Считай вшивым благородством

Кроули губы округляет в показном удивлении, когда видит вдруг Гавриила в Аду, и даже почти успевает выплюнуть остроту про их сексуальные игрища с Вельзевул (которых не было никогда, но она же любит придумывать, она и это придумала); он выдыхает на несколько тактов. — Да-да, давай без комментариев. — Никаких комментариев, пернатый. Просто впал в мамину немилость? Она дует губы и улыбается широко, почти без издевки даже. Он глаза закатывает и мимо проходит; Кроули без понятия, что на самом деле произошло, Кроули вообще слишком много теперь здесь пропускает. У нее назначен ужин в Ритце с Зирой, у нее жизнь кипит-бурлит, пока никто за шкирку не поймал и не встряхнул за отношения с ангелом. Спросить бы у босса, но один ее вид приведет его в бешенство, Кроули в этом уверена. Не стоило все же тормозить Апокалипсис, если хочешь быть любимицей Сатаны. Гавриила она видит редко. И все равно почему-то чаще, чем за последние сотни четыре лет. Все же они всегда в несколько разных кругах вращались. Вельзевул смотрит на нее как на идиотку, когда Кроули просто шутит. Это же шутки такие. — Ангела, который пал недавно, нельзя считать полноценно павшим, правильно? Это просто юмор. — А нельзя его отправить в Чистилище? Это даже не сарказм. — Босс вряд ли захочет с ним под одной землей находиться, учитывая то, как он любит всех своих братьев. Ну сестер. Ну Михаил не в счет, мы же все знаем, что он был раньше братом, правильно? Хастур фыркает на ее фразы, Кроули зря ищет хотя бы полу-усмешку на свои шутки. Дагон морщится, Вельзевул просто уходит. Кроули все еще уверена в своем чувстве юмора; Кроули все еще знает, что никто не заменит ее Дьяволу. (Никто, кроме его брата.) У Гавриила взгляд уставший, потяжелевший и линии лица четче, грубее будто бы. Она наблюдает за ним, как в глупых шпионских фильмах (нет, она не любит кино, нет, просто они ходили с Зирой в кино, а потом она случайно всю Бондиану посмотрела), из-за темных очков и меню. Теряет его из виду, когда он в туалет уходит; а потом дергается, когда он хлопает ее по плечу. — Ищейка из тебя хреновая. — Тебе слова-то такие говорить можно, Гаврюша? — Завались, Кроули. Мы оба знаем, что из нас двоих я в лучшем положении. Даже учитывая падение. Она и бровью не ведет. Кроули не признает, что она уже не самая лучшая, даже если ее лицом в святую воду макнут. Кроули улыбается, почти что уверенно, без тени самоуверенности. Гавриил на нее смотрит скептически, ей почему-то от него хочется закрыться с помощью меню. И фраза самая тупая, но она осматривает его будто бы вскользь и выдает: — Замерз или рад меня видеть? — Или принес ствол. У нее глаза округляются, она смотрит на него как на нечто фантастическое, нечто настолько странное, что ее выражение лица точно бы повеселило Хастура. Он бы оборжался (или бы сказал, что она уродина и выглядит как обоссавшаяся пятиклассница). — Ты шутишь, — отзывается она. — Девятый калибр. Может разнести тебе мозги. И Кроули все ждет, когда у него на лице промелькнет хоть тень шутки. Но Гавриил никогда особо не шутил; может, выглядел всегда чуть менее серьезно, чем сейчас. Он ее не пугает, совсем нет. Ее пугает тот факт, что она не видела собственного босса с самого проваленного Апокалипсиса, чего нельзя сказать о Гаврииле. — Не разнесет. Я бессмертная, умник. — Я его немного усовершенствовал. — Брешешь. — Можем проверить. Это вроде как: привет, Зира, твой бывший начальник мне угрожает. Типа: он выбивает мое место себе, так еще и ствол с собой носит. Как: ничего себе, да? Архангел, мать его. Тоже мне архангел. Кроули улыбается несколько нервно. — А можно тебя теперь архидемоном считать или нет? Гавриил бровь приподнимает, но ничего не отвечает. Она со стула спрыгивает и обходит его почти что аккуратно. — Ты пока подумай, ладно? А я пойду. По делам сбегаю. Трудно, знаешь ли, быть правой рукой Сатаны. И она не боится его, совсем нет. Лишь зачем-то сидит несколько дней в своем особняке и даже на растения не орет. Ей нужен план, хороший такой, продуманный. Брызнуть бы ему из пульверизатора святой водой в рожу, но план слишком сложный. Да и у достать святую воду будет проблематичненько. Кроули все равно считает себя умнее. Изворотливее. Она в прошлый раз его обскакала, он перепутал ее с Зирой, совсем как идиот. Она и в этот раз сможет его обскакать. Не обязательно ведь выслуживаться перед начальством; достаточно просто, чтобы он облажался. Влез туда, куда не нужно. Сделал что-то, что еще хуже, чем таскаться с ангелом. Правда, хуже остановки Апокалипсиса не придумаешь, но она же умная, она выкрутится. Чуму же тоже вроде как она придумала (спасибо, что сама Чума тогда была слишком занята, чтобы прояснять этот вопрос). Кроули не обзаводится идеей фикс. Совсем нет. Ей просто надо убрать его с дороги, ей просто нужно избавиться от потенциального конкурента. Гавриил смотрит на нее почти что с жалостью, когда они пересекаются снова. — Как успехи, правая рука? — Знаешь, что делают правой рукой? — у нее козыри старые, совсем уже не рабочие, так еще и брошенные случайно. — Хотя откуда тебе знать, вам же там такое разное запрещено было, да? Или ты слушаешь мамочку до сих пор? — Да ты и правда в отчаянии, раз переходишь на такие жалкие попытки меня уязвить. У него голос спокойный, да даже взгляд совсем без издевки. А она ищет судорожно в голове варианты старых, но все еще работающих издевок. Не стоило, видимо, столько времени проводить рядом с Зирой. Она влияет на нее плохо (то есть хорошо; а для демона это совсем-совсем плохо). Только ничего не находится, он смотрит на нее почти сочувствующе. И это злит еще больше. — Да иди ты, — бросает она совсем как-то ничтожно уже. Ей жалость и сочувствие эти не нужны, может сдать все обратно наверх. Это там обязательные атрибуты, здесь у них другие порядки. Пускай уже усвоит. Пускай усвоит это и то, что ее место рядом с боссом вакантно не будет. Она важная. Она нужная. Она тут самая необходимая. Чертов (уже не архангел) Гавриил заменяет ее не просто как бы играючи, он делает это буднично, совершенно непринужденно. А Кроули лишь наблюдает за ним, слишком пристально, пожалуй. Для конкурента так точно. И как-то слишком быстро понимает, что он такой же. Такой же, как она и Зира; тоже Землю предпочитает и Раю, и Аду. Перестает коситься на еду смертных, перестает занудствовать (пускай и продолжает выглядеть до одури важно, почти что заносчиво даже). И кажется мало на себя похожим. Она не прячется за меню или кустами, он кивает ей коротко, когда в очередной раз замечает ее за завтраком в одной и той же кофейне. Кроули друзей не заводит, да и Гавриил совсем не похож на того, кого ей бы хотелось иметь в списке своих друзей. Если бы у нее, конечно, был бы такой список. Но его нет. Его нет и не будет. А Гавриил в щеку девушку целует и усаживает на стул рядом с собой, стул слишком близко двигает; и Кроули очки приспускает, чтобы убедиться, что ей не показалось. — Твою мать... — шепотом совсем, себе под нос. Она знает ее. Они ее все, блядь, знают. Лилит ладонь на плечо ему кладет, сжимает пальцы, и Кроули совсем не боится, лишь вмешивается в какое-то странное дерьмо, в которое вмешиваться не стоило. Она знать не хочет, о чем босс говорит со своим вроде-как-братом. Она знать не хочет, что тут вообще происходит. Лишь из кофейни ретируется, зачем-то в соседнем суши-баре прихватывает сет на вынос для Зиры (почти на автомате даже, не особо понимая, что и зачем делает). Выпускать матерь демонов в мир смертных — самая хреновая идея. И она могла бы соврать, она могла бы даже самому Сатане голову задурить, сказала бы, что Гавриил ее сам вытащил, сам забрал, воспользовавшись оказанным доверием. Вместо этого она заходит все в тот же книжный, позволяет поцеловать себя в щеку (почти таким же жестом) и жует деревянную палочку для суши, почти не слушая все то, о чем рассказывает Азирафель. Дерево на зубах ощущается странно. Скребущее чувство (только не ревность, нет, совсем не она) ощущается еще страннее. (Доносить на него она все равно не станет; считай вшивым благородством, Говнорыл.)