Амальгама

***

Не знаю, случится ли кому-либо прочесть эти записи, но мне хотелось бы успеть поведать обо всех произошедших злоключениях до того момента, когда безумие окончательно отравит мой рассудок. Сделать это я намереваюсь вовсе не для того, чтобы меня пожалели или же в поисках помощи, нет. Для всего этого, увы, уже слишком поздно. Да и во всех своих бедах виноват исключительно я сам. Мне хотелось бы уберечь других беспечных молодых людей, каким совсем недавно был и я, от совершения таких же ошибок, и предупредить о чудовищных последствиях, которые могут в связи с ними наступить. Да-да, вы всё верно прочли, потеря разума — не самое плохое, что могло случится из-за моих необдуманных действий и, признаться, некоторой доли алчности, всегда присутствовавшей во мне. В своих записях, хоть это и крайне невежливо, я не назову вам ни своего имени, ни других имён, ни мест, о которых пойдет речь. Заранее прошу простить меня за это. Дело не в недостатке хороших манер, напротив, я из вполне преуспевающей семьи, и небольшое состояние, что мы имели, позволило получить достойное образование, да и после мне не пришлось работать. Я бывал на приемах и развлекался в своё удовольствие, пока отец мой занимался делами. Он владел несколькими предприятиями и умело с ними обращался. Однако, несколько лет назад случилось непоправимое: он внезапно скончался. Матери у меня не было, и я, оставшись один, погрузился в горе, снова и снова пытаясь залить его вином, как это часто бывает в подобных случаях. Так прошло несколько месяцев. Я только и делал, что пил, и с трудом могу припомнить за всё это время хоть один день целиком. И вот, меня постиг ещё один удар: все предприятия, перешедшие ко мне по наследству, неожиданно обанкротились. Конечно, я ими совершенно не занимался, но и подумать не мог, что им случится вдруг разориться. Да к тому же, столь стремительно. Для того чтобы расплатиться с кредиторами, мне пришлось продать наш фамильный дом. Благо, после раздачи всех обязательств осталась некоторая сумма денег, позволявшая снять небольшую квартирку недалеко от центра города, в которой я и проживал, пока что не задумываясь о работе. Время шло, и деньги стремительно заканчивались. Я был в самом настоящем отчаянии. В голове моей роилось множество мыслей. Я пытался вложиться в предприятие приятелей моих знакомых, чтобы они приумножали мой капитал, и я бы получал с этого процент. Но, к моему величайшему ужасу, был жестоко обманут, и мои сбережения достигли критического уровня. Я искал разные способы получения денег, даже сыграл на ипподроме пару раз и попробовал испытать удачу в карты. Однако, всё было тщетно. Само провидение не дало мне поставить в этих экспериментах слишком крупных сумм на кон, а то я и вовсе мог бы оказаться на улице. И именно тогда меня посетила та проклятая мысль. Я вспомнил рассказ отца об одном из наших дальних родственников. Был у меня один двоюродный или даже троюродный дядюшка, который сумел разбогатеть. Как бы вы думали? На поиске сокровищ. Ему посчастливилось найти несколько затонувших кораблей с кое-каким золотом на борту и сколотить на этом состояние. Правда, это же золото и погубило его. Дядю начала обуревать идея, что где-то на дне есть корабли с трюмами битком набитыми сокровищами, потопленные когда-то пиратами, и их ещё можно найти. Действительно, я читал в газетах, что некоторым это удавалось, и они сразу приобретали известность и значительный вес в обществе. Вот и мой дядя стал грезить этим. Все добытое ранее золото он потратил на приобретение судна и глубоководного оборудования для поиска. А затем начал скупать дорогостоящие антикварные карты, на которых были указаны старые морские пути. Надо ли говорить, что старого чудака нередко обманывали, подсовывая ему подделки. Но он оставался одержим мыслью, что однажды найдет большой клад и обеспечит себя до конца своих дней. Но, думается мне, что дело было не в желании встретить старость в нестесненных финансовых обстоятельствах. Того, что он добыл ранее, уже вполне бы хватило на эти нужды, если бы дядя не растратил свой капитал на последовавшие затем безуспешные поисковые вылазки. После одной из таких экспедиций, несколько лет назад, он и потерял рассудок. Видимо, неудачи совсем его доконали, и он не выдержал разочарования, после чего попал в психиатрическую лечебницу, где и остаётся до сих пор. Я подумал тогда, что у дяди всё же осталось какое-никакое имущество и, если бы я сумел дать ему подписать завещание с датой до его сумасшествия, то смог бы распорядиться тем, что выжившему из ума старику больше не пригодится. Тогда эта мысль показалась мне вполне справедливой, и я взялся за эту аферу. Первым делом, мне нужно было подделать завещание. Это оказалось самой простой частью плана. Во время моих запоев в кабаках я познакомился с разного сорта людьми, многих из которых угощал. Были среди них и те, кто вовсе не неотступно следовал букве закона. Всё в тех же злачных местах я разыскал некоторых из них, и четвертый из тех, к кому я обратился с просьбой, заверил, что может помочь с подделкой бумаги. Благо, образец почерка дяди был, он писал моему отцу несколько раз. И я взял одно из писем и передал человеку, взявшемуся за это дело. Через две недели завещание, текст которого сочинил я сам и передал приятелю вместе с дядиным письмом, лежало у меня на столе. Сколько я не всматривался в увеличительное стекло, сличая почерк с подделкой, найти отличия так и не смог. Конечно, я не был графологом или каким-то специалистом подобного рода, но у дяди, насколько мне известно, не осталось никаких родственников, и никто не смог бы даже заподозрить меня, чтобы завещание подверглось проверке. Теперь не хватало только подписи и заверения нотариуса. Подпись - единственное на что будет смотреть любой юрист или распорядитель при проверке завещания, должна была быть настоящей. Так я решил - для надёжности. Мой дальнейший план состоял в том, что я поеду к дяде, увижусь с ним и подсуну эту бумагу, вложив в руку перо. Касательно нотариального заверения, человек, помогший мне с завещанием, порекомендовал к кому с такой просьбой можно обратиться в том городе, где дядя жил. Нотариус непременно должен быть местным, даже если и с сомнительной репутацией, иначе это всё выглядело бы очень странным. С такими мыслями я и мчался в экспрессе к своему дядюшке, которого не видел лет с одиннадцати. Время пролетело незаметно за размышлениями. Я сомневался. С одной стороны, мне никогда не приходилось быть образчиком для подражания, и поставить меня в пример, будем уж честны, было нельзя. Но, с другой стороны, никогда не переступал черту, по крайней мере, настолько далёкую. И меня настигла мысль: «а где пролегает тот предел, за который я побоюсь ступить?» Тогда я этого не знал, но сейчас уже имею некоторые представления на сей счёт. Я так и не решил — бросить эту затею, или продолжать — когда поезд прибыл, и я, отбросив все возникшие в пути мысли, отправился завершать начатое. Попасть к дядюшке оказалось очень просто, меня без труда пропустили к нему в палату. И вот мы, наконец, снова встретились столько лет спустя. Я помнил его, бравого и веселого, но сейчас он походил на себя былого лишь внешностью, да и то, с оговорками. Лицо его изъели морщины, нижняя челюсть слабо дрожала, глаза бегали. Некогда он смотрел на всё с бесстрашием, но не сегодня. Сейчас в его взгляде царили ужас и безумие. — Дядя, это я! — произнёс я, — Ты помнишь меня? Дядя? Его бегающий взгляд задержался на мне, мутная пелена растерянности, казалось, разошлась на мгновение, словно луч солнца проглянул сквозь тучи в пасмурную погоду, и он произнёс моё имя. Я радостно кинулся к нему боясь упустить свой шанс снова обрести комфортную жизнь. Тут же извлёк из внутреннего кармана пиджака завещание и чернильную ручку. Стола в комнате не было, поэтому я опустил бумагу прямо на пол и вложил пишущий инструмент в дядину руку. — Дядя, подпиши здесь! Это очень важно! — скороговоркой проговорил я, заглядывая ему в глаза, словно мой взгляд мог заставить его внезапно вернувшийся разум задержаться на несколько мгновений дольше. — Где я? — с удивлением и растерянностью спросил дядя, оглядывая белую комнату. — Сначала подпиши! — я обхватил его тонкую руку своими и потянул к бумаге, — Всё остальное после. Он еще раз посмотрел на меня. Взгляд его начал мутится. Моё сердце бешено колотилось. Я понимал, что если он снова утратит искру разума, то вся моя затея провалится. Но перед тем как это случилось, он ещё раз посмотрел на меня, произнёс моё имя и поставил подпись. Я выдохнул с облегчением, убрал ручку и завещание обратно во внутренний карман, и просто сел рядом с ним. Безумие вернулось, дядя что-то бессвязно шептал, временами раскачивался, а после поднимал голову и начинал озираться, словно видел вокруг не белые стены, а нечто иное. — Оно в моей голове… нет… нет! — в это время бормотал он. Побыв с ним некоторое время, может быть из благодарности за то, что он сделал для меня, а быть может из опасений, что если я быстро покину дядю, персонал лечебницы могут посетить нежелательные мысли, а скорее по обеим этим причинам, я попрощался с дядюшкой и уже собрался уходить, когда услышал его роковые слова. — Мальчик мой, я нашёл его… Там, в глубине… Целый город! Никем не тронутый… Не найденный… Город… Дворцы, анфилады, арки, и платформа… О, та платформа! Платформа… Платформа… Я замедлил шаг, обдумывая всё услышанное, затем обернулся, но дядя снова сидел, раскачиваясь, на постели. Он обхватил руками плечи, и озирался, будто разглядывая что-то мне не видимое. Безумие снова поглотило его. Всю обратную дорогу до гостиницы, в которой мне посчастливилось остановиться, я обдумывал его слова. Неужели он сумел найти сокровище, о котором мечтал? Он сказал, что нашёл его. Что там есть дворцы, целый город, нетронутый город! Это даже больше, чем просто корабль, нагруженный золотом! Это невероятно! Эти мысли не покидали меня весь остаток вечера, и даже ночью. Неужели, неужели он сумел найти сокровище и сошёл с ума, так и не успев его добыть? Какая злая шутка судьбы. А назавтра мне было не до этих мыслей. Я пошёл к нотариусу, адрес которого дал мне мой знакомец из кабака. Нотариус долго отнекивался и отказывался от предложения заверить завещание задним числом, но когда я сказал от кого я, мы достаточно быстро сговорились. Следующий месяц я продолжал жить в гостинице. Завещание выглядело слишком уж новым, и я положил его на окно с южной стороны, под самые беспощадные солнечные лучи, дабы время и свежий воздух немного состарили его вид. Дни стояли жаркие, и солнце делало свою работу исправно. Уже через месяц я заметил, что бумага пожелтела, а чернила местами начали выцветать. «Хватит», — решил я и, аккуратно положив завещание в один из конвертов от старых писем дяди, отправился в судебный орган заявлять свои притязания на наследство. Было страшно, очень страшно, и я даже думал повернуть назад и бросить свою затею уже сейчас, но по пути мне попался чистильщик обуви, за несколько монет начищавший до блеска ботинки состоятельных господ. Нет-нет, не такая судьба должна была меня ждать. Всё это не для меня. Уж точно не для меня. И я предъявил сфабрикованное завещание судье. Он задал мне ряд вопросов, связанных с завещанием: как я его получил, почему пришёл именно сейчас и прочее. Я без запинки оттараторил заранее заготовленную речь: дескать, письмо нашёл не так давно, разбирал вещи покойного отца, а там оказалось это самое завещание на меня, о котором я даже не подозревал, и вот, я явился, навестил дядюшку, удостоверился, что тот не сможет воспользоваться своим состоянием и только после этого решился предъявить эту бумагу. Судья внимательно посмотрел на меня. По всему было видно, что и не таких прохвостов он повидал на своём веку. Но я себя не выдал ни единым мускулом на лице. После чего он кивнул, вызвал пару офицеров, велел им направиться в дом дяди и взять что-то из личных документов для сравнения подписи. А меня оставил ожидать в коридоре. Время тянулось мучительно долго. Не знаю, сколько его минуло. Когда офицер вернулся, он нёс в руках несколько бумаг. Как позже выяснилось, это был договор на владение судном, приобретённым дядей. Судья внимательно осмотрел подпись на купчей, потом на завещании, потом снова на купчей и кивнул самому себе. Как я и предполагал, его интересовала лишь подпись. Вот таким образом я и завладел деньгами дяди. Оказалось, что у него был открыт счёт в местном банке. Некогда солидный, счёт был почти истощён, так как именно с него каждый месяц оплачивалась лечебница, содержание судна у пристани и экономка, поддерживавшая порядок в не очень большом доме дяди. Так что, денег снова не было. Но, с другой стороны, теперь я мог продать дядино имущество и продолжить жить в своё удовольствие. Именно так я и намеревался поступить, решив выждать несколько месяцев, чтобы не привлекать ненужных подозрений, а потом, продав всё, оставить денег на содержание дяди и уехать обратно в свой город. Наверное, мне так и нужно было сделать, но не через месяц, а сразу после того, как сфабрикованное мною завещание было признано действительным. Тогда, пожалуй, мне бы не пришлось сейчас отгонять безумие, излагая этот текст, собирать всю свою волю воедино, стараясь не сбиться с ускользающей нити повествования. Но, вернёмся к описываемым событиям. Одним вечером, от нечего делать, я зашел в дядин кабинет и, выдвинув нижний ящик его массивного письменного стола, нашёл то, что раньше не попадалось мне на глаза. Маленькая книжечка в кожаной обложке, перетянутая шнурком. Заглянув внутрь, я понял, что это дневник моего дяди. Устроившись поудобнее в кресле и ближе придвинув лампу, я принялся пролистывать страницы, почитывая случайные абзацы. Видимо, когда дядей овладела идея найти затонувший корабль с золотом, он и начал вести эти записи. По крайней мере, никакой информации относящейся не к поискам они не содержали. Здесь было всё о картах, что он купил: у кого, где и за сколько. Признаться, цены меня удивили своей величиной. Также, были отчеты о его выходах в море и погружениях под воду. Обычно он помечал, что ничего не удалось найти, а иногда указывал перечень того, что было поднято со дна. Не всегда это было золото, иногда какие-то старые кувшины или ржавые ружья. Постепенно, незаметно для меня, всё это начало захватывать, словно дядина страсть лучилась со страниц и проникала в мой разум, становясь и моей страстью тоже. И вот, перевернув очередную, я увидел следующую запись: «Наконец-то. Я нашёл!». Далее следовали координаты северной широты и восточной долготы. Это была последняя заметка. Я отложил дневник и, задумавшись, откинулся в кресле. Он нашёл. Нашёл сокровище всей своей жизни. Он был уверен в этом. Да и при встрече он утверждал, что нашёл целый город под водой и видел его собственными глазами. Значит, это правда. И если уж старые кувшины со дна позволили ему столько лет содержать корабль на пристани, то какое состояние можно добыть из затопленных дворцов? Признаться, возможность получить неограниченные финансы, а значит, и неограниченную власть, опьянила меня, лишила всякой осторожности и чувства самосохранения. Я только и думал о том, чем мог бы распоряжаться. И это в итоге завладело мною, наверное, так же как когда-то и дядей. Может быть, подобные вещи передаются по родственной линии через кровь, или через что-то ещё. Механизма передачи одержимости я не знаю точно. Но теперь и мне хотелось найти это сокровище. И я решился. Я намеревался собрать команду и отправиться по указанным координатам. Быстро прикинув по глобусу, где это, увидел, что место находится в океане. Всем известно, что там до дна очень глубоко, и достичь его просто невозможно. Но как же тогда дяде это удалось? Задаваясь этим вопросом, я уже и помыслить не мог о том, что он попросту безумен и всё о чём он говорил есть наваждение больного разума. Нет, я был полностью уверен, что дядя своими глазами видел тот самый загадочный затопленный город. Оторвавшись от размышлений, я спустился в подвал, где хранилось глубоководное оборудование. И нашёл там странный тяжелый скафандр с кислородным шлангом, идущим к куполу, который диаметром был толще, чем моё бедро в обхвате. Никогда прежде мне не доводилось слышать о подобной оснастке. Видимо, сделано на заказ и действительно позволяет погружаться намного глубже, чем обычные скафандры. Может быть, при этом, город находится не так уж и глубоко, а на каком-нибудь плато, выдающимся вверх из дна океана. Такое действительно могло иметь место, ведь сейчас города часто строят именно на возвышенностях. Так почему бы и древним не поступать подобным образом? А если я прав, то погружаться пришлось бы не в сами бездонные глубины, а лишь до плато с городом. Что ж, теперь я точно отправлюсь в это путешествие и опущусь на дно океана в поисках затерянного города. Весь вечер я пребывал в возбуждённом состоянии, не покидало ощущение, что я на пороге самого грандиозного события, которое перевернёт всю мою жизнь. Одно лишь волновало: как быть с командой корабля? Где найти людей, которые не убьют меня ради найденного мной же золота? Возможно, поднимать со дна находки надо понемногу. Но, если там затоплен целый город, то это может занять очень много времени и риск всё равно будет велик. А можно найти людей чести, хорошо заплатить им и рискнуть взять на борт как можно больше сокровищ за раз. Второй вариант мне нравился больше, и я решил остановиться именно на нём. Набрать в команду аристократов, знакомых с понятиями «совесть» и «честь». И уж если даже один из них окажется вдруг подлецом, все остальные должны будут ему помешать, ведь не может же быть такого, чтобы несколько аристократов сразу оказались негодяями. Так я и решил, после чего сразу же отошел ко сну. Наутро, первым делом, отправился на пристань, чтобы посмотреть на шхуну дяди более внимательно. Мне нужно было узнать, сколько человек следует набирать в команду. Я уже бывал на пристани ранее, но не проявлял к шхуне должного интереса. Каково же было моё удивление при виде того, как на ней всё устроил мой дядя. Он был явно очень изобретательным человеком. В это было сложно поверить, но хитроумная система ручек, верёвок и противовесов позволяла управлять судном в одиночку! Видимо, дядя, как и я, опасался, что однажды команда убьёт его и присвоит то, что он сумеет найти. Что ж, дело оставалось за малым — приобрести припасы, перевезти из дома оборудование для погружения, вооружиться секстантом и отправиться в путь! Конечно, всё это заняло больше времени, чем может показаться, и я не буду описывать подробностей всего, что задержало мой выход в море. Скажу лишь, что ничего важного и значимого для этой истории не случилось. Прошло еще несколько месяцев, и я отправился в путь. Один, зная лишь необходимые координаты. Путь был долгим. Трижды я попадал в шторма, но небольшая шхуна вышла из этих передряг с честью, ни разу не испугав меня тем, что собирается затонуть. Несколько раз я бросал якорь и пробовал погружаться, тренировался там, где было не очень глубоко. Конструкция для погружения тоже была очень остроумной. Специальный насос на топливе накачивал воздух в скафандр, другой двигатель был уже тяговым, стоило лишь его активировать, дёрнув за сбрасываемую перед погружением верёвку, как он моментально вытягивал меня наверх. Всё было сделано так, что даже один человек мог легко управляться со всем кораблём и оборудованием, и без волнений искать сокровища на дне океана. Мой дядя был явно незаурядным человеком, раз сумел придумать и воплотить всё это. Так я и добрался до тех самых координат. Я помню тот день так ярко, словно это было только что. Ни один день жизни не остался в моей памяти таким четким оттиском. Словно первые фотографии, в которых амальгама научилась запечатлевать мир вокруг. Будто у меня вдруг нашлось своё «зеркало с памятью» в голове. И этот день заполняет меня всё больше. Я забываю своих друзей, вместо них помню этот день, забываю город, в котором жил много лет, вместо него вспоминаю этот день, забываю даже название шхуны, на которой вышел в море так недавно… И только этот день вспоминается мне. Вскоре, к моему ужасу, любые попытки вспомнить хоть что-либо, будут возвращать меня к тому ужасному дню. Я буду вспоминать, как запустил генератор, проверил что воздух исправно поступает в шлем скафандра. Как встал после этого на борт шхуны и вместе с грузом прыгнул в воду, отправляясь на дно. Как вокруг меня все превратилось в сумрак, но лампа со странной жидкостью, лежавшая вместе с глубоководным оборудованием, разгоняла тьму своим бледно-зелёным светом. Я всё погружался, казалось, уже целую бесконечность. Не знаю, чего было больше — страха или предвкушения оттого, что я могу найти что-то невероятное, никем не виденное. Так или иначе, но сердце моё гулко колотилось, когда в сумраке вокруг начали проступать величественные шпили. И я понял, что дядя не врал, что это затопленный город поднимается ко мне со дна, и я совсем рядом. Я приземлился на площади и принялся рассматривать дома, странные, невиданные ранее, барельефы с изломанными узорами на них, арки причудливых резких и неровных форм, двери, склонявшиеся наружу, будто нависавшие над брусчаткой перед ними, которую уже успел укрыть собой ил. Это было настолько странно и необычно, что я сразу понял — это не наш город. Не человеческий, чей-то чужой. Я испытал страх, глубинный, животный страх, от того, что нашёл то, о существовании чего никто и не догадывался. Не гордость, а именно страх и ещё тревогу. Всё мне говорило, что надо уходить отсюда, пока не поздно, пока есть такая возможность, назад, вверх, к воздуху, будто кто-то может его забрать у меня навсегда. Моя рука потянулась к веревке, запускающей механизм подъема, но дёрнуть за неё я не успел. Я услышал зов. Странный протяжный гул или, может, вибрацию, прошедшую сквозь толщу воды и меня вместе с ней. Прошедшую и даже не заметившую меня. Я просто понял, что это зов. И я пошёл вперёд, по площади, к пирамиде, что была посреди неё. Только сейчас я понял, что на дне нет ни одного моллюска, вокруг не плавает ни одна рыба, будто всё живое сторонилось города. Он был абсолютно пустой, забытый, покинутый и уснувший. Я не мог сказать «погибший», потому что я знал, что это не так. Иначе, что звало меня? Ступени пирамиды, ведущие вверх, ложились под ноги одна за другой. Я был словно здесь и не здесь, шёл, и мысли мои будто застыли и почти прекратили свой бег. Мне хотелось остановиться, одуматься, но я просто не успел сделать этого. Когда я сумел осознать, что иду, то вдруг понял, что уже пришёл и стою на самой вершине пирамиды, перед огромной платформой и лежащим на ней исполинским существом. Существо было невероятно уродливым и в то же время прекрасным. Наверное, просто в человеческом языке не было слов, чтобы описать то, что испытываешь при его виде. Голова, подобно осьминогу, венчалась рядами щупалец, тело было покрыто чешуёй, а из-под спины виднелась пара недоразвитых крыльев, которые, уж точно, не смогли бы поднять его в воздух. По крайней мере, в представлениях мира людей. Все слова, говорящие об этом существе, на самом деле ничего не говорят о нём. О том, как чувствуешь себя ничтожным, о том, как трепещешь, стоя рядом и мечтаешь склониться, о том, как оно зовет тебя и завораживает своим образом. Так я и стоял, завороженный, не в силах пошевелиться, и, может, простоял бы до того момента, как иссякнет топливо в воздушном насосе, и тогда я бы просто задохнулся, так и не предприняв попытки спастись. И это, возможно, было бы лучше всего. Но, внезапно, исполинское веко, перед которым я находился, дрогнуло и приоткрылось. Лишь немного, лишь на самую малость. Но и этого мне хватило, чтобы увидеть белок со множеством затуманенных сном зрачков. Чудовище спало, но даже во сне оно посмотрело в меня, в само естество, в мой разум и осталось там навсегда, выжигая всё, что я помнил, наполняя меня ужасом и ничтожностью перед столь древней и чуждой нам, людям, мощью. И с тех пор разум стал покидать меня. Я вижу этот взгляд, ощущаю его, он становится всё реальнее. И всё нереальнее становится мир вокруг и мои воспоминания. Мне всё сложнее думать и, скорее всего, уже совсем недолго до того момента, когда я окончательно лишусь рассудка, точно так же, как и мой дядя. Однако я не повторю его ошибок. Я высадился на острове, вдали от людей, и намерен окончить те немногие дни, что мне остались, именно здесь. Дабы в своем бреду никому не рассказать о том, где то место, о котором я только что вам поведал. Мои записи я помещу в бутылку и выброшу в море. Возможно, их никто никогда не найдёт, и может это даже к лучшему, а может кто-то всё же прочтёт их… Не знаю, что сподвигло меня на написание всех этих строк. То существо? Может сквозь сон оно желает, чтобы о нём узнали, пришли и разбудили, и оно заставляет тех, кто волею случая разыскал его, рассказывать об этом другим? Ведь недаром, даже сквозь сон, оно шлёт свой зов, пытаясь пронзить им толщу океанических вод. Может быть, мой дядя вовсе не в минуту проблеска разума поведал мне об этом городе, а наоборот, в минуту наибольшего его помутнения? Если даже и так, я не в силах не писать эти строки, не в силах противиться желанию поделиться тем, что мне довелось увидеть и ощутить. Единственное, что я еще могу сделать для вас, прежде чем бутылка с моей трагической историей отправиться странствовать по волнам, это предостеречь. Запомните, что есть вещи, которые не должны быть найдены, тайны, которые не должны быть раскрыты, двери, которые должны оставаться запертыми. Всегда. КОНЕЦ