Пироцитам

Его кроссовки в пыли серой октябрьской крыши многоэтажки, из-под его серой шапки торчат ярко-рыжие волосы, костяшки пальцев не сбиты под кастетом, тонкими, длинными, с узлами суставов пальцами держит притащенные тёлкой красные мальборо. На крыше из колонок орёт культура, сменяя 36 и 6 — у Алёны коллекция из сасных мужиков в плеере, исключительно на кого она шликает. Кирилл не пиздит, молча провожая розовые облака, думая, что рэпер ничо такой, но ссанина, косясь на пятнадцатилетнюю педовку, наверняка думающую, как этот цвет подходит к её розовым волосам, и что она его крошка, Кирилл легонько улыбается кровоточащей ране в небе, долю секунды уделяя Алёне, ловящей каждый его взгляд с высунутым языком собачки, с толсто очерчёнными дешевой едкой подводкой карими глазами. Одеты они оба по моде: куртка цвета хаки, мехом цвета лайки, в потрёпанных левайс, чёрная тишка, коротенькая юбочка и тяжёлые ботинки на тоненьких ножках. — Будешь ещё или мне допивать? — Алёна старается убрать из своего голоса всякие эмоции, кроме любви к смерти и к нему, Кириллу хочется прошептать зло на непроколотое ушко, что для полноты образа ей не хватает возненавидеть его наконец и спрыгнуть, поставив бокал с винишком на край крыши рядом с камерой. — Давай сюда, малая, — так сексуально для девичьих ушей, и миниатюрная розоволосая девочка с отросшими корнями благоговея отдает ему бутылку красного полусладкого, пялясь на то, как пьёт из горла и солнце отражается в стекле. — На, последний глоток тебе, — напомаженные губы изгибаются в улыбке от его заботы, это так мило! И Алёна, вчерашняя отличница с чёрной косичкой, высовывает язык, капает тонкой струёй вино, шея под чокером изгибается в глотке, надеясь возбудить Кирилла, но тот хуй клал неэреагировнный, и привычно уголки губ поднимал вверх в паскудной лисьей улыбочке. — Есть разговор, не, мы не расстаёмся, не реви, малая, мне предложили работёнку, так, подработку, на лето в Питере. Алёна, уже начавшая загнивать с разводами туши на мокрых щеках успокаивается достаточно, да ей чтобы умереть хватает милисекунды, если дело касается Кирилла. — Связанную с наркотой, — но все так понятно и Алёна спрашивает. — Когда мы уезжаем? — конечно мы, он же сказал, что не бросит её, она же так его любит, ради него убила в себе ту тошнотворно-хорошую отличницу. — Всё завтра, малыш, всё завтра, — повторяет для замершей девчонки, потерянной в своих мыслях. — Так, по домам, — Кирилл в последний раз смотрит на тёмно-синее небо с фиолетовыми разводами и отворачивается, идя к лестнице. — Куда? Время детское! — поворачивается и серьёзно говорит. — А мы с тобой и есть дети. — и руку ей подает еле-еле сдерживая липнувшую на губы усмешку. — Я бы предпочла тебя — папочку, — воркует, протягивая свою маленькую ладонь. Встаёт на носочки, касаясь накрашенными темной помадой его обветренных, потрескавшихся, прикоснешься — закровоточат, облизывая огрубевшую кожицу, пока Кирилл не залазит ей языком в рот, целуя по-француски. Отстраняется он, и тянет к ржавому железу двери, не давая отдышаться от возбуждающего поцелуя с любимым и за руки они спускаются по разрисованному чужому подъезду, оставляя ключи в тайнике с крыши, запирая её, не отпуская друг друга, ступенька за ступенькой по чужому разрисованному подъезду, что порядком бесит Кирилла, но новую девушку он не ищет третий месяц. Он как раз получает на телефон фото закладок и поджидает у своего бара паренька «Я сдохну от мефендрона к двадцати», как к нему подходит Питер собственной персоной, его старший брат, не он к нему в дорогущем ресторане/модненьком лодже/бентли, зато не один. Его манят за собой, как заправские путаны, глубже в переулок, Кирилл ядовито улыбается такому акту доверия крысам, но идет следом глубже и глубже уже начиная подозревать, что если не дропать сейчас — эта грязная в граффити кирпичная кладка станет его могилой, но они выходят к припаркованной бехе и Кирилл чует наебалово, потащившись за вооруженным Питером и его друзьями. Перед ним открывают заднюю дверь и Кирилл садится перед серьезными дядями, Питер садится следом, хлопая дверью, остальные идут искать другую тачку.  — Эти русские суют свои большие носы и кривые хуи во все пёзды, но я нашел целочку! — Как бы она не залетела от тебя, — всем своим видом Кирилл скорбит о размерах этих самых в далекой России — Проекции — нехорошо, гандоны нынче дорогие, но, Кирилл… — отличный парень этот Питер, с ним можно побыть двумя школоло, пока не начнёт обсуждать, как Кирилл будет высирать товар и та твоя гёрла, нам как раз нужны шлюхи, новое направление осваиваем так сказать, — Питер ему улыбается, складывая искревлёнными губами кажущиеся ему идеальными планы и будь Кирилл влюбленным ссыклом — замер бы, оцепенел. Алёну он не любит, эту ставшей розоволосой бестией он использует. — А разве второй курьер вам не нужен? Можете запихать ей наркоты во все дыры и вшить в желудок, а шлюхи кому сдались, девчата быстро теряют лоск, ну натуральные моли, только вскрываются, выпадают из окон, вешаются или сбегают с клиентами, мусорами. — Кирилл театрально разводит руками, для шалавы это выгодно, а всё, что расписал тут — детский лепет плохого, но всё же парня, нежелающего отдавать свою детку. Питер перманентно имеет только две эмоции — паскудный оскал с паскудным смехом и страшенное, угрожающее ебло. И сейчас Питер своим легкомысленным согласием только намекает на то ебло, и Кирилл ощущает, как хомуты на шее мешают вздохнуть, он здорово подставил свою сраку под толстый хер, теперь жизнью и здоровьем этой малолетней педовки будут шантажировать его до конца её дней. Машина тормозит, а Кирилл не замечал, что они едут, конечно у Питера ужин, с каким-то важным хуем, Кирилл уже говорил о любви жрать за обе хари. Он приглашает и Кирилла, но Кирилл ссыт желчью и хочет только домой и свою колонку на весь дом. — Увидимся в Питере, Киря, — они пожимают друг другу руки и Питер идёт к чуваку, ужинающему глубокой ночью. А «Киря» мог бы чувствовать себя снова маленьким мальчиком, млееющим от дружбы со старшиком, бесится там, но открывает окно и курит отжатую у своей бабы сигарету, как знал, что надо две брать и извозить, помять её в кармане. Собирает вещи в рюкзак, запихивая толстовки, тишки, футболки, зажигалку и местечко бережёт для орущей колонки, а Пиро ниче такой, приходы яркие у челика со спидов и надрыв спидовый же, значит хороший додик, нужно слушать, когда в дверь звонят. Огнестрел у Кирилла весит мёртвым грузом, в отличие от любимого кастета в кармане, он не вооруженный школьник, нет. Заглядывает в глазок и видит свой розовый рычаг для шантажа, звонок которой всё откладывал по неизвестной науке причине, стыдно, что втянул — пфффф, сама хотела стать плохой, стыдно за свои чувства — пффффф[2], какие чувства, просто стань она шлюхой, он, как бы иронично, не решился на секс с ней. — Прости, но я не могла ждать, когда ты мне позвонишь. — Ты как раз вовремя, заходи, располагайся. Девушка теряет остатки стеснительности и переступает порог. На ней неброская чёрная куртка, потертые джинсы и кроссовки, длинные волосы собраны в хвост, в руке шапка, на лице отсутствие макияжа, короче то, что отличница смогла придумать для побега. Алёна разувается, пока Кирилл ей говорит, мол: «Слишком стараешься быть незаметной, все пидоры сбегутся». — Я ваще думаю, что нам лучше лететь разными рейсами, малая, и переоденься по красоте, как ты умеешь, — гладит по голове девочку, разучившуюся краснеть. — О, тебе приглянулся Пиро! — Да, охуенный мужик. — Хех. — Я не пидор. — Хееех. — Не мерь всех по себе, маленькая сучка, — Алёне слышится любовь и нежность, особенно когда парень её целует. Алёна еще не переоделась, и нужно порыться в девчачьих вещах, а то с неё станется набрать алкоголя на весь рюкзак и любимую штукатурку. Секс перед приходом серьёзных дядь — ну такое, Кирилл правда продолжает её целовать, переходя на бледную шею с родинкой, которую прилется замазать тональником, не оставляя следов, только языком и губами.Алена от такой нежности млеет, обнимая его за плечи. Его глаза бездумно глядят в потолок, как у куклы, мягкие губы в безвучном стоне, но Кирилл отстраняятся до стояка и оставляет девушку переодеваться, а не отходить от эксатозов и оргазмов, что девушка и сама понимает без: «Переоденься, Лён», пока сам пялит в её рюкзак, не находя там нечего крамольного, помадой тёмных оттенков, он не заполнен футболками-толстовками-кофтами и всё в таком духе, в отдельном карманчике подводка и помада, кошелёк и паспорт, который ей больше не понадобится. — Нашел что-нибудь интересное? Дилдаки я оставила дома маме, — если будешь говорить о хуях из Алёны Шварцевой — станешь трешером, волосы только в розовый перекрасить не забудь. Это так не работает, малыш, и вызывает лишь снисходительную ухмылку у Кирилла, получилось бы жалостливая, но такого говна в нём нет, только в кишках. У него звонит телефон, в нем голос под пичами велит ему спускаться. Благо Алёна успела переодеться в юбку с кофточкой с сердечком и накрасить губы коричневым. Выходят, выключают свет, закрывают дверь вот это все, спускаются на обьездевшим все этажи кроме их, старом лифте с нервно закрывающейся дверцей, пощадивший на сей раз её рюкзак. Синяя легковушка с тонированными стеклами и заляпаным грязью номером, в которую залазят двумя подростками и больше не возвращаются домой. В машине Питера не оказалась, только трое вооружённых человека и водила с ними. Алёна заметно нервничает, а Кириллу похуй. Алёне всаживают шприц в шею, когда машина останавливается, выносят на руках, такую маленькую и хрупкую, Кирилл отстраненно думает, что если её все же разберут на органы или отдадут в сексульное рабство, то он… Да похуй ему, если честно, а ком в горле — самому бы не сделаться. И воспоминание девчонки, сбежавшей от родителей с ним на крышу признаваться в любви — хуйня, фу, не думай, Кирилл, ухмылка сама напрашивается — ты стала по настоящему плохой девочкой, Алёна, очень тупой. Посреди глотки — кредит доверия к братику, которого всё нет, вот они в стремном гараже со свисающей арматурой, с которой капает вода в чистые лужи с прозрачной водичкой и это звук напрягает с первой секунды. Благо, быстро приезжает ещё одна тачка с Питером, тот выходит и довольный садится в машину к Кириллу. После сопливого приветсвия:   — Твоя тёлка будет вести основной товар, с великовозрастной сукой, ой, то есть женщиной, как девочка, летящая к родителям в Питер, — сказал он, конечно, другими словами, но мозг Кирилла сломан. Заглатывать ему приносят прямо сюда, возле бентли Питера. Дают билет на рейс через три часа и новый паспорт на Александра Питюлина, накидывают пару лет. Он крутит его в руках, фотка всё та же, прыщавая, с забавным «все пидорасы, а я Д’Артаньян» взглядом, с высоты семнадцати лет-то, Кирилл-Александр ухмыляется во всю, слетает инстинкт самосохранения, влетает в мандраж до потряхивающих пальцев и маниакальный блеск в глазах. Таким его сажают уже в другую тачку и везут в аэропорт. Регистрация на рейс подходит к концу, все места у окон уже заняты, но волнует Кирилла разумеется не это, его трясет от сдерживаемой нервной энергии, хочется кататься на тележках для багажа, шуткануть про барыженье на досмотре, порытся в чьём-то чемодане, спереть телефон, да хоть подрочить на красивую работницу авиакомпании за стойкой, спрашивая, можно ли её называть стюардессой? На такой ноте он проходит контроль, просвечивая свой скушный рюкзак, дает ощупать пустые на мдмашки и кастеты карманы, проходит молча паспортный контроль и получает посадочный талон. Кирилл всегда знал, что что бы он не делал — он выйдет сухим из воды, а знаете почему? Яиц хватит перекусить себе язык. На сидения недостроеного аэропарта, напоминающего пром-зону он не садится, сразу идя на посадку, стоя у окна, карауля свой боинг, через начавшийся не кстати осенний дождь, забивая каплями стекло-обзор. Место оказалось у прохода, соседи — беспонтовыми стариками. «А кто для тебя понтовый, Кирилл? Алёнка? Питер? Тот парень? Родоки? Клиенты? Тёлка, что не дала? Неее, все сосут с проглотом.» Он, вальяжно закинув ногу на ногу, игнорируя предупреждения выключить телефоны включает музыку, но старый добрый хард-рок не вставляет и Кирилл листает аудиозаписи, вздрагивая от русского голоса того парня с приходами от спидов и сэлфхармом. Пожалуй, он не сосёт — его нет, он бестелесный голос поющий, читающий на ушко. Пускай я бездарность и самодур, Let me mediocrity and tyrant, Но слово каждое цепляет за сердце будто гарпун Просыпается Кирилл когда брюнетка-стюардесса осторожно трясёт его за плечо, просит проснуться Он открывает глаза быстро готовый схватит настырную девушку за руку, но быстро соображает, и уёбывает с самолета. Кирилл идет в слэм людской давки что бы подцепить свой рюкзак с извивающийся змеёй ленты. Оглядываясь в зоне прилёта Кирилл не находит встречающего, перечитывая присланную смску в сотый раз, ждет вторую, с каждой минутой ожидания пробираясь все ближе к дьюти фри, магазинчикам с завышеными в десятки раз ценами, что бы хоть чем-то занять свой мозг, пусть и рассматриванием сувенирного шмотья, телефон садится, но у Кирилла есть повербанк, но слушать музыку сейчас, когда прогорает такое серьёзное дело, и за ним вот вот придет добрый дядька из наркоконтроля с мухтаром и омоном. Его так часто били по руками, что не тянется к айтюнс. Не кстати вспоминается голос на русском среди англохардрока и это же музыка протеста, Кирилл, как ты можешь ваще просить у тёлки стать вдувабельной плохой девочкой, если пялишь на заставку своего яблока и не можешь даже включить рэпчик. Не, так не пойдет, пустая маска с механически искривлённым ртом и в пустом айфоне он находит того рэпера, Пиро, и включает в одно ухо, не замечая, как сглаживается улыбка, становясь нежной, глазами его девчонки. Его пасут два челика, до тридцати и после, разный стиль одежды, волосни, идут друг от друга на почтённом расстояние, но Кирилл в этом дерьме с двенадцати, фишечки сечёт. Быстрым шагом сам по указателям идет на парковку, даже не пытаясь подергать свой чокер, провереть длину поводка, слится с толпой, надевая второй рукав своей куртки и выйти в город, а там бежать-бежать-бежать, меняя квартиры, телефоны, внешность, покупая себе искуственные вагины, и трахая их в презервативе, отказываясь от шлюх, но из «Кири» выбили всё, кроме мудачизма и ухмылки, с ней он и идет на убой, проходя очередной выход в город, и вот он наконец — значок выход на парковку останавливается прямо под ней. — Вам стоит показать мне свой бентли, если со мной быть хотите, — Кирилл поворачивается и ждет когда его догонят говоря вот эту вот пафасную фразу в мельтещащую толпу, в которой вырисовывается Джеймс Бонд и Брюс Уиллис. — Наконец-то, Кирилл, я тебя обыскался! — к нему подходит лысый мужик с пивным пузом в рубашке из-под которой виднеется футболка с, о Господи ванильной надписью на английском для тп о свете мёртвых звёзд, ведь так никто не догадается, что ты гэнгстер. — Тот самый Антон, — ему протягивают руку, Кирилл пожимает, второй наушник болтается на шее, Пиро кончил и ебашат Раммштайн. — Александр. — Бентли я тебе не покажу, мы поскромнее, но на минивэн можешь расчитывать. — А твой друг с нами не пойдет? — заговорившись Александр потерял второго, плохо. — Пошел сгонять с платной парковки, ну что, пойдем или купишь себе книжку, чтобы на толчке было веселее? — шутник подходит совсем близко, как страшненькая подружка, у Кирилла не блекнет полуулыбка и обвинение в копрофилии. Так и идут в дождливый Питер, к тачке с тонированными окнами, внутри которой оказывается второй и Кирилл с шапкой в руке устало откидывается на сидение, считая повороты, смотря на серый салон сквозь яркие пряди, гадая, не сдадут ли его на органы или на парашу, вернее, попытаются — откусанный язык, все дела. Когда они наконец приезжают, это оказывается холодной сталинкой, дальнейшее времяпровождение в которой окутано мраком, и когда его оставляют уродливые красные пятна все же «расцветают» бледной коже. Кринжово, но деньги не пахнут, а их ему оставили наличкой, и новой кредиткой, чёртовы распространители рокет банка. Деньги не пахнут — Кирилл в белой футболке, достает из кармана зажигалку, проклиная себя за отстусвие сигарет, только на пальцах левой руки белая пыль и он вдыхает её, убеждая себя, что вштырило, кружился бы как баба, но идет на балкон, молча пяля на огонек зажигалки, который раз за день натыкаясь в башке на Пиро, самое время или полезть на айтюнс и купить ещё его альбом или сбросить телефон к хуям в непрывычно просторный питерский двор. Ему спидозно шепчут про витаминки и Кирилл предстовляет, что этот нарик вот прям здесь, в пустой двушке со сквозняками, на балконе, стоит напротив, ломано скалясь иронично-постиронично-саркастично, и срывается на крик ломанной истерики с обесцвеченными волосами и вожделённой сигаретой между губами на которые и смотрит Кирилл, игнорируя глаза и что это за пидорские мысли, вот Пиро заканчивает ему изливаться и уходит в свою пасть дракона, только не как обычно, а растворяляясь в сигаретном дыме в закончившимся дожде и Кирилл делает, что он хочет — хватает ладонь, переплетая пальцы и Кирилл в говно неловко стоит с призрачным мужиком, которого знает только как исполнителя второй день, и на диалог с которым скудной фантазии не хватает, а вот на неловкий танец на тесном, промозглом, застеклённым (но толку?) балконе. На нём чёрная футболка, на ней зубоскалят рожи, и чёрная толстовка пахнет жвачкой и всем сладкоприятном, что есть в мире — розовым пигментом, таким Алёна красит волосы, но у Пиро не розовый. Выталкивает его так же резко, как накрывает — раз и он один на мокром бетоне, трясется, как героинщик, зажигалки ни где не видно. На этой хате он не останется. С балкона собрать деньги, напялить куртку, оставить ключи в почтовом ящике по старой привычке к одноразовым квартирами. Этот дом ему так осточертел, что он даже не пытается заглянуть на крышу. С карманами, набитыми налом, первом делом идет по гугл мапс к близжайшему банкомату, чтобы закинуть на свою новую карту деньги, идёт в тур по барам и крышам, зависая на сайтике с открытыми крышами Питера. Бар был пятым по счету и ему уже мерещился Андрей в проходящих мимо челов с высветленными волосами, когда под утро понимает, что так больше не может, ему надо закрыть гештальт, увидеть и разочароваться и лезет в своего лучшего друга — айфон, новый и свежий, когда к нему подходит низенькая блондинка и картавя предлагает мит энд грит на Пиро за жалкие две тыщи, смелости заправской барыги у неё не хватает и вот прям заметно, как она старается не мямлить и ждет отказа или встречных предложений «я за эти билеты тебе б заплатил максимум тыщу». У него, блядть, СЕГОДНЯ, в этом баре концерт, у него, сука, не солдаут, и он дорос до мит энд грита, и у Кирилла будет плакат и фотка с кумиром (????). Вот только нет таких у Кирилла, а кто там у него есть? Уставший мозг заебался думать. [бета: мой тоже.] — Не, — ему не до любезностей. Девушка только хочет продолжить разговор, набравшись смелости, продолжать впаривать или в надежде поскакать на его члене, а Кирилл уходит, не дождавшись, пока первые звуки покинут её ротовую полость, оставляя её с каре и в тишке, отворачиваясь к барной стойке. «Что же ты делаешь, о, Кирилл, это же такой шанс!» — но ему это не нужно, он будет в списках, местному челу с мефедроном придётся подвинуться, как заправская шлюшка Кирилл звонит Питеру, привествующего Саню бодренько: — Мне нужна проходка в самерс бар. — Ещё не успел приехать, а уже весь в мыле, я отсюда вижу пузыри, серьёзно. Не прошло и двадцать четыре часа, а ты уже лезешь изо всех щелей! Ты русский, Сань? Ладно, вижу, ты в дерьмо, будет тебе проходка, нахуя она правда, если свиньей валятся в ногах малолеток? — Питер отключается сам, раз братишка не в настроении, а сам Кирилл сидит у барной стойки, тянет коньяк, пока не просят на выход за три часа до концерта. Приходит в бар Кирилл пораскинувши мозгами и решивший, что от Андрея ему нужна крепкая мужская дружба, прочная, волнующая сердечко связь торчка и борыги, аккурат когда вокруг толпятся педовки 14 лет с куревом, дисками и дешёвой алкашкой. В баре уже есть свой барыга, но Кирилл так, с краешку постоит, через подельника Питера он раздобыл клубный наборчик, спидов взяв побольше и проходит с организаторами по блату, видя его. Он на сцене, сидит свесив ноги, настраивая микрофон. Кирилл не превык ждать, пока к нему соизволят подойти, но и бегать за кем-то тоже, и вот он ловит взгляд Андрея и направляется к нему. — Ты еще кто?! — Андрей кричит проституткой пойманной, пока штырется, но этот знакомый голос вызывает только улыбку. — Саня, твой новый барыга. — Нахуй пошел, эй-эй, Жек, выкинь его, — Андрей не заморачивается. Это фиаско, братан, ствол не взял, да и не нужен он здесь, в рукопашку с Жекой у него есть шансы, но тогда эта шальная императрица у него точно ничего не купит. Так и оказался Кирилл на улице вместе с младшенькими. За мит энд Грит сейчас дерут в три шкуры и пара разнузданной школоты продают ему за космические для них денежки и на язычке вертится предложение сделаться курьерами/закладчиками, но нет, пошли они, Кирилл кидается наличкой и полчает золотой браслет, пользуется ранним входом, но Пиро нигде нет, одна читающая под биток тёлка из колонки, Кирилл легко пробирается к самой сцене и ждёт. Прокручивая до момента выхода на сцену Пиро, Кирилл, вспотевший, без шапки, с влажный металлическим шариком в брови смотрит прямо в его глаза, замечая гетерохромию. Они глупо пялятся друг на друга, и ничего в принципе не происходят, Пиро, если хочешь знать, Киря, не жалеет, что послал тебя по-фану, но смотрит на юношеское личико, рыжие намагниченые волосы, на дне глаз замечая знакомое до боли «перемоло в труху», такой трагичный мальчик, изо всех сил старающийся казаться взрослым, с Андреевого-то возраста в двадцать два. Он в чёрной футболке с гримасами. — Я же сказал тебе проваливать, бля, у вас бывало такое, что очень человек прям бесит, и ты ему такой проваливай, а он покупает мит ит грит и снова, бля, тут, эй, не перебивайте, когда арт, к чёрту, не буду больше ничего говорить, раз вы не хотите слушать и малейшую тишину поддерживать — Пиро в гогочащую толпу, не перестаннно перешептывающууся оглядывающийся в поисках того самого бесячего человека. — А я вам может и сказал бы, о ком речь, но вы перебивали, хули, — Пиро ходит по сцене, специально не смотря на Кирилла, выделяя визжащую девку. Весь концерт Кирилл стоит неприкаянно в толпе и хочет курить, не хочет прыгать и подпевать. Просто стоит все треки в надежде на ответный вгляд, но Андрей смотрит мимо него. Фотка и обнимашки, Кирилл стоит одним из первых и получая возможность сказать что-нибудь Андрею говорит: — Хуёвые у тебя диски, у меня лучше. — Пацан, ты адресом ошибс,  — и кидает фломастер в камеру аккурат, когда фотограф щелкает затвором. — Следующий, но прежде — жди меня после афтепати, к 3, распишусь на шее, если бросишь попытки заменить и скинуть моего барыгу. Футболку он получает без росписи. Переодевается он в туалете, позже сжигая свою белую в урне, идет в ближайший отель, отрубаясь на кровати в перемотаном скотчем номере, ставя будильник на два сорок пять Говорить о том, что ему снилось нет некого прока и вырезав ножничками из своей памяти последниие пару часов, посвежевшее дерьмо по имени Кирилл, додумавшийся скинуть только кроссовки, надевает их. Пиро стоит вдали фонарей, во рту вместо марок да спидов сигарета и хрен пойми зачем он стоит за ночным клубом, натянув капюшон до носа, пока братишка Стед остался на хате-афте-пати-съёмке за углом. Там он оставил свою еду на несколько песен, рыжую и с татуировками малышку, променяв её на чсвшнего пацана, который, может, ваще не придёт. Как ты, Андрюша, с ним ласково обошёлся. Прикосновение к плечу не заставляет его вздрогнуть, только обернуться, и увидеть хитрые глаза и рыжие волосы из-под серой шапки. — Распишешся у меня на шее? — Сейчас, улыбайся и смотри в камеру, — Пиро на пробу лезет к чужому распухшему карману джинс, куда тянется провод наушника, не то, что бы он часто лапал мужские жопы, но чисто вопрос эстетики, от женских не отличается. Парень не реагирует, сам тыщу раз так делал, когда хотел сыграть на тонких натянутых ниточках девичьих нервов и это только вызывает непривычную резь под ребрами, болевой шок по нервам, и жаром там же, разливающимся к щекам по шее, но мгновение проходит и остаётся тоскливая пульсация чего-то нежного, когда Пиро наконец достает телефон и правой рукой берет протянутый маркер, неакуратно открычивая крышку, едва не ломая к чертям, заносит над Кириллом с вопрошающем «ну?», дожидаясь, пока тот отклонит шею, карябает на ней своё Пиро лого, левой делая фотку себя с покрасневшим подростком, а сам весь розовый выпитого и скуренного. Телефон отдаёт назад только вбивши свой номер, опять же, хуй знает зачем. — Мне пора, но зовут-то тебя как, мальчик в серой шапке? Это так глупо, по детски. — Кирилл. — сердце стучит в кадык. — Андрей. — Тебе к тяночкам? — А к кому, блять, ещё, — желчь коркой ещё не успела пойти, как капает новая. — К другу. «А у меня нет друзей, одни развращённые девственницы». Они прощаются неловко, как два школьных врага, запертые в пустом класе, вдруг осознавшие, что другой не такой уж и плохой-скотина-обсосник. Расходятся так же, медленными шажками, с зудом повернуться, но такая постыдная слабость приведёт лишь к большей раковой опухоли, массивной гангрены на теле и их хладном взаимодействии человеческого общения. Его одноразовая нокия пикает, не останавливается, доставая её, открывая меню с крупными значками-иконками с раздражающим пиканьем и Кирилл отключает звук, и ещё чуть-чуть и замер бы — Алёна прилетает.