Born For Glory

Глухой стук камешка о стекло — тихий и знакомый — привлекает его внимание. Окно открывается вверх, застревая там же, где и всегда, небольшая щепка торчит из рамы и укалывает палец. Голос, родной, низкий, заставляет его сердце биться быстрее. — Тоору? Шторм начинается, усиливается ветер, шелестит листва большой яблони и живой изгороди под домом. Нет нужды в приветствии. — …Ива-чан. Но он не забирается наверх. — …ты доверяешь мне? Взгляд на его сгорбленную фигуру, согнутую так, чтобы на неё не падал свет из соседского дома. Всё внутри Тоору сжимается. Мешок с вещами, толстая куртка — не настолько же холодно. Мрачное лицо, плотно сжатые губы — умоляющие глаза. Конечно. Конечно, я тебе доверяю. — …что мне взять? Глаза Хаджиме расширяются. Благодарность, смирение — непоколебимая решимость. — Всё, что ты не готов оставить, — он говорит. Мягко. Он поднимает голову, лишь слегка, и свет— Синяк. Большой и тёмный, поперёк его левой щеки. — Ива-чан. — Десять минут, — Хаджиме выдыхает, — Быстрее. Пожалуйста. Он не спрашивает, куда они направляются. Машина припаркована вдоль дороги, но это не значит, что они не заметят их пропажи. Прочь, как можно дальше. Прочь. В ногах Тоору два мешка с припасами, позади него бутылки тихо ударяются друг о друга. Его собственная сумка с вещами, прижатая к груди (чтобы согреться? для поддержки? чтобы было, за что держаться?), и сумка Хаджиме, в спешке брошенная на заднее сиденье. И тишина. Он нервничает. Его телефон на прикроватной тумбочке. Записка на кровати, извинение. Попытка объяснить. Оправдание. — Спасибо, — говорит Хаджиме, издавая первый звук за последние тридцать минут, не считая шума двигателя и щелчков переключающихся передач. Тоору берёт его руку и сжимает. Они останавливаются на пустой стоянке часом позже. Хаджиме меняет номерные знаки. (Он не спрашивает, зачем. Это не нужно. Он также не спрашивает, каким образом.) Тоору наблюдает за его движениями, подносит фонарь, борется против темноты, холода, пустоты в своей груди. Благодарной улыбки Хаджиме недостаточно, чтобы её заполнить. Но может быть достаточно, чтобы Тоору перестал склоняться над краем, задумываясь, каково будет спрыгнуть. Отпустить. Он отступает назад, закрывает глаза. На секунду ему кажется, что они непобедимы. Хаджиме морщится, поднимается на ноги. Момент ускользает. Тоору не упоминает замеченных синяков под его футболкой. Он сжимает фонарь сильнее. Спустя два часа Тоору перестаёт читать дорожные знаки. Прежний шторм настигает их. Или, возможно, это какой-то другой. Дождь бьется о лобовое стекло, даже громче, чем рёв двигателя, и проглатывает всё. Тоору поднимает взгляд и замечает, что Хаджиме наблюдает за ним, его взгляд скользит между ним и дорогой. — Спасибо, — он повторяет. Он плачет. Когда он съезжает с дороги, Тоору знает, что до восхода солнца остается недолго. Хаджиме везёт их между деревьев, недалеко от трассы. Здесь тихо, спокойно — но это не значит, что безопасно. Он откидывает заднее сиденье, насколько это возможно, застилает его пледами, садится. Глаза на Тоору. (Всегда, всегда.) — Я знаю, что у нас мало времени. И затем, с протянутой рукой: — …пожалуйста– Тоору пролезает к нему, пока фары машины гаснут, погружая их в темноту. Находит руку Хаджиме в темноте и притягивает его ближе. Он не упоминает мокрых пятен, которые оставляют на его футболке слезы, всхлипов, боли. Он не говорит ничего. Он не может заснуть. Хаджиме бормочет, пальцы сжимаются в кулаки, глаза мечутся из стороны в сторону под закрытыми веками. Он привыкает к темноте и может разглядеть чужой силуэт. Он притягивает его ближе. Он надеется, что тепла будет достаточно. Он не думает о будущем. — Ты не спал. — Нам стоит ехать дальше. Восходит солнце. Он вряд ли спал больше часа. — Тоору. — Я отдохнул. Дай мне немного повести. — Тоору. Тревога нарастает. Они догонят. — …пожалуйста, попробуй поспать. Хотя бы час? Я буду на стрёме. Чувство, будто этого недостаточно. Но должно быть. — …хорошо, Ива-чан. — Не волнуйся. Но как я могу? Всегда ли мы будем ограничены во времени? Тоору просыпается с запутанными в его волосах пальцами. Ласковые движения. Мягкие. Тёплые. Гул, прежде чем всплывает реальность. — Хэй. — …хэй. Взгляд, который говорит больше, чем любые слова, которые Тоору может найти. Он старается не обращать на это внимания. — Нам стоит ехать. Грустная улыбка. Он видит в ней извинение, качает головой. — Я никуда не денусь, Ива-чан. — …хорошо. — Знаешь, ты можешь спать. Уклончивое пожимание плечами. — …есть разница? Куда я поеду? Будет ли это иметь значение? У нас мало времени. — …помнишь кабину? Моего дяди? Тоору помнит. Ох, они обречены. Обречены на этот конец, как сейчас. — Спи. Я довезу нас. Но как долго мы можем доверять…? — Он говорил приезжать. Пейзаж изменился. Тоору не сводит взгляда с дороги. — …я думал, ты отдыхаешь. Пожимание плечами в его боковом зрении. — Отдыхаю. Вроде того. — …мы приглашены? Сложно поверить, когда ты убегаешь от всего. — …если вам нужно скрыться. Он сказал. Конечно, он не имел в виду это. Но Тоору едет. — Ива-чан? Он трясёт его за плечо, осторожно, неуверенно. — Мм…? — Это где-то здесь, верно? Он уверен, что они близко. — Ага. И тишина, снова. Слова тяжёлые. Бесполезные. Тишина удушающая. Он отмахивается от Хаджиме, когда тот собирается помочь с ящиками. — Оставь их. Они не нужны. Лучше быть подготовленными, чем снова бежать. Кивок. Поднять сумки. Дышать. Хаджиме вынимает из стены шаткий кирпич. Вытаскивает ключ. Останавливается, позволяя Тоору его догнать, чтобы они могли войти через дверь вместе. Он не спрашивает, как долго. Меньше с каждой минутой. Цени каждую секунду. Он не спрашивает, почему сейчас. Раскрашено на теле Хаджиме тёмно-синими и багровыми. Тоору не задает вопросов. Он раздвигает преграды между ними, одну за другой, вещь за вещью. Цени каждую секунду. Время истекает. Синие и багровые превращаются в розовые под его пальцами, его губами. Если бы моя любовь могла исцелить тебя, тебе бы никогда не пришлось страдать вновь. Нет магии. Нет чудес. Нет спасения. Время– Покрывало пыльное, но простыни чистые. Тонкие стены пропускают холод. Их тепла достаточно. Почти. — Убеги со мной. Шёпот. Надежда. Упорность. — …Ива-чан… — Ты — всё, что мне нужно. Они никогда не поймут этого, никогда. Он должен знать, что это тщетно. Куда? Навсегда. Я твой. Это больно. Он не может ответить. Надежда в глазах Хаджиме блекнет. Это убивает его внутри. — …я знаю, что это не может продолжаться. Побежденный. Хрупкий. Плачущий, вновь. Тоору хочет кричать. Нет, мы вечные, безоговорочно– Но время. — Я не буду просить тебя ждать, Хаджиме. Страдать ради меня. Я не могу на это смотреть. Но. Время не только враг. Оно также может быть надеждой. — …но я убегу, если попросишь. Как только– как только мы сможем. Это не может продолжаться сейчас. Но могло бы. В будущем. Они знают, что их укрытие приходит к концу, угроза приближается, надвигается. — …обними меня, пока. Пока это может продолжаться. Как Тоору мог отказать? Я твой. Даже если мир хочет сломить нас. В конце слёзы заканчиваются. Тело Хаджиме знакомое, принимает свое место в его руках, кожа на коже. Заставляет его верить, что они непобедимы, вновь. Подтверждает то, что он всегда знал. Я никогда не полюблю никого так, как тебя. — …Тоору. Не разрушай чары. Пока мы прячемся от всего мира, здесь безопасно. — …я сделаю для тебя что угодно. Это, — синее, багровое, — ничего, если– если я тебя получу, в конце. Я мечтаю, чтобы ты чувствовал себя по-другому. Меньше боли. Больше улыбок. Но я никогда не смогу ненавидеть то, что ты любишь меня. Я эгоистичный. Ты страдаешь из-за этого. — …скажи что-нибудь. Тоору давится слезами. — Это нечестно. И никогда не было. Они находят их днём. Тоору не спрашивает, как. Записка…? Это займёт время. [Воспоминание. Рука, сомкнутая на его запястье, отчаянно держащаяся. — Нет, Тоору, не делай этого, пожалуйста– — Они делают тебе больно– — Все равно лучше остаться! Пожалуйста, пожалуйста не вмешивайся. Пожалуйста. Пожалуйста.] Ты просил меня смотреть, как ты истекаешь кровью. [Воспоминание. — Насколько долго– Ива-чан, я не могу– — Выпускной. Ещё три месяца. И затем мы бежим. — …пожалуйста.] И всё же камешек о его стекло. — Почему мы здесь? — Тоору спрашивает, когда слышит подъезжающую машину. Это конец. Это не должно иметь значения. — …я хотел попытаться хотя бы раз. — Бежать? — Да. Он выглядит таким старым тогда. Таким уставшим. Притягивает его ближе. — Знал же, что не сработает. Но ты знал. Ты знал, как только бросил камешек. — …ты жалеешь? Дверь открывается. Секунды ускользают сквозь пальцы. — Я никогда не буду сожалеть о тебе. Это займет время. Мы будем свободны.