После

Ослепительный свет проникает сквозь тонкую щёлку между шторами. Саша ни на секунду не сомкнул глаз сегодня ночью. Прошла неделя, как они с его смыслом жизни, со второй частью его самого, спали в одной кровати. Одеяло сползло с его совершенного тела, обнажая торс, плечи, костяшки ног. Всё лишь слегка освещено, в комнате почти темно. Он похож на мужчину с картины Караваджо — светотень так же очерчивает гладкую кожу, кости, мышцы, закрытые глаза, совсем незаметно посеребрившиеся волосы… Перед ним лежит настоящий чёрт, притягивающий своим пороком и красотой. И только в нём горящая всеми муками ада душа находит успокоение. Только в этих тёмных зрачках и воскрешающей улыбке Саша может сжечь всю боль, все сомнения. Они оба пережили очень много и чувствовать сейчас трудно. Любовь пробивается, как чистые ноты в сорванном голосе. Тем она желаннее и прекраснее. Тем она глубже. Через час они должны будут выйти на съёмки, где всему уже точно конец. Там нельзя ничего показывать, это плохо кончиться. Саша не может не разбудить своего Дьявола. Он снова что-то чувствует к нему, разбитый этим трогательным утренним светом. — Олег Евгеньевич! Проснитесь. Остался всего час… — шепчет Петров. Меньшиков открывает лучистые глаза. — Поцелуйте меня. — смущённо просит актёр. — Пока луч света такой тонкий. Пока он не стремиться нас прикончить перед всеми. Пожалуйста. Я снова чувствую это. Я не могу с этим справиться. Пока мы ещё не вышли в этот грёбанный мир, пока мы ещё здесь, поцелуйте меня! — нервно шепчет парень, смотря в расписанные тёмными фресками глаза. — Иди сюда. Я тоже чувствую… это. — это какая-то гиперфилия. Всё, даже самое малейшее переживание ощущается физически. Прикосновения жгут. Сашина квартира — маленькая комнатка, в которой помещается только кровать. С кровати можно дотянутся до входной двери. Всё, что у них есть — пространство в зашторином окне и тонкая полоска солнца. И больше ни-че-го. Они оба недавно отдали все деньги, квартиры, машины детским домам, и теперь уже неделю живут здесь. В абсолютной пустоте. На жёлтом и жёстком белье из секонд-хенда. Счастливы? Нет. Несчастны? Нет. Просто два голых нерва, живущих друг с другом и иногда испытывающих дикое влечение. Впервые за всю жизнь. Только иногда. Только друг к другу. Торопливый зажатый секс, Саша кончает с истошным придавленным рёвом, Олег лишь зажмуривается на секунду и валится на кровать. Петров лежит так, совершенно опустошённый, раздавленный, почему-то пристыженный. Испачканная потом и спермой простыня летит в сторону раковины. Там же стоят туалет, холодильник и плита. Олег одевается, потом натягивает на Сашу футболку, с брюками тот справляется сам. На улице зима, поэтому надевают куртки. Они выходят на лестничную клетку к лифту, вызывают, заходят внутрь. — Я тебя люблю. — уставившись в пол кабинки сухо говорит Олег. — Всё ещё чувствуешь это? — Да. — Меньшиков нажимает на кнопку стопа, прижимает парня к стене, придерживая куртку, сдёргивает брюки. — Я не хочу… Мне больно! — пытаясь вырваться, говорит Саша, но Олегу плевать. Он расстёгивает ремень и быстро, грубо входит. Петров несколько раз громко вскрикивает. Возбуждается только ближе к финалу и мгновенно кончает от быстрых толчков. Он всё ещё его любил. Даже после изнасилования. Как будто через боль вдолбилось осознание этой простой истины. — Может, мы сможем успокоится и любить всегда? — выходя на улицу, спрашивает Петров. — Я уже успокаиваюсь, Саш. И ты скоро успокоишься. Только вот… счастливыми мы вряд ли ещё когда-нибудь будем. Они нам не простят, если мы будем счастливыми. — Меньшиков поднимает голову к облакам. Умершие во время террористического захвата актёры Ермоловского будто совсем близко, будто смотрят с нависших лёгкой дымкой белых облаков. Будто готовы говорить. — Поехали к нему? У нас ещё полчаса до съёмок. Сегодня какой-то странный день, мне нужно увидеть его. — Хочешь посмотреть на развалину в центре Москвы? Оно тебе надо? — Да, надо. — Ну, раз надо… И они вместе едут смотреть на обломки театра, на раскрошенную арку. Восход делает их красно-золотыми, и дышится как-то необыкновенно легко. Оба начинают отпускать всё, что тут произошло. Саша нервно выкуривает три сигареты подряд и молча прижимается к Олегу. — Мы справимся? — хрипло спрашивает парень. — Справимся. — Ты же соврал про счастье? — Соврал. — Ты меня не бросишь? — Никогда в жизни. Я этого просто не вынесу. — Олег закидывает руку Саше на плечи и прижимает к себе. Становится тепло. — Пойдём? Нас ждут уже. — Пойдём. Только держи меня за руку. — Конечно. Ты соберись. Всё когда-нибудь кончится и пройдёт. Даже их кровь смоется с рук, если не подвергаться унынию. Веришь? — Верю. — они садятся в машину и едут на съёмки. Вот так просто. Выгоревшие. Душевно больные. Медленно-медленно вновь возвращающиеся к жизни.