он прекрасен.       — Что ты хочешь? — вопрос сорвался с губ сам собой.       — Знаешь, думаю, мы сработаемся.       Грязно. Ужасно грязно прозвучало, но так сексуально. Джорджу хотелось одновременно врезать и укусить. Полная чушь, но лычки на форме казались слишком привлекательными, слишком красивыми, слишком блестящими. Манящей серебристой россыпью они приковывали внимание.       У Фридриха ярко-зелёные глаза. Цвет такой глубокий, что кажется бездонным. Мимо воли Джордж вспомнил инквизицию, да, такого человека точно приняли бы за мага. Слишком уж он неправильный. Рыжие волосы только сильнее выделяли всё это безобразие. Почему же? Почему же он словно смотрит в искривленное зеркало?       Шаги тяжёлые, эхом отскакивающие от стен с тупой зеленоватой краской; глаза яркие, тяжело и чертовски невыносимо заглядывающие в душу; руки наглые, цепляют подбородок… Фридрих целует внезапно и грубо, впиваясь в губы, кусая их. Его язык тёплый, шустро исследует рот. А Джорджа бесповоротно утягивает всё ниже в бездну. Он неожиданно ярко ощущает странное осознание, иголками проникающее под кожу. С ним целуется будто бы его отражение. Как бы сам с собой, но одновременно с другим человеком. Эта мысль проволокой стягивает шею, заставляя цепляться за Фридриха. Это всё ведь не иллюзия? Не бред тяжелобольного?       Джордж провёл рукой по аккуратным карманам на груди и сам не понял, как прижался поцелуем к лычке, захватил её губами, пробуя на вкус. Руки вцепились в широкий кожаный ремень, изучая, поглаживая. Он болен. Болен на всю голову. Но как же эта гадская форма идёт его отражению. Поднять голову страшно, ещё страшнее увидеть насмешку. Но лицо напротив не выражало никаких эмоций, только хитрый взгляд немного уколол самолюбие.       — Сработаемся, — подытожил Фридрих, — Через три часа явиться на допрос.       Дверь снова захлопнулась. На этот раз окончательно. Джордж усмехнулся: как будто у него есть выбор. Придут военные и сами затащат туда, куда нужно. Он ещё раз оглянулся, только сейчас заметив маленькое зеркальце возле умывальника. Дрожащими руками взял его, пытаясь разглядеть в мутной поверхности своё лицо. На него уставились знакомые зелёные глаза. Яркие, ведьмовские, неправильные. Каждая черта лица была знакомой. Только волосы тусклые, не такие яркие и привлекательные, да рубашка просто белая.       Джордж растерянно осмотрел себя ещё раз. Всё то же самое, но абсолютно другое. От этой мысли стало дурно. Как так? Это его персональный демон? Внезапно на губах появилась усмешка, делая лицо совсем таким же, как у Фридриха. Забавно, Джордж ведь католик. Вроде как. Он только что нарушил всё, что только можно. Но целоваться со своим отражением всё же приятно. Зеркало упало, но он не обратил на это внимание. Подошел к окну.       В голове настойчиво крутилось только одно желание: узнать, как же так получилось. Кто этот немец и почему они настолько похожи. Сейчас Джордж был готов поверить в любую версию, даже мистическую. Если его искуситель демонического происхождения и пришёл за душой, он хочет услышать это лично. Дверь открылась, на пороге мялись солдаты. Они явно были растеряны, глядя на знакомое надменное выражение лица, но всё же взяли себя в руки.       Джордж сделал шаг вперёд, намереваясь любыми способами выведать интересующую информацию. Он готов ко всему. От его ухмылки вздрогнул конвой.