Мы друзья

      Сегодня я хотя бы додумался позвать ее к себе, не задумываясь предложил свою куртку, чтобы она вдруг не промокла. На этот раз не стала упрямиться и отказываться от моей заботы. К черту, пусть даже будет против, хочу взять ее за руку. Пальцы холодные и тонкие, по ним стекает дождевая вода. Щеки раскраснелись, на них остаются мокрые дорожки от слез. Как я это понял? Зеленая радужка слишком мутная, губы дрожат, видимо, вспомнила. И дернуло меня пройти вдоль злосчастного парка. На секунду задержал взгляд на той самой лавке. Сакура меня почти поцеловала, если бы не этот… Не могу спокойно думать о Саске. Слишком больно, ей тоже. Мы никогда не поднимаем эту тему, оно того не стоит. Сильнее сжимаю ее ладонь и ускоряю шаг, волоча ее продрогшее тело за собой.       Наконец-то на месте. Толкаю дверь вперед и пропускаю Сакуру первой. Она почему-то остановилась и нахмурила брови, кивая на дверь. Я знаю, что нормальные люди запирают свои дома. Только вот ты не жила в шкуре девятихвостого демона, тебя не чураются прохожие и не убегают, как от прокаженного. Сомневаюсь, что ко мне кто-либо сунется, да и красть особо нечего.       Пока я заваривал горячий чай, она уже убежала в душ. Я внутренне сжимаюсь и стараюсь сосредоточиться на шуршании еле работающего телевизора. Слышать ее плач и всхлипы невыносимо, хочется перерезать глотку самому себе. Пока еще есть время. Цунаде дала мне какое-то сильное успокоительное, на всякий случай. Но уже больше половины я отдал Сакуре. Она об этом пока не догадалась. Ни о чем не жалея, лью пару капель в горячий чай. Как только слышу неуверенные шаги, прячу пузырек в ящик стола. — С чем чай? — Травы.       Не верю, что способен ей лгать. Пока у нее еще есть доверие, уверенность в моей невинности и бесконечной искренности, я буду продолжать играть роль ее друга. Как это сейчас называют? Френдзона? А если сердце рвется, когда видишь ее и не можешь прикоснуться? Я и не смею надеяться на ту навязчивую идею о близости, особенно, когда ее влажное и открытое тело так близко; когда она занимает мою постель, надевает мои вещи; когда простыни запоминают запах вишни и ее тепло. Душу мысль еще в зародыше, зашториваю окно и отчаянно надеюсь, что в темноте не видно моего лица. Мне всегда было сложно держать эмоции в себе, глотать обиду и злость. Но с ней приходится.       Терпение испаряется, как только чувствую натяжение у края футболки. Сажусь на край кровати и отставляю ее чашку в сторону. Глаза привыкли к темноте, наши лица еще никогда не были так близко. Глажу ее по щеке, никакой реакции нет. Можно ли это расценивать как позволение? Наклоняюсь недопустимо близко, между губами остались считанные миллиметры. Прости, я все испортил. Хотел быть тем, на кого бы ты могла положиться, с кем не задумывалась бы о том, как ты выглядишь: слабо, раздавлено, убито. Это грязное пятно останется на моей совести, мы никогда больше не вернемся туда, где были прежде. Границы стерты.       Ее губы такие же мягкие на ощупь, как и на вид. Положила ладонь мне на грудь, спасибо, стало чуть легче понимать тебя. Признаться, я совсем не умею целоваться, Сакура, наверное, тоже. Но ее губы слишком застывшие, будто все еще сомневается, отвечать или нет. Но уже поздно, даже если оттолкнет меня, не отпущу.       Хорошо, кажется, я понял, как это делается. Углубляю поцелуй и слышу сдавленный стон, приоткрываю глаза и замечаю мокрую соленую дорожку на щеке. Прости, я ждал слишком долго, чтобы так просто отказаться от тебя.       Эта ночь мне запомнится тем, что я возненавидел себя так же, как Учиху Саске.