It's Not Like You

В конце концов, жизнь — это выбор. Выбор, который ты сделал. Выбор, которого ты не сделал. Тодд сделал выбор, и теперь на нем свободный бежевый комбинезон и белая футболка. Он стоит, уставившись в пол, а тюремный надзиратель скучным голосом вещает, что ему сидеть ещё шестнадцать лет. Восемь — если он будет вести себя тихо. — Держись подальше от банд. Заводи правильных друзей. Сохраняй спокойствие. Не совершай глупостей, Броцман. Тодд не слушает. Он думает о сестре. Ее имя заезженной пластинкой снова и снова повторяется в его голове. Аманда, Аманда, Аманда. Он сделал это для нее. Он делал все для нее. Без него она больше не сможет чувствовать себя в безопасности. * Его камера маленькая. Двухэтажная кровать. Красная металлическая решетка. Кирпичные стены, окрашенные в светло-жёлтый. Телевизор. Пластиковый, легко моющийся стол с пластиковым же маленьким вентилятором и целой кучей книг. Кастрюля. Смена постельного белья на полке красного стеллажа. Пол, бывший когда-то черным, но после многократного мытья жесткой щеткой стершийся почти до серого. Туалет. Из нержавеющей стали. Совсем не чистый. Узкое окно, похожее на длинный вертикальный разрез. Тодд жил и в худших местах. Верхняя койка уже застелена. Тодд бросает свою сумку возле нижней. Его сосед сейчас не в камере. Броцман не знает, что это может означать. На самом деле, ему это и не интересно. Он ложится на голый, обернутый пластиком матрац и вперивает взгляд в заменяющую ему потолок верхнюю койку. Шестнадцать лет. Восемь, если он будет вести себя тихо. Ему будет сорок шесть или тридцать восемь. Курт Кобейн умер в двадцать семь. Что Тодд делал в двадцать семь? Скорее всего, был под кайфом. Скорее всего, врал сестре. Скорее всего, все еще притворялся, будто знает, что делает, будто его жизнь не пошла по пизде. Тодд оглядывает комнату. Замечает одинокое фото в рамке на полке стеллажа. Это и книги — единственное доказательство того, что у него есть сокамерник. На фото — черный кот. — Привет! У двери высокий мужчина. Темные волосы, зачесанные на бок. Серый комбинезон. Улыбка. Мучительно открытое лицо. Дружелюбный вид. — Полагаю, ты Тодд Броцман. Британец? Что за черт? — Я имею в виду, ты должен им быть. В противном случае с чего бы тебе находиться в моей — нашей — комнате. Я Дирк Джентли. Твой сосед по комн…камере. Здесь говорят «камера». Как по мне, это очень странно. Я предпочитаю думать, что мы на самом деле не здесь, и потому собираюсь звать тебя соседом по комнате. Или, возможно, другом? — В голосе Джентли звучит надежда. — Если ты не против. Я не ошибусь, если скажу, что у нас много общего. Мы оба в тюрьме. Мы оба, ну, отбываем наказание за… что-то… Тодд отворачивается к стене. Он рассчитывает, что если сокамерник поймет, что его не слушают, то заткнется. Но Джентли не затыкается. В течение следующего получаса он вещает что-то прямо с верхней койки. Тодд задумывается, не должен ли он согнать Дирка с насиженного места и забрать его койку себе. Разве верхняя кровать в тюремной среде не означает доминирования? Что подумают остальные, когда узнают, что он уступил данное право этому ненормальному? — Ты собираешься принимать посетителей? — спрашивает Джентли. Аманда. — Нет, — моментально отзывается Тодд, и это первое, что он произносит за сегодня, если не считать ответов на приказы надзирателей. Верхняя койка скрипит. Через мгновение с нее свешивается голова Джентли. — Ох. — Тот выглядит воплощением печали. — Как грустно. У меня есть посетитель, и это мое единственное утешение. Моя сестра. Она же мой публичный защитник. Очень удобно. Я имею в виду, мы можем совмещать обычные посещения с юридическими. Тем более, что она не особо эмоциональна, а так мы всегда находим тему для разговора. Мое дело. Точнее мои дела. — Джентли подчеркивает это «дела» с тем же соблазнительным выражением, с каким добрая мама предлагает детям кусочек горячего яблочного пирога. — За что тебя посадили? — Ох, убийство. — Голос сокамерника звучит обыденно. — На самом деле, это не так уж интересно. Верное место, верное время, верный… пистолет. Обычная скучная история. Обычное скучное убийство. — Почему тебя не депортируют? — выпаливает Тодд. По его мнению, это было бы наилучшим решением. Во всяком случае, тогда ему не пришлось бы слушать эту непрекращающуюся болтовню. — Они пытались. Но Великобритания не хочет впускать меня в страну без паспорта, а Румыния не признает моего гражданства. Хотя, я уверен, тут не обошлось без вмешательства ЦРУ — они желают удержать меня в Америке. Я говорил тебе, что тренировался как шпион? Тодд со стоном накрывает свое лицо подушкой. Может быть, если он надавит достаточно сильно, то сумеет задохнуться? * Еда предсказуемо ужасна — длинный пластиковый поднос, разделенный на секции, заполненные чем-то типа кусочков мяса и картошки. Это выглядит как кошачья еда. Вообще-то Тодд почти уверен, что кошачья еда вкуснее. Хотя… тут есть печенье. Броцман съел его до того, как попробовал что-либо из неаппетитной кашицы, разложенной по секциям подноса. Печенье почти не имело вкуса. Впрочем, в последний раз Тодд ел еще на свободе, так что печенье было не таким уж и плохим вариантом. Он сидит за пустым столом. Большая часть обитателей тюрьмы разговаривает, перекрикивается и смеется, разбившись на небольшие компании. Людей и компаний такое разнообразие, что Броцман с ужасом сознает, насколько изолированным он себя ощущает. Он белый парень, ростом метр семьдесят. Он — очевидный представитель меньшинства. Тодд перестает глазеть по сторонам и возвращается к своему подносу, на котором осталась почти нетронутая порция картофельно-мясного месива. Он невольно задумывается о том, как сильно потеряет в весе за грядущие шестнадцать-или-восемь лет. Может, ему стоит начать тренироваться? Но он никогда не увлекался спортом. Это всегда казалось ему бессмысленным. Его отец сказал кое-что сразу после суда. Что-то о правильном использовании свободного времени. Единственное, чего хочет Тодд — играть на гитаре, однако он уверен, тут ему вряд ли позволят достать что-то, имеющее струны. Джентли появляется из ниоткуда и усаживается за стол рядом. Едва его задница касается стула, он предсказуемо начинает болтать. — У меня есть теория относительно того, почему нам буквально предначертано быть соседями, Тодд. Причины поистине фантастичны! Броцман отодвигается, но Джентли перемещается следом, каким-то невероятным образом оказываясь еще ближе. — Почему ты все еще жив? Нет, серьезно, как ты умудрился здесь выжить? — искренне удивляется Тодд. Сокамерник секунду медлит с ответом. — Мне кажется, я на самом деле хорош в… ну… умении дышать. — Это не то, что я имел в виду. — Тодд скользит взглядом по подносу собеседника. Еда Джентли выглядит совсем не так, как та мерзость, что выдали ему. Овощи не переварены до состояния каши. Сандвич. Два печенья — не одно — в индивидуальных упаковках и от реально существующего бренда. — Где… как ты достал это? — О, специальная диета. — Джентли пожимает плечами. — Хочешь что-нибудь? Я обычно пью только чай. Такое расточительство. Тодд знает, что не должен соглашаться, но его урчащий желудок явно имеет собственное мнение. Следующие пару минут он позволяет нескончаемой болтовне Дирка Джентли обтекать его и просто наслаждается свежим хлебом и сыром. * Это становится рутиной. Дирк отдает Тодду свою еду, а Тодд слушает. Броцман не отвечает. Просто ест. Он не психиатр, но четко понимает, что Дирк шизофреник или что-то вроде того — его речь беспрестанно перескакивает с нормальной беседы на нервный бред. Он говорит о взаимосвязи событий во вселенной, о том, что может видеть то, чего другие люди не замечают, и как ему досадно, что все это приходится объяснять. Какое-то время Тодд думает отказаться от предлагаемой Дирком пищи — то, что руководство тюрьмы может добавлять специальные препараты в его сандвичи, кажется вполне резонным — но голод довольно быстро заставляет его позабыть о паранойе. В конце концов он не только привыкает, но даже начинает ждать их совместных обедов. Хотя голос сокамерника и звучит временами маниакально, а его истории похожи на безумную фантазию, все же они так сильно выделяются на фоне других перетираемых здесь однообразных криминальных баек, что почти напоминают о жизни за стенами. Месяц спустя Тодд уже наслаждается рассказами Дирка больше, чем его едой. * — Удивительно, я ведь еще ни разу не спрашивал, как ты попал в тюрьму, Тодд, —  говорит однажды Дирк. В этот момент он лежит на верхней койке, а его рот полон лакричных конфет. Тюремный счет Джентли довольно велик и тратится хозяином исключительно на сладости. Тодд не возражает. Сокамерник всегда делится своим сахарным богатством, так что Броцман может откладывать собственные скудные, заработанные на местной кухне деньги на зубную пасту и гель для душа. Тодд бросает взгляд на верхнюю койку, продолжая рассасывать собственный лакричный леденец. — Убийство. — Это первый раз, когда он произносит это вслух.  — Хах. Мы товарищи по убийствам. Еще одна связь. — Голос Дирка звучит самодовольно, и Тодд невольно усмехается. — Кого ты убил? — Домовладельца. Я не собирался этого делать. Просто вышел из себя. — Многие здесь говорят то же самое. — Он… ну… я украл у него немного денег. Он пришел, чтобы забрать их. Вел себя, хм… неразумно. Принес с собой пушку. Я попытался отобрать ее. И я смог… — Разве это не самооборона? — Первая пуля — да. Но не вторая. И уж точно не третья. Руки Тодда трясутся. Он до сих пор порой чувствует тяжесть пистолета в своей ладони. Он до сих пор порой видит Дориана на полу. Дориан был зол. Его плечо истекало кровью. Он смотрел на пушку в руке Броцмана. Он ухмылялся. «Ну и что ты собираешься делать? Снова стрелять?» Дориан мудак. Долбаный торгующий наркотой мудак. Тодд работал каждый час своей жизни. Тодд, нахуй, не высыпался. Не имел ни друзей. Ни денег. Ничего. Он всего лишь хотел купить блядские лекарства для Аманды. Сотня баксов — и она в порядке на три месяца. Ебанная. Сотня. Баксов. Тодд нажал на курок и выпустил две пули Дориану в голову. В его черепе мгновенно образовалась огромная дыра. Кровь хлынула на пол. И это было просто, блядь, восхитительно. — Мне кажется, моя сестра может помочь тебе выйти, — размышляет Дирк. — Да, конечно, — отзывается Броцман неуверенно. — Хотя… твоя сестра наверняка очень занята твоим собственным делом. — Не моим делом. Просто делом. Я частный детектив. Расследую кое-что. — Кое-что? — Да. Что-то, что я собираюсь оставить неясным и необъяснённым в данный момент. Тодд хмурится. Это не похоже на Дирка — отказываться говорить о чем-либо. — Хорошо. Что ж… Что насчет твоего дела? Кого ты убил? — А. Агента ЦРУ… Погоди-ка. «А», пожалуй, в данном случае излишне. Правильнее будет ЦР-Агента? * — Ты убил федерала? Стой, я думал, именно ЦРУ пытается удержать тебя в Америке? — Что ж… хм… — Дирк замирает. Такое чувство, что он ни разу не думал об этом в подобном ключе. — Я… полагаю, я убил не того агента… * Тодд получает сообщение. Кто-то хочет встретиться с ним. Адвокат. Тодд уверен, что у него нет адвоката, однако не собирается отказываться от халявной юридической помощи. Как только Броцман входит в комнату для свиданий, его взгляд цепляется за женщину с длинными, вьющимися, падающими на лицо волосами. Она одета в строгий костюм. У нее пронзительно-голубые глаза. Почему-то он не удивляется, когда его подводят именно к ней. Тодд садится напротив. Женщина сверлит его внимательным взглядом. — Что ж, хмммм… — Вы Тодд Броцман? — резко спрашивает незнакомка. Броцман замечает на ее шее что-то вроде шнурка от бейджа, заправленного под рубашку. Наверняка спрятать бейдж, чтобы защититься от возможного удушения, ее заставила охрана. Каким-то образом Тодд точно знает, что в случае этой женщины предосторожности излишни. Она наверняка и сама может постоять за себя. — Дирк описывал вас по-другому. — Вы его сестра, — приходит к выводу Тодд. Она не британка, и это немного смущает, но это не самое странное в их ситуации. — Да. Дирк хочет, чтобы я вытащила вас отсюда. Я Барт**. Тодд не знает, что на это ответить, и потому не говорит ничего. Барт скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. Ее взгляд оценивающе скользит по его лицу. — Вы выглядите безобидно. — Для убийцы. Юрист ухмыляется: — Убийство — это не так и плохо. Если знаешь, кого убивать. — Это не… стоп… что за черт? Вы точно адвокат? Женщина закатывает глаза: — Я не всегда была адвокатом. Но право — это именно то, чем я сейчас занимаюсь. Мой парень втянул меня в это. У него вообще отличные идеи. — Она показывает в ухмылке белые зубы. — Есть множество разных способов устранять тех, кого надо устранить. — Ох… — Я изучала ваше дело. Застрелили домовладельца. До этого совершили несколько правонарушений, но все незначительные. Какой большой шаг вперед, Тодд! Особенно для вас, так поддерживающего сестру… — Не втягивайте сюда мою сестру! Барт приподнимает бровь. — Это вы втянули её. Броцман поднимается на ноги и бросается прочь из комнаты. Его пульс зашкаливает. Он кожей чувствует тяжелый взгляд, которым провожает его этот странный адвокат. * Вернувшийся с работы Дирк находит полностью разгромленную камеру. Все, что можно сломать, сломано. Все съедобное выброшено в унитаз. Страницы вырваны из книг. Фото кота скинуто на пол. Рамка разбита. — Держи мою сестру подальше от своей пизданутой жизни, Джентли! — рычит Тодд с верхней койки. Дирк старается сохранить лицо, но его глаза предательски щиплет, а грудь горит. Он тихонько укладывается на нижнюю кровать — его простыня порвана, а подушка наполовину выпотрошена — и радуется, что за свою долгую жизнь выучился плакать, не издавая звуков. * — Дирк, тебе нужно сказать мне, кто испортил твои вещи. — Кен, я не могу. Если я скажу тебе, ты будешь обязан доложить об этом. И тогда его бросят в карцер. А он не должен оказаться в карцере. Он просто не справится с этим! Кен вздыхает и сжимает пальцами переносицу. Рация на его груди гудит что-то невразумительное. Он качает головой. Дирк выглядит тихим и опустошенным. Точно таким же, каким выглядел, когда попал сюда три года назад. Он отказывается от еды. От работы. Он слаб и уязвим. Не похож на себя. Его обычное сумасшедшее поведение, всегда служившее щитом от нападок со стороны других заключенных, исчезло, и теперь Кен боится, что его подопечный превратится в мишень. — Это был Броцман. — Я не говорил этого. — Знаю и поэтому еще не написал на него рапорт. — Кен стискивает зубы и выглядывает из камеры, дабы убедиться, что другие офицеры не видят, как он оказывает Дирку особое неуставное внимание. Удостоверившись, что за камерой никто не наблюдает, он возвращается обратно. — А если он ударит тебя? Ты не твоя сестра. Ты отнюдь не неуязвим. — Он не будет меня бить. — Голос Дирка звучит неуверенно. — Он мой друг. — Он переломал твои вещи! — Он выбирает странный путь, чтобы показать свою дружбу. Я признаю… Кен вздыхает. — Не делай этого, Дирк. Тебе осталось сидеть пять ебаных лет. Это не так долго. Если тебя убьют, твоя сестра никогда не простит меня. — Я не собираюсь проводить здесь пять лет. По какой-то странной причине — той же странной причине, по которой он безоговорочно доверяет Барт, — Кен ему верит. * Тодд старательно игнорирует происходящие вокруг странности. Его тюремный счет неустанно пополняется. Он не обращает на это внимания и тратит только те деньги, которые заработал сам. Его одежда стирается первой. Тодд продолжает носить несвежие вещи, пока надзиратели силой не вынуждают его переодеться. Один из охранников — тот, чью фамилию никто отчего-то не знает, — держит для Броцмана первое место в очереди. Тот нападает на него с кулаками. Он ждет, что за это его отправят в карцер, но и этого не происходит — неслыханная реакция на нападение на офицера. Тодд влетает в камеру, дрожа от злости. Давешний охранник захлопывает за ним дверь и запирает ее на ночь. Броцман старается не смотреть на Дирка, опасаясь собственного бушующего внутри гнева. — Прекрати это! — шипит он сквозь стиснутые зубы. Дирк тихонько читает на своей койке. Он никак не реагирует на слова Тодда, однако его скулы начинают предательски алеть. — Прекратить что? — Хватит раздавать мне свои долбаные одолжения. Я не знаю, как ты это делаешь, но прекрати! — В чем твоя проблема? — выкрикивает Джентли, отбрасывая книгу и поднимаясь на ноги. Броцман внезапно сознает, что это первый раз, когда тот повышает голос. — Я всего лишь стараюсь помочь тебе! — Мне не нужна твоя помощь! — Даже если тебе не нужна помощь, придурок, ты все равно можешь принять ее! Это нормально — позволять другим помогать! Ты не обязан проходить через все это в одиночестве! — Нет, обязан! Слова рикошетят от светло-желтых стен. Тодд холодеет. Соседи начинают кричать, чтобы они нахрен заткнулись. — Не обязан, Тодд, — говорит Дирк тихо, — у тебя есть я. Броцман буравит взглядом пол. Это неправда, а даже если и правда, он все равно не может заставить себя в нее поверить. Его глаза начинает жечь от подступающих слез. Это первый раз, когда Тодд плачет здесь. Дирк делает это постоянно, и Броцман ему завидует. Джентли хватает его за талию и заключает в объятья. Тодд должен бы почувствовать отвращение, оттолкнуть его прочь, назвать засранцем, может быть, даже дать в глаз и вернуть себе утерянное достоинство. Но он этого не делает. В кольце рук Дирка спокойно. Комфортно. Тепло. Тодд и забыл, как ему не хватало простого человеческого тепла. Это — наиболее близкая и интимная вещь, что он позволял другому за долгие годы. За исключением сестры. Сестра. Аманда. Воспоминание об Аманде уничтожает последние крупицы сдержанности. Тодд заходится в рыданиях, отчаянно цепляясь за одежду Дирка. Его колени подгибаются. Он падает на пол, утягивая сокамерника за собой. Он не может прекратить трястись. Не может перестать плакать. — Прости меня, — рыдает Тодд, — умоляю тебя, блядь, просто прости меня. Дирк тихонько нашептывает ему в макушку что-то успокаивающее и нежно поглаживает по спине, разгоняя своими горячими ладонями захлестывающее Броцмана волны скорби. * Этой ночью они спят в одной постели. Дирк держит сокамерника в своих объятьях до самого утра. Когда тот выбирается из них, он не говорит ни слова. * — Я должен знать, почему ты сделал то, что сделал, — шепчет Дирк, мягко обнимая Тодда со спины. Они продолжают спать в одной кровати в течение последних нескольких недель. Просто спать. Бок о бок. Тодд хотел бы сказать, что это нормально, но это, увы, не так. Это в лучшем случае взаимозависимость. В худшем же — тюремная гомосексуальность. Тодда не смущают отношения с мужчиной — он бисексуал. Однако тюрьма — это другое. Тут это наказуемо. Тут это мгновенно повесит на их спины мишень: и для надзирателей, и для других заключенных. Это нарушение правил. Это может увеличить их сроки. Шестнадцать лет. Восемь, если он будет вести себя тихо. Это огромная разница — выйти в сорок шесть или в тридцать восемь. На другой же чаше весов — мягкая кожа Дирка, тепло его объятий, его поддержка. Они до сих пор ничего не делали. Они даже не целовались, хотя Тодд этого хочет. Ох, блядь, как он этого хочет! Ему почти больно от того, что он не может этого сделать. — Почему, — бормочет Тодд в подушку, — почему это так важно? — Потому что Барт права: это на тебя непохоже. — Ты меня почти не знаешь, как ты можешь утверждать, что похоже на меня, а что нет? Дирк приближает лицо к его затылку. Тодд обожает, когда он так делает. Он хочет, чтобы тот его поцеловал. Он мечтает проверить, желает ли тот его настолько же твердо… но ему не хватает смелости отвести руку назад и проверить. — Я это предчувствую…  Тодд тихонько смеется. — Ох, конечно, одно из твоих предчувствий. — Да, типа того, которое подсказало мне, каким ты будешь отличным лучшим другом. — Это нелепо. — Почему, разве ты не мой лучший друг? — поддразнивает Дирк. Тодд закусывает губу и тянется к нему. Он кладет руку на промежность сокамерника, чувствуя через тонкую ткань форменного комбинезона его стояк. Дирк хочет его. Дыхание Джентли обрывается. — Я не знаю, кто я, но уверен, что кто-то куда больший, нежели просто друг. — Черт… Дирк толкается Тодду навстречу. Его ладонь на бедре соседа напрягается. — О господи, да. — Броцман моментально воспламеняется, почти забывая как дышать. — Пожалуйста, Дирк. — Ты хочешь этого? — Джентли звучит неверяще. Тодд стонет, хватает руку Дирка, до сих пор покоящуюся на его бедре, и тянет ее к собственному стоящему колом члену. Пальцы друга послушно сжимают его плоть. Броцман срывается в бессвязное бормотание. — О Боже. О чёрт. — Дирк, я не делал этого месяцы. — А я — годы… — Да ты, блядь, шутишь. — Тодд вонзает зубы в нижнюю губу, старательно сдерживая рвущийся из горла стон. — Дьявол, мы должны стараться быть потише. Дирк прижимается к его шее. Скользит по ней губами. Нежно прикусывает ушную раковину. Проникает языком внутрь. Тодд вздрагивает. — Я бы хотел, чтобы ты меня трахнул, — шепчет он. — Ты даже не представляешь, как сильно я бы этого хотел. — Бля-а-адь. Но что я могу сделать сейчас? — Подрочи мне. Дирк расстегивает ширинку на его комбинезоне и запускает руку под свободные боксеры. Его горячая рука обхватывает член Тодда. Медленно движется по стволу. Скользит по предэякуляту. Слегка сжимает. Надрачивает. Тодду хочется большего, но у них нет даже смазки, не говоря уже о достаточном для качественного сношения пространстве в комнате. Он отклоняется назад, тянет руку за спину Дирку и пытается прижать его к себе как можно ближе. Он ощущает твердый и длинный член сокамерника, упирающийся в его ягодицы. Он хочет почувствовать его внутри. Хочет, чтобы он растянул его. Открыл… — Двигайся так, будто трахаешь меня, — умоляет Тодд, — пожалуйста. Дирк толкается в его задницу в том же ритме, в котором двигает рукой на члене. Через все эти, такие лишние сейчас слои ткани Тодд чувствует, как стояк друга упирается прямо в его анус. Это ощущение выбивает из его рта полувсхлип-полустон. Дирк толкается в его вход еще раз. Тодд закусывает зубами подушку. По телу Дирка пробегает дрожь. — Так хорошо, — хнычет тот. — Да. О да… Джентли выпускает из пальцев его член и перемещает руку на талию. Теперь Броцман ласкает себя сам, жестко и быстро, а Дирк продолжает «трахать» его задницу. Все это слишком тесно, резко, скомкано и так… сладко. Тодд чувствует, как сильно Дирк хочет его. Как сильно желает кончить с ним. Довести его до оргазма. Тодд изливается в собственную руку. — Ах… Ах! — Дирк финиширует на пару мгновений позже. Следующие несколько минут тишину в камере нарушает лишь звук их тяжелого дыхания. Дирк первым начинает двигаться, побуждая партнера обернуться. Некоторое время Тодд просто смотрит на него. На красивое лицо. Лучистые глаза. Счастливую улыбку. А затем втягивает в нежный, такой долгожданный поцелуй. * Это на тебя непохоже. Это на тебя непохоже. Это же правда на него непохоже. Броцман знает, он — агрессивный человек. Он всегда был агрессивен, но никогда не делал ничего по-настоящему жестокого. Он позволяет ярости существовать внутри себя, но не выпускает ее наружу. Он пишет музыку. Превращает гнев в творчество. Он никогда не ранит. Но в тот раз он это сделал. В тот раз он убил человека. Это не имеет смысла. — Такое однажды уже случалось, — говорит как-то Дирк за ленчем. Сквозь отличный намного-лучший-чем-у-остальных обед Джентли Тодд бросает на него удивленный взгляд. Он ничего не говорил другу о своих размышлениях, однако тот отчего-то выглядит так, будто точно знает, что конкретно доставляет ему беспокойство. — Я знаком кое с кем. Так же, как и тебя, его против воли втянули в убийство. — Как? — Гипноз. Со стороны захватившего его тело призрака. Тодда больше не удивляют фантастические речи Джентли. Что его поражает, так это собственное незамедлительное: — На самом деле, я тебе верю. * Дирк начинает заниматься оригами. Тодд не спрашивает его, зачем. Люди делают разные вещи в попытках занять себя. Когда он переходит на бумажные цветы, Тодд также не задаёт вопросов. — У меня есть предчувствие, что они нам пригодятся, — поясняет Джентли. — Но только зеленые. Они обязательно должны быть именно зелеными. Тодд интересуется, как именно он скручивает свои цветы, и скоро это становится их совместным занятием. * В это утро холодно и дождливо. Дирк и Тодд сидят во дворе настолько далеко от всех остальных резвящихся на траве групп, насколько это возможно. Дирк с привычным воодушевлением рассказывает что-то странное и смущающее и вдруг неожиданно замолкает прямо посреди фразы. — Мы должны идти, — говорит он напуганно. Тодд оглядывается вокруг. Всё выглядит совершено обыденным и нормальным, но ужас на лице Джентли настолько очевиден, что он просто не решается его игнорировать. — Хорошо. Обратно в камеру? — Нет. Мы должны идти к воротам. Тодд сконфужен, но это не мешает ему согласно кивнуть. Они поднимаются на ноги и идут вдоль беговой дорожки. Джентли выглядит очень напуганным. — Дирк, ты в порядке? — Я… Я должен знать. — Он трясет головой, отгоняя какую-то мысль, фокусирует взгляд на Тодде и взмахивает рукой, будто намереваясь взять его за руку. Броцман уворачивается. Нет, он был бы только рад, но на виду у всех позволять себе подобные нежности небезопасно. — Тодд, ты же останешься, правда? Останешься со мной? — Конечно, Дирк, — говорит Броцман автоматически, — почему ты… Остаток его фразы тонет в громогласном шуме. Тодд оглядывается вокруг. Двор для прогулок наполняется криками. Банды бросаются друг к другу с явным намерением выбить из противников все дерьмо. Через мгновение на зеленой траве — настоящая куча мала. Броцман едва ли может понять, кто в этом человеческом месиве охранник, а кто заключенный. Надзиратели начинают скидывать с вышек гранаты со слезоточивым газом. Белый дым покрывает землю. Орет сирена. Грохочут выстрелы. — Дирк! — Тодд инстинктивно хватает сокамерника за руку. Совсем рядом раздается звериный рык. Это двигатель. Прямо за их спинами. Возле ворот. — Тодд! — Дирк резко дергает Броцмана на себя. В следующую минуту на том месте, где он только что стоял, оказывается черный фургон. Черный фургон, снесший к херам тюремные ворота. Он расписан граффити и слегка помят. Его двигатель дымится. Тодд отшатывается. Его взгляд перескакивает с машины на дыру в заборе и обратно. Дверь фургона скользит в сторону. Внутри люди. Кожаная одежда. Цепи и пирсинг. Они довольно ухмыляются и кивают головами, приглашая внутрь. — Ох блядь, — сердито фыркает Дирк, — я должен был догадаться, что это будете вы! Как всегда! Моя гребаная удача! — Да ладно, Икар! — отзывается с переднего сидения светловолосый мужчина в очках. — Время обеда! Джентли кладет ладонь на плечо Тодда и тянет его за собой. Растерянно озираясь вокруг, Броцман позволяет втащить себя в автомобиль. Еще до того, как он успевает усесться, фургон срывается с места. Тодд скользит по металлическому полу, невольно выпуская из рук ладонь Дирка. Сердце Броцмана пойманной птицей заходится в груди. Он покидает тюрьму. Он буквально из нее сбегает. Что за хуйню он творит? — Ты планировал это? — перекрикивает Тодд рев мотора и оглушительный скрежет металла, который раздается, когда фургон проделывает в заборе новую дыру. — Разве я выгляжу как человек, у которого может быть план? Это отличный ответ, но Броцман не так уж уверен, что к нему стоит относиться серьезно. С другой стороны, какое теперь это имеет значение? Внезапно Тодд замечает еще одного человека. Длинные каштановые волосы. Черная подводка. Мягкое лицо. — Аманда? Аманда смаргивает слезы и энергично кивает. Броцман бросается к ней, заключая в крепкие объятья. Он вцепляется в ее плечи. Дрожит. Плачет. — Как ты?.. Почему ты?.. Тодд не понимает. Он усилием воли заставляет себя выпустить сестру, убирает волосы, падающие ей на глаза, и внимательно вглядывается в ее лицо. Это она. Это точно она. Живая. Настоящая. — Я не знала. Я не знала, что ты в этой тюрьме. Мы просто почувствовали вас, когда проезжали мимо. Точнее, они почувствовали. — Аманда смеётся и снова обнимает его за шею. — Тодд, кто это? — Дирк Джентли. — Броцман дрожит от облегчения. Он оборачивается к другу. Тот все ещё выглядит обеспокоенным, но его лицо больше не перекошено от ужаса. Трое мужчин, спасших их из тюрьмы, не сводят с него странных, голодных взглядов. — Привет! — Дирк шагает к Броцманам. В его руках букет цветов из оригами. Цветы флюоресцентно-зеленого цвета. Точно такого же, как лак на ногтях Аманды. — Это тебе. Аманда, так ведь? Дирк оборачивается к бывшему сокамернику и дарит ему широкую улыбку. — Думаю, я должен предупредить тебя, Тодд. Наша жизнь теперь станет чуточку… странной. Тодд оглядывается вокруг, переплетает пальцы с пальцами сестры и согласно кивает.