Секрет трёх дедушек

— Папа Биндусара! Папа Биндусара! — маленький Ашока взобрался к царю Магадхи на колени, оттуда залез на стол, сдвинув в сторону пергаменты, и уставился на своего отца живыми чёрными глазёнками. — Я снова хочу послушать историю про то, как дедушка Чандра, дедушка Чанакья и дедушка Дхана Нанд вместе прогнали из Индии того противного заморского дядьку, правившего в Таксиле! Расскажи. Отец тяжело вздохнул. Несколько дней назад он совершил огромную ошибку, решив поделиться с сыном историей родной страны. Среди прочего он поведал смышлёному малышу про жаркую, кровопролитную битву у реки Биас, в результате которой Селевк Никатор был изгнан за пределы Бхараты гораздо раньше, чем сам Биндусара появился на свет. Однако Ашока проявил недюжинное любопытство, несмотря на свой юный возраст. Он желал узнать всё больше подробностей тех лет, и в конце концов Биндусара сдался: он решил отвезти сына в ашрам, где, оставив бразды правления, мирно жили один бывший гуру и двое воинов, которых Ашока ласково называл «дедушками» с их полного на то согласия. Ашока прекрасно знал, что дедушка Чанакья очень умный, а ещё он умеет готовить вкуснейшие чапати даже из самой грубой муки. Дедушка Чандрагупта — по-прежнему самый красивый, сильный и ловкий из троих. А дедушка Дхана Нанд — самый добрый, потому что, когда пришло время, он помазал на царство не кого-нибудь, а папу Биндусара. Правда, отец Ашоки часто шутил, что эти «трое любимых дедушек», живя в лесу, до сих пор бдительно следят за нынешним царём через своих преданных людей, и если Биндусара вздумает творить неправедное, они своими силами воздадут ему плоды деяний, не дожидаясь нисхождения Шанидэва из небесных миров. Наевшись сладких фруктов и свежеиспечённого хлеба, юный царевич уселся на колени к дедушке Дхана Нанду, склонился головой на плечо сидящего рядом Чандрагупты и, обратив взор к Чанакье, продолжавшему жарить лепёшки на большом огне, попросил о том же, с чём всегда в последнее время приходил к отцу: — Дедушка, а как это было? Как вы вместе прогнали врага с земель Бхараты и принесли нам свободу? Чанакья внимательно посмотрел на любознательного малыша. В старческих глазах плясали вовсе не языки костра, а задорные бхуты и беззлобные данавы. — Значит, рассказать? — он хитро прищурился и со странной улыбкой переглянулся с двумя отдыхавшими у костра царями Магадхи и Таксилы, ныне отошедшими от дел. Те вдруг смутились и спрятали взгляд от Чанакьи. — Что ж, малыш… Я расскажу. — И не забудь про важную часть, когда дедушка Дхана Нанд во время битвы кричал этому злому дядьке: «Никогда не смей трогать ничего моего!» Ты же сам говорил об этом в летописях, да? Земли Бхараты так дороги дедушке Дхана Нанду, что он бился за них, как если бы защищал меня или папу, правда? — Конечно, малыш, — Чанакья по-прежнему пристально смотрел в сторону Чандрагупты и Дхана Нанда, продолжая загадочно улыбаться. — Ведь он старший брат твоей бабушки. Он сражался бы и за тебя точно так же, как и за твоего отца, и за дедушку Чандру. Словно в подтверждение его слов, Ашоку с двух сторон обхватили крепкие руки воинов. — Расти сильным и честным, — сказал Чандра, взъерошив волосы внука. — А ещё любящим и благородным, — добавил Дхана Нанд. — Уважай свой народ, — добавил Чанакья и, снимая деревянной лопаткой последнюю лепёшку с огня, начал уже знакомый всем до мельчайших подробностей рассказ, повторяя почти слово в слово то, что когда-то записал в пергаментах, чтобы сохранить историю для потомков. Завернувшись в шкуру оленя, Ашока заснул под плавные речи деда, и ему снились те славные дни великой битвы, где он видел себя героем, скачущим на коне впереди отца. Ашока знал, что всё, чему его учили, он обязательно выполнит. Он будет жить именно так, как его любимые дедушки завещали ему. *** На следующее утро малыша забрали из ашрама по приказу царя Биндусара и вернули во дворец. Проводив внука взглядом, Чандра бодро сказал, повернувшись к Чанакье: — Учитель, но вы ведь никогда и никому не осмелитесь рассказать, что случилось на самом деле? Надеюсь, вы нигде не записали истинные причины начала войны императора Магадхи с Селевком Никатором? — Разумеется, нет, — засмеялся Чанакья. — Кто же пишет правду в исторических летописях? Эдак придётся признать, что иные наши предки, чьи души вкушают блаженство в Индралоке, воевали не за Родину, а за богатства или за обладание женщинами. Ну, или просто потому, что им нравилось проливать чужую кровь. Но чему такие истории научат молодёжь? Пусть лучше наши внуки думают, что их предки были безупречны. К тому же, причины битвы не столь важны, главное — результат! Селевк был изгнан. А уж что придало императору Магадхи сил для победоносного сражения, о том я, как летописец, скромно умолчу. И всё же, — тут Чанакья не выдержал и расхохотался в голос. — Это были лучшие дни моей жизни, клянусь Триадой! — Ты устроил настоящий заговор, — упрекнул старика Чандрагупта, вынув свой меч из ножен и внимательно разглядывая блестящее, остро отточенное лезвие. Аскезы аскезами, а оружие надо было держать наготове, чтобы защищаться от разбойников. — Он устроил прекрасный заговор, — неожиданно поддержал Чанакью Дхана Нанд, нежно погладив Чандрагупту по голове, словно последнему было сейчас не сорок семь, а восемнадцать, как прежде. — Он спас Индию, а заодно позволил нам с тобой сблизиться. Всё ведь началось после той битвы, когда мы, сражаясь, прикрывали спину друг друга. И тогда я осознал, что ты не тот самый раб… Ты для меня просто «тот самый». Чандрагупта неожиданно улыбнулся. — Мне ли не помнить? Именно после победы над Селевком и воцарения в Таксиле я дал клятву, что, исполнив свой долг как царь, присоединюсь к тебе в твоей аскезе, когда ты решишь уйти от дел, и остаток жизни мы проведём, не разлучаясь, — он коснулся руки Дхана Нанда. — И вот, ныне я исполнил обещанное. — Как и я, — Дхана Нанд тепло посмотрел на друга. — Я отдал тебе свою верность, а царство подарил твоему первенцу, рождённому от моей сестры. — Я думал, что никогда не получу твоего благословения на тот брак! — пошутил Чандрагупта. — Как я мог его не дать? Моя сестра всегда любила тебя, а хоть одному из нас нужен был наследник. Кроме того, я не хотел оставлять Магадху ни племянникам, ни чужим людям. Если подумать, мы прожили славную жизнь. Я ни о чём не жалею. — А я вот сожалею об одном: я до сих пор не спросил императора Магадхи, отказал бы он мне или нет в моей просьбе, если бы я не действовал хитростью? — спросил вдруг Чанакья. — Что если бы я пришёл в Паталипутру и, не выдумывая нелепостей по совету Шаткара, просто попросил о помощи против Селевка? Дхана Нанд задумался, подперев подбородок ладонью, а потом изрёк: — Я бы не помог. А если бы ты начал настаивать — выгнал бы тебя вон. — Почему? — заинтересовался Чанакья. — А ты не умеешь просить. Никогда не умел. Ты самовлюблённый эгоистичный брамин, считающий себя пупом Вишну! Хотя, не спорю, два таланта у тебя есть: лгать у тебя получается отменно и лепёшки делаешь бесподобные! Но с правдой тебе даже дружить не стоит, у вас разные пути. Однако ту ложь, сказанную мне, я тебе прощаю, ибо она пошла всем во благо. Чанакья усмехнулся. — А ты всегда был до отвращения честным. Своих слабостей и ошибок от простого народа никогда не скрывал! Теперь тебя запомнят как царя из низшей варны, падкого до запретных наслаждений. О ваших отношениях с бывшим царём Таксилы до сих пор судачат. — Да мне и отношения с Пором подчас приписывают, чего уж точно не было, — Дхана Нанд пожал плечами. — Я и не стремился быть святым, а людям свойственны слабости. Зато благодаря твоей выдумке меня и Чандрагупту до сих пор называют патриотами Индии, прогнавшими иноземных захватчиков. — Это был план Шаткара на самом деле. Однако… Как ты тогда рассвирепел! — Чанакья продолжал посмеиваться. — Удивительное дело — всего лишь одна моя фраза, — гуру поднял палец вверх, — и началась война. И какая! Селевка разгромили менее чем за месяц. Ты отказался заключать с ним мир, брать у него слонов, делить земли и жениться на его дочери. Просто погнал вон. Это было великолепно. Я и не ожидал такого. Дхана Нанд неопределённо хмыкнул. — Кстати, — он мрачно взглянул на неправедно веселящегося старика, — клянёшься прямо сейчас, что всё это было выдумкой? — Конечно, выдумкой! — не смутившись, отозвался Чанакья. — Ну ты и мерзавец, — только покачал головой Дхана Нанд, сбивая мечом кокосы с ближайшей пальмы. — Ну ты и лжец, Вишнугупта. — Так никто же никогда не узнает, включая Селевка… — Слава Триаде! — с облегчением выдохнул Чандра. — Мне бы совсем не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь выяснил правду о единственной причине той войны. Действительно, не узнал никто. Помнили только они трое… *** Это случилось почти тридцать лет тому назад, когда Чанакья только прибыл в Магадху, чтобы просить у самого сильного царя Бхараты защиты от иноземных оккупантов, вторгшихся в Таксилу и превративших жизнь браминов в ад. Чанакья был тогда ещё молод и полон сил. Ради битвы с млеччхи из далёкой Македонии, унизившими его, он приготовился ко всему: к бедности, к боли, даже к смерти. Другого пути он не видел. Только армия Магадхи могла справиться с врагами. В Паталипутру, чтобы просить милости Дхана Нанда, вместе с ачарьей явились трое его учеников — Бхайрав, Шаткар и Майтри. Чанакья не желал ждать. Он намеревался идти во дворец и прямо говорить о своих нуждах, однако Шаткар в тот раз проявил удивительную осторожность, несвойственную даже самому Чанакье. — Не кончится это всё добром, учитель! — увещевал он гуру. — Не ходите. Поселитесь поблизости от столицы вместе с Бхайравом, а мы с Майтри проникнем во дворец, поживём там, послушаем, что да как. Мы обязательно найдём способ, как попросить здешнего махараджа о помощи и не получить отказ! Если сейчас пойдёте, точно будете осмеяны. Царь этот очень гордый, как и вы сами! Если он вдруг вас оскорбит, то после такого происшествия вместо войны с млеччхи мы получим войну между вами и Дхана Нандом. Махадэвом заклинаю, ачарья, позвольте мне и Майтри пойти без вас! Удивительным образом сложились звёзды в тот день: всегда упёртый, как носорог, Чанакья поддался на уговоры ученика. Он построил себе хижину на берегу реки Марудвати и жил там некоторое время, пока Шаткар под видом торговца фруктами, а затем и Майтри, представившись прачкой, проникли во дворец. Бхайрав, которому Шаткар дал строгий наказ удерживать их гуру от скоропалительных решений, не пускал Чанакью в Паталипутру каждый раз, когда ачарья туда стремился с особенным рвением. — Я должен идти! Селевк распоряжается на моей земле! А я живу здесь, словно нищий, питаясь кореньями и бананами! Я не привык к такой жизни! — кричал каждое утро Чанакья, вставая с первым лучом солнца. — Погодите ещё немного, учитель, — умолял его Бхайрав. — Не то привяжу вас к вон тому кипарису и буду каждые полчаса ледяной водой из лесного родника обливать, чтобы вы остыли. И Чанакья успокаивался. Ачарья знал, что если Бхайрав обещает что-то — он непременно сделает. И вот однажды, когда терпение Чанакьи было уже на исходе, к его жилищу примчался запыхавшийся Шаткар, таща за собой едва дышащую от скорого бега Майтри. — Я нашёл способ!!! — едва добежав до Чанакьи, совершавшего утреннее омовение, торжествующе завопил Шаткар. — Я знаю, как вы можете заставить царя Магадхи напасть на Селевка! Чанакья в изумлении выпустил из рук единственную длинную прядь своих волос, завязанную в тугой узел. В отличие от других браминов, свои волосы Вишнугупта каждое утро любовно омывал в реке и ополаскивал отваром из душистых трав, и от этого ритуала, как он сам говорил, его не смог бы оторвать сам Господь Индра, замахнувшись ваджрой. Однако сейчас Чанакья забыл обо всём и, не закончив омовение, выскочил на берег. — И как же мне убедить самраджа Дхана Нанда помочь Таксиле избавиться от захватчиков?! Говори! — Только не называйте меня сразу сумасшедшим, ачарья, ладно? — Не буду. — Вы должны сказать царю, будто видели во время своего утреннего омовения, как Селевк Никатор тайно приплыл сюда на лодке и потрогал Чандрагупту. — А?! Впервые в жизни Шаткар, Майтри и Бхайрав увидели немую сцену: их учитель замер с полуоткрытым ртом и с ошалевшими глазами, словно увидел безухого пятнистого слона на трёх ногах с ветвистыми рогами на голове. — Кто ещё такая Чандрагупта? — наконец, спросил он с великим изумлением. — Неважно, учитель! — махнул рукой Шаткар. — Махадэвом клянусь, одной этой фразы будет достаточно: царь соберёт войско, пойдёт войной на Таксилу и выгонит Селевка из Бхараты. — И всё-таки мне нужно знать, кто эта дэви, столь дорогая сердцу царя? — Это не дэви, а телохранитель младшей сестры императора — Дурдхары, — пояснила Майтри. — Живя во дворце, мы узнали одну важную особенность царя — он ненавидит, когда трогают его любимые вещи и его любимых людей! Он никому не позволяет прикасаться к своему трону, к коню, к младшей сестре и… к этому юному рабу. — Хорош ли собой тот Чандрагупта? — заинтересованность Чанакьи возросла. — О, он очень хорош, ачарья! Такого красивого юношу я впервые увидела, — мечтательно промолвила Майтри. — Однако, — она вздохнула, — царь поклялся страшной клятвой, что убьёт каждого, кто к нему прикоснётся без царского соизволения. Вот от Чандрагупты все и держатся подальше. Если же царь узнает, что Селевк потрогал этого слугу, то… греческому захватчику не жить! — А моего свидетельства будет достаточно? — оживился Чанакья. — Конечно! — заверил его Шаткар. — Вы всеми уважаемый гуру! Вашим словам верят. По крайней мере, пока однажды не поймают на лжи, — тихо добавил он себе под нос. — Итак, я должен пойти во дворец, испросить приёма у царя с глазу на глаз, а потом сказать, что я видел, как Селевк потрогал этого раба за… м-мм… ягодицы? — Нет!!! — завопил Шаткар. — Ни в коем случае. Скажите, что он его потрогал за часть тела, противоположную ягодицам. — За лингам? — задумчиво предположил Чанакья. Шаткар схватился за сердце. — Учитель, вы хотите умереть вместе с Селевком?! — Но если царь захочет уточнить место приложения руки того греческого млеччхи, я должен знать правильный ответ, — развёл руками Чанакья. — За волосы, — подсказала Майтри, сложив ладошки чашечкой и приложив их к губам. — Селевк потрогал Чандрагупту за волосы! — И ещё погладил по щеке, — жизнерадостно добавил Шаткар. — Не забудьте добавить слово «нежно». Попомните мои слова, ачарья, Селевка от изгнания в Македонию вскоре не спасёт даже их всесильный Зевс, которому наши враги исправно поклоняются! — Интересный способ изгнать неприятеля… Однако, — Чанакья внимательно посмотрел на Шаткара, потом на Майтри, — пожалуй, я воспользуюсь вашим советом. *** Вот так и случилось, — хотя об этом не узнали даже потомки царей, — что в великой битве, случившейся в 322 году до Рождества Христова, Селевк Никатор был навсегда изгнан армией Магадхи за пределы Бхараты. Таксила была освобождена, и поскольку сын Амбхираджа погиб, помогая Селевку и Елене бежать, страну отдали в управление тому самому рабу, за честь которого горой стоял его могущественный повелитель. Чандрагупту короновали, и до дня совершеннолетия его единственного наследника Биндусары бывший слуга Дхана Нанда правил Таксилой. Император Магадхи не женился и не имел детей, однако никто не видел его несчастным ни единого дня. Наоборот, он был бодр и полон сил. И всегда говорил, что у него растёт достойный преемник, которому достанутся и Магадха, и Таксила. Именно это и случилось, спустя двадцать один год. Теперь у обоих царей и их хитроумного гуру, который нашёл в себе смелость сознаться в давних интригах, подрастал внук по имени Ашока. Каждый из дедушек тщательно хранил секрет причин той битвы, и каждый из троих поклялся богам, что они приложат все силы и вырастят мальчика мужественным, бесстрашным и справедливым, чтобы будущие поколения могли гордиться таким царём и прославлять его в веках. Крик же царя Магадхи, услышанный многими живыми свидетелями во время сражения с македонцами и прозвучавший как: «Руки прочь от принадлежащего только мне!», долго потом цитировали в книгах и переписывали в преданиях, приводя как пример истинного патриотизма и любви к родной земле. И этого, разумеется, никто не мог бы оспорить. 16.03.2019г.