like a small peck of dust

Юнги старается не смотреть вниз, чтобы лишний раз не получить остановку сердца от того, как высоко они сейчас. Выдавать страх высоты перед парнем ему сейчас не хотелось. Он сглатывает и аккуратно присаживается на край крыши. Чимин сразу прижимается к боку парня, откидывая голову на его плечо. Чимин, уставший после выступления, но отчего-то с радостным настроением потащил Юнги показать свое любимое место. То, что это будет многоэтажное здание недалеко от центра города, Юнги даже предположить не мог и, вероятно, не согласился бы на уговоры, если бы знал. Но сейчас Юнги здесь и он в объятьях любимого мальчика, и, наверное, сможет пересилить себя. Раннее напряжение от страха перед высотой постепенно отпускает, и Юнги позволяет себе немного расслабиться. Здесь красиво, парень признается себе. Город весь укутан темнотой и переливается яркими огнями, он кажется таким далеким отсюда, но он буквально у них под ногами. Он кажется таким маленьким, но простирается на тысячи километров, в улицах которого можно запутаться, как в лабиринте. — Я люблю тут бывать. Город такой большой и шумный, утягивает тебя в водоворот событий. А ты несешься за ними, тонешь в делах и людях, не успевая понять, когда же закончился день и начался другой. Сейчас он будто на ладони, стоит и сияет, и шума не слышно, и людей не видно. Так тихо и успокаивающе. — Красиво, да, а еще довольно высоко. И даже, признаюсь, немного страшно. — Я не боюсь. На такой высоте я могу представить, что умею летать. Иногда, знаешь, хочется оторваться от земли, прыгнуть так высоко, что больше не приземляться. Взлететь, уносясь вверх все выше и выше, чтобы узнать, что же там над нами. Хочется иногда ощутить немного больше свободы. — Чимин говорит и, кажется, задыхается, а после приглушенно добавляет, — Почему нам не суждено летать? Он не спрашивает у Юнги, но смотрит на него, будто все же ждет ответ. Радость в глазах его затерялась, будто спряталась за спиной печали и какого-то ожидания. Что ответить на такое, Юнги честно понятия не имеет. Он хотел бы сказать, что сделает все возможное, чтобы тот, если не полетел, то почувствовал бы себя настолько свободным, насколько хочет. Насколько он заслуживает этого. И это действительно так, из всех людей Чимин достоин такого дара. Но получить не может, и от этого сердце сдавливает что-то тяжелое и горькое. Наверное, Чимин может прочитать все это по взгляду, поэтому Вместо этого Юнги его целует, медленно и трепетно, забирая тепло с его губ, в обмен отдавая свое. Большим пальцем трет мягкую щеку парня, что принимает и отвечает с такой же лаской. Они не позволяют себе зайти далеко, потому что нужды и нет, но чувствовать друг друга так близко и получать безмолвное обещание быть, и быть рядом, и быть всегда — сейчас необходимо. Чимин немного подрагивает в руках, цепляется за куртку Юнги. Его целовать приятно. Чимин вздыхает тихо и судорожно и медленно выдыхает облако пара, которое тут же растворяется в морозном воздухе. Сейчас только Юнги замечает, как на улице стало холодно. Все еще с закрытыми глазами Чимин трется щекой о куртку старшего, а после тычется носом в шею. Холодно. — Ты замерз? — Нет, все в порядке. — А вот я замерз, поэтому пошли. Чимин хмыкает и улыбается слегка. Юнги перелезает ограждение, радуясь тому, что наконец-то находится далеко от края, и подает руку младшему. Не потому, что тот сам не сможет — Чимин проделывал такое сотни раз прежде и без него. От этого мурашки неприятные по спине пробегают, и хочется защищать. Он сжимает руку младшего крепче. Чувствовать его ладонь в своей, держать и не отпускать желательно никогда, просто быть уверенным, что с ним все хорошо и он в порядке — Юнги иногда загоняется. А еще взгляд Чимина, говорящий «я знаю, о чем ты думаешь». И тоже хватается крепче. — Не замерз он. Юнги ворчит, сжимая в руке холодную ладошку, и засовывает ее в карман своей куртки. Чимин переплетает их пальцы, растягивает губы в улыбке перед тем как мягко клюнуть его в щеку. Такую же холодную как руки в хватке старшего. — Не бурчи, хён. Ночной воздух действительно холодный, температура упала по сравнению с дневной намного, неприятно покалывая кожу потоками ветра. Ночь темная, абсолютно беззвездная, и только редкие фонари вдоль дороги позволяют рассмотреть хоть что-то перед собой. Даже машины не проезжают, что в их районе не такая уж и редкость. Погода неприятная и хочется быстрее добраться до квартиры, отогреваясь под пледом, и отпаиваться горячим чаем. — Юнги! Это снег, смотри! Чимин выдергивает руку из плена теплого кармана, поднимая обе вверх навстречу белым снежинкам, что сыпятся из темноты неба словно волшебная пыль. Действительно волшебная — снега не обещали еще неделю. Они останавливаются под фонарем, молчаливо и завороженно наблюдая за танцем искрящихся снежинок. Чимин обожает зиму. Когда вокруг все бело, изо рта идет пар и щечки краснеют на морозе. Когда можно лепить снеговиков и бросать снежками, благополучно забывая, сколько ему лет на самом деле. Юнги же снег не любит. Не любит холод, пасмурную погоду, несносные осенние дожди. Но больше зиму, когда на дороге гололед, кожа на руках сохнет и трескается, а легкие леденеют от каждого вдоха. А Чимин радуется так искренне, как ребенок, высовывает язык, пытаясь поймать снежинки. — Дурачок, что ты делаешь. — Они вкусные, хён. — Это просто застывшая вода, а ты можешь заболеть. И вопреки причитаниям хёна, Чимин не оставляет свою затею, начиная кружиться в общем хороводе белых кристаллов. В этот самый момент Чимин сам похож на снежинку. Такую же легкую и чистую, незапачканную еще грязью города. Снег оседал на его светлых волосах, а в глазах, словно звезды, мерцали блики от фонаря. В тот самый момент Чимин казался хрупким словно фарфоровая статуэтка балерины, которая стояла дома у бабушки Юнги. Когда его приводили в гости к бабушке, Юнги любит смотреть на нее. Она была невысокой и очень красивой, застывшей в какой-то неизвестной мальчику позе с поднятыми вверх руками и согнутой в колене ногой. Изящная и грациозная, сделанная рукой любимого мастера. Фарфоровая балерина была будто живой, поневоле застывшей в середине танца. Казалось, что глаза ее сияли и горели запертой внутри жизнью. Мальчик долго ее рассматривал, ему так хотелось до нее дотронуться, узнать какая ли она приятная на ощупь, как на глаз, но не мог, потому что знал, бабушка будет ругать. Бабушке она дорога, как и воспоминания о почившем муже, который подарил статуэтку ей. Бабушка любила балет и часто водила Юнги в театр. Тот практически не вникал в сюжет и даже не пытался. Но его цепляла игра, эмоции артистов, которые они выражают четкими па, резкими взмахами и мягкой поступью в пуантах. Он был поражен и очарован. Но с тех пор, как бабушки не стало, он не мог больше приходить на постановки. Казалось, она забрала часть его души с собой и оставила ее в большом зале театра. Теперь и бабушки нет, но Юнги все равно видит балерину каждый день на полке своей квартиры, неизменно останавливаясь каждый раз возле нее хотя бы на пару секунд. Фарфоровая балерина больше не вызывает того восторга, что был у маленького мальчика в доме бабушки. У статуэтки кожа неприятная, шершавая и холодная, а глаза пустые. В них нет ничего. Теперь в квартире Юнги живет не только фарфоровая балерина, но еще и самая настоящая живая, у которой глаза точно искрятся, а кожа гладкая и теплая, такая приятная на ощупь. Любимая балерина, которая всегда рядом и смотрит нежно, и смеется звонко. Которая греет по ночам, дарит улыбку по утрам, которую и держать в руках, и носить на руках хочется постоянно. Когда Юнги переступил порог театра впервые за много лет, впервые уже один, он растерялся. Воспоминания затопили, лишая возможности ровно дышать, а сердце не хотело работать правильно. Юнги ни за что не вернулся бы сюда, если бы это была не постановка, которую горячо любила его бабушка, если бы ее не поставили в день рождения дорогого для него человека. Он не мог не прийти. Юнги пришел в себя только в зале, на своем кресле, когда сцену зажгли светом и со всех сторон полилась мелодичная скрипка. Тогда Юнги увидел его. Он выделяется среди высоких широкоплечих мужчин своим сравнительно невысоким ростом и худощавым телом. Не зная, некоторые могли принять его за балерину, но короткие волосы и отсутствие пачки на талии выдавали в нем парня. Этот танцор был грациозен и изящен в своих движениях, станом гибкий и пластичный, как положено любому профессионалу. В глазах его горела жизнь, телом он рисовал историю словно художник. Он умирал на сцене каждый раз и рождался заново вслед за аплодирующим залом, озаряя всех своей улыбкой. Сердце Юнги отказывалось работать правильно. Юнги долгое время не любил балет. Но он полюбил Чимина, и этого достаточно чтобы влюбиться в его балет. Теперь в театре он бывал часто, а в балетной труппе он всегда выискивает только одного единственного танцора. Наблюдая за ним, Юнги может сказать с полной уверенностью — Чимин умеет летать. Ему не нужны даже крылья. В реальность Юнги возвращается, только когда Чимин накидывается на него с объятьями, цепляясь руками за шею. Руки сами находят его талию и прижимают ближе, крепче. — Ты задумался. Стоял как снеговик весь белый. — Чимин посмеивается, стряхивая волосы Юнги от снега. — Сам то, снегурочка моя. Нос то чего красный такой? — проговаривая, Юнги приближается к лицу парня, касаясь кончиком носа его и начиная ласково тереться. — У снегурочки не может быть красного носа, глупый хён, — его затапливает нежностью, когда Чимин начинает хихикать. — Пошли скорее домой, а то мы тут с тобой двумя замерзшими идиотами останемся, не то что снегурочкой со снеговиком. Отрываться друг от друга не хочется, но приходится, потому что снегопад только усиливается, а ветер грозится замести их вместе со снегом. Домой они добираются быстро, с красными щеками и снегом в волосах, но в обнимку и с улыбками на лицах. Не готовые к снегу куртки они сбрасывают сушиться, а сами скорее избавляются от холодной одежды, кутаясь в домашнее. — Что это? Ты упал на тренировке? У Чимина на бедре синяк, и это не было бы неожиданным, если учесть, что в балете, как и в любом спорте, ушибы, травмы и всяческого рода воспаления — не редкость. Но Юнги знает, такой синяк просто так не получишь. — А, это Чонён случайно ударила меня, когда мы репетировали. Мы столкнулись, видимо я повернулся не туда. Ничего серьезного, хён. — он улыбается и достает аптечку, которую Юнги видит слишком часто. Это «ничего серьезного» случается с Чимином не в первый раз, и всегда по словам младшего никто не виноват кроме него. Чимин был довольно неуклюжим в реальной жизни, мог удариться об угол стола или не вписаться в дверной проем. Но когда дело касалось тренировок или выступлений, он был идеален. Настолько, что ему давалось намного проще то, что не могли сделать остальные так же ловко и правильно. Таких людей называют талантливыми от бога, но мало кто знает, каким трудом он этот талант в себе воспитал. Юнги искренне удивляется, как Чимин смог выжить в этом мире, как его не испортила и не сломала его профессия, вечные тренировки по несколько часов в день, растяжки, выступления и змеиное общество коллег вокруг. Юнги ясно видел, с какой завистью на него смотрят партнёры по сцене, а в особенности девушки. Ведь нередко Чимину приходилось играть центральных персонажей, в том числе и женских, обращая на себя все внимание, любовь и овации зрителей. Зависть и жестокость есть везде, и больше всего от нее страдают хорошие люди, талантливые, старательные, готовые сквозь боль и слезы идти напролом к мечте. Но кроме как тяжело вздохнуть и сказать Чимину быть осторожнее, он ничего не может. Чимину это важно, ему это нравится, он любит балет, он живет им, не обращая внимание на злопыхателей и укрываясь за дружелюбной улыбкой. Юнги обрабатывает его синяк, целует нетронутую кожу рядом с ним, не обращая внимания на слабые возмущения младшего, и укрывает их обоих пледом. — Посмотрим Щелкунчика? — глаза парня можно было бы сравнить с щенячьими, а голос звучит заискивающе. — Только снег выпал, а у тебя уже рождественское настроение проснулось? До рождества не дотерпишь? — Юнги знает, что уже потерпел поражение, на самом деле еще тогда, когда Чимин появился в его жизни, но подразнить танцора он возможности никогда не упускает. — Ты знаешь, как я его люблю, я могу смотреть его в любой день, когда просто захочу. Пожалуйста, хён. — Младший трется о его щеку точно как щенок, Юнги кажется, что его голос даже напоминает скулёж. Смотря историю Щелкунчика, наверное, в десятый раз, Юнги понимает, что она ему кажется даже начинает нравиться, по крайней мере персонажи больше не раздражают, а вполне себе терпимые. Особенно когда к боку прижимается теплый и любимый Чимин, волосы которого все еще немного влажные и пахнут ночным воздухом, а в руках горячий травяной чай. В этот момент Юнги понимает, что готов терпеть и даже полюбить и высоту, и зиму, и глупую детскую сказку, если будет видеть радостную улыбку на лице парня, слышать его искрящийся смех. Ради его глаз, в которых обожание и привязанность, нежность и любовь. Он готов полюбить любой момент в жизни, любую вещь и человека, которые делают Чимина счастливым. Ведь это значит, что Юнги счастлив тоже. — Ты делаешь меня счастливым. Я так тебя люблю. — Чимин заглядывает в глаза и произносит шепотом, от которого мурашки бегут, прежде чем прижаться губами к его в нежном поцелуе. Ради Чимина Юнги готов полюбить даже себя.