Посмотри на меня

      Все заметили, что в тот день Верховный Король нолдор, Финголфин, пребывал в необычно-приподнятом настроении, таком редком для него в эти десятилетия, пока воздвигалась твердыня Барад-Эйтель. День действительно был особенный — старший сын Нолдорана, Фингон, единственный из четверых детей оставшийся подле отца, сочетался браком с родственницей короля синдар Эльве Синголло. Вместе с невестой в главный замок Хитлума прибыла многочисленная делегация сумеречных квенди. Финголфин приказал разместить всех в самом теплом, обустроенном наилучшим образом крыле замка и оказать все причитающиеся гостям почести и знаки радушия. Особое внимание слуг и придворных было приковано к молодой невесте. Любое желание и малейшая прихоть которой угадывались и тут же исполнялись ее новыми прислужницами из дев нолдор. Невеста, благородная Эриен, не была избалована таким вниманием к своей особе, а кроме того, была скромна и сдержанна в своих запросах, стараясь не доставлять сколько-нибудь серьезного беспокойства будущему свекру и его свите. Все приглашенные на торжество, среди которых были и сыновья Пламенного Духа, наблюдали за грациозными и легкими движениями девы, когда возглавлявшие праздничное шествие молодожены возвращались в убранную по случаю праздника пиршественную залу Барад-Эйтель после произнесения обетов верности и клятв в вечной любви. Эриен шла, скромно опустив покрытую золотистым покрывалом голову. Принц Фингон вел ее под руку, то и дело бросая на молодую супругу внимательные взгляды. Казалось, он присматривается к ней, желая изучить новоявленную принцессу нолдор. Надо отдать ей должное, внешность благородной родственницы Эльвэ Серброманта была такова, что невольно приковывала взгляд. Высокая, статная фигура, стройный стан, длинные, ниже пояса, ровные серебряные волосы, жидким светящимся шелком лившиеся с ее плеч, совершенство бледных черт и глубокие, насыщенно-голубого цвета большие глаза, обрамленные густыми черными ресницами, — такова была красота Эриен. Красота эта, в сочетании с любезностью, скромностью и добрым сердцем, коим Эриен несомненно обладала, заставила обратить на себя внимание не только ее молодого супруга. Многие молодые нолдор заглядывались на нее, втайне завидуя счастливой доле своего принца, только что получившего эту деву в жены. В то время, как принц рассматривал прекрасную синдэ, пристальный взгляд одного из стоявших в первых рядах гостей внимательно следил за каждым его движением. Одетый в аксамитовый кафтан насыщенно-багряного цвета, с подчеркивавшим высокую шею воротником-стойкой, туго опоясанный вышитым золотом атласным кушаком, Маэдрос Высокий, гордо запрокинув голову, наблюдал за вошедшими в залу молодоженами. Он смотрел на Фингона. Маэдросу хотелось поймать его взгляд, дать почувствовать, что он сейчас переживает. Было заметно, что Фингон давно ощутил на себе взгляд кузена, но нарочно старается не глядеть на него. «Посмотри на меня… Посмотри на меня…» — мысленно взывал Маэдрос к сознанию Фингона, гипнотизируя того взглядом. Меж тем, воодушевленный счастливым событием Финголфин, по праву Нолдорана и отца жениха, пригласил гостей за пиршественный стол. Принадлежавшее Маэдросу, согласно старшинству, место во время застолий было по правую руку от Нолдорана. Он усадил туда Маглора, а сам разместился на скамье с другого края стола, там, где обычно усаживался сидевший теперь на месте Песнопевца Куруфин. Маэдрос сделал это, чтобы иметь возможность лучше видеть Фингона, видеть его белокожее, кажущееся юношеским лицо, его угольно-черные брови, стрелы таких же черных ресниц, ярко-синие глаза, прямой нос, красиво вырезанный, чувственный рот. Все это Мэдрос любил видеть и разглядывать в моменты, когда ему доводилось остаться с кузеном наедине. Он помнил, что принц Фингон, Финдекано Астальдо, его Финьо, краснел даже от случайного взгляда в глаза. По правде сказать, Маэдрос заметил, что не одного кузена бросало в краску при взгляде в его глаза. Взгляд главы Первого Дома издавна, еще в бытность юным принцем, был столь пронзительным, что порой прислужники или рядовые воины, если ему случалось засмотреться на кого-то из них, смущенно отводили или прикрывали глаза. И все же Финьо был одним из самых стыдливых из знакомых ему квенди. Вот он на мгновение встретился взглядом с Маэдросом, и тут же насыщенный алый румянец окрасил фарфоровую кожу щек. Фингон поспешно опустил голову, уставившись в содержимое тарелки. Гости тоже решили уделить внимание накрытым столам и принялись с аппетитом поглощать предложенные угощения, выставленные на бесчисленных блюдах. Расставленные рядами столы ломились от самых разнообразных яств. Аромат недавно приготовленного жаркого и самых изысканных вин, привезенных с юга, витал над застольем. Маэдрос сидел, держа спину ровно, считая собственные вдохи. Он не притронулся к пище и вину. Настал момент, и Финголфин поднял свой кубок, обведя победоносным взором шумное застолье. — Братья мои! — разнесся под высокими сводами залы его зычный голос. — Братья, сегодня мы празднуем соединение двух судеб, двух сердец, двух династий! Хитлум и Сокрытое Королевство сблизились, благодаря союзу моего старшего сына и племянницы короля Элу Тингола. Да будет этот союз вечным и да пребудет в нем мир и согласие! Сразу за Нолдораном, подхватив его речь, послышались восхваления и пожелания молодым от многочисленных гостей: — Вечное счастье жениху и невесте! — Да будет их род умножен! — Да продлятся вечно их дни! — Да удесятерятся их богатства! Голоса восхваляющих принца Фингона и его супругу тонули в общем гомоне и звоне наполненных пьянящим красным вином кубков. Все чокались друг с другом, красные капли из наполненных до краев кубков и чаш падали на белоснежные скатерти и салфетки, покрывавшие столешницы. Глава Первого Дома продолжал сидеть недвижно, словно каменная статуя, глядя на расплывавшиеся на девственно-белом хлопке кровавые винные пятна. Лицо его оставалось серьезным, а взгляд внимательным. Он медленно поднял голову и посмотрел на смущенно улыбавшегося славившим его гостям Финьо, сидящего во главе стола рядом с потерявшейся от окружавшего ее шума Эриен. Сделав последнюю безуспешную попытку дозваться принца в осанвэ, Маэдрос поднялся из-за стола и, не обращая внимания на оклики Маглора и остальных, двинулся прочь из залы. Он шел своей обычной твердой походкой, широкими шагами меря полированный мрамор пола, и не обернулся на остававшихся пировать и веселиться гостей. Выйдя в просторный освещенный факелами на стенах коридор, глава Первого Дома направился в отведенные ему гостевые комнаты, рассеянно взглянув на вытянувшихся в приветствии стражей, затворивших за ним массивные кованные двери пиршественной залы. Только оказавшись наедине с собой, закрыв дверь в большую комнату, служившую приемной, кабинетом и спальней, Маэдрос дал волю душившим его гневу и отчаянию. Он яростно швырял в стены резные статуэтки, хватая их с каминной полки, пинком перевернул столик со стоявшими на нем чашей с фруктами и кувшином с прохладной водой, разломал на куски большое кресло, сорвал со стены и в исступлении топтал сапогами тяжелый гобелен. Оглушительный звон осколков и обломков о выложенный мраморной плиткой пол слегка отрезвил, но не заставил остановиться — Маэдрос ломал и крушил все, что попадалось ему на пути. Наконец, почувствовав опустошение, он сел на забрызганный фруктовым соком и залитый водой пол, привалившись к спинке стоявшего посреди приемной дивана и с силой сжав в руке пуховую подушку, ткань которой тут же начала трещать. Кричать, как еще пару мгновений до того, уже не хотелось. Маэдрос ощущал теперь лишь сильнейшую горечь, разъедавшую его сердце. Глаза внезапно защипало, и он прикрыл их, подумав, что разгром, учиненный в этих покоях, Финголфин и его окружение спишут на очередное дикое проявление несносного нрава старшего из сыновей Пламенного Духа. Голова шла кругом. Казалось, еще немного, и он снова впадет в страшное беспамятство, в плену которого вновь будет видеть кошмары — мучительные повторения пыток, что довелось пережить за долгие двадцать восемь лет, проведенных в неволе, в стенах Ангбанда. И в тот миг, когда Маэдрос уже собирался сдаться этому страшному врагу, своему отчаянию, чья-то теплая рука осторожно прикоснулась к его плечу. — Майтимо… — тихо, едва слышно и очень мягко прозвучал над ухом родной голос. Маэдрос разлепил отяжелевшие веки и приподнял голову — рядом, склонившись к нему, стоял Фингон, одетый в праздничные златотканые одежды. — Майтимо, — снова произнес он, будто лаская Маэдроса своим тихим голосом, — что с тобой? Почему ты… — Фингон осекся, с огорченным видом озираясь вокруг. — Зачем ты пришел? — отстранившись от него, спросил Маэдрос. — Разве тебе можно отлучаться? Собственный голос показался ему чужим. — Я к тебе пришел, — просто ответил Фингон, усаживаясь рядом. — Кто же мне запретит? — Лучше тебе вернуться… — Как только тебе станет лучше, я вернусь. Не беспокойся об этом, — заверил его Финьо и несмело поднял взгляд, заглядывая в зелено-серые глаза Маэдроса. — Ты слышал, как я звал тебя? — спросил тот, не отрывая взгляда от ярко-синих глаз Фингона. Принц молча кивнул и потянулся к нему, подавшись вперед, обнимая широкие плечи. — Нет! Уходи! Иди к ней! — зарычал Маэдрос, вырываясь из объятий. Он вскочил на ноги и отбежал в противоположный от кузена угол комнаты. Однако Финьо и не думал о бегстве. Решительно поднявшись, он твердым уверенным шагом подошел вплотную к кузену. Глядя на его побледневшее от сдерживаемого гнева лицо, Маэдрос снова отстранился, почувствовав спиной прохладу камня. Фингон сделал еще шаг вперед, вжавшись грудью в верх живота Маэдроса, который внезапно оказался зажатым между принцем и стеной. Оторопело взирая на рассерженного Финьо, Маэдрос понял, что впервые видит его таким. Фингон стоял, упершись в него, бледный, чувственные губы сжаты в струну, ладони — в кулаки, брови угрожающе сведены к переносице, глаза так и сверкают в свете светильников, взгляд пронзительный, острый, без тени страха. Наверное, так Финьо смотрел на него, висевшего прикованным к скале Тангородрима, в тот день, когда им снова довелось встретиться после казавшейся вечной разлуки. С такой же решительностью и уверенностью действовал он тогда, принимая помощь орла Манвэ, быстрокрылой птицей устремившись к нему, чтобы даровать спасение и свободу. Выждав немного и убедившись, что Маэдрос не может более избегать его, Фингон вдруг сделал нечто совсем неожиданное, заставив кузена вжаться спиной в стену. Он спешно опустился перед Маэдросом на колени и с силой обхватил его бедра, прижавшись лицом к паху. — Нет, отпусти!… Пусти же!… Ошеломленный, Маэдрос привстал на носки, напрягая ноги, напрасно пытаясь отдалиться от Фингона, который, казалось, наслаждался, стараясь ощутить сквозь ткань бархатных штанов начавшее пробуждаться от его откровенных прикосновений мужское естество кузена. — Стой спокойно, — приказал Фингон, на мгновение отвлекшись от ласк и крепко обхватывая ладонями узкие бедра Маэдроса. Последний лишь зажмурился, чувствуя хватку пальцев Финьо, и отвернулся, чтобы не видеть того, что будет происходить дальше. Тем временем Фингон несколькими ловкими движениями расшнуровал завязки штанов кузена и расстегнул находившиеся спереди потайные петли. Однако он не спешил выпустить на волю стремительно увеличивающийся в тесноте ткани штанов член. Фингон желал сперва помучить содрогавшегося от предвкушения кузена — он медленно облизывал натянутую ткань в его паху и растирал большим пальцем выделявшиеся очертания крупной головки, мурлыча от получаемого в процессе удовольствия что-то неразборчивое. Разобрать, что именно бормочет Финьо, Маэдрос не мог. Он уже не мог даже отчетливо понимать, где он и что с ним. Сказывался резкий переход от отчаяния к наслаждению, от которого Маэдроса бросило в сильнейший жар. Фингон высвободил, слегка сжал у основания и смачно облизнул сделавшийся тверже камня мужской орган кузена. У Маэдроса затряслись ноги. Казалось, он — первый плод пламени Феанаро и огня Нэрданели, сейчас вот-вот вернется в исходное состояние, превратится в искру, в чистый свет, разольется по полу расплавленной медью и развеется по ветру серым пеплом. Неистовый Финьо, не давая ему опомниться, погрузил член кузена себе в рот. Маэдрос ощущал, как головка трется о небо и мягкую стенку глотки. Рука кузена в это время продолжала сжимать его у основания, совершая плавные движения вверх-вниз. Чувствуя все это, Маэдрос сначала замотал головой, сильнее жмурясь, а потом поднес левую руку ко рту и прикусил ребро ладони. Правая рука, словно забыв о том, что теперь сделана из стали, сама потянулась к затылку Фингона, на котором были уложены в замысловатые переплетения длинные обвитые золотыми лентами косы. Он лишь слегка подтолкнул своего Финьо, разумом не желая, чтобы тот продолжал. Фингон послушно подался вперед, вбирая его глубже, и вскоре увеличил темп. Теперь он энергично насаживался ртом на исходивший смазкой, блестевший от слюны член Маэдроса, ритмично подаваясь вперед и отстраняясь, не забывая при этом помогать себе рукой у основания. Ощущения, которые заставлял переживать Фингон, были не чем иным, как грозившим пошатнуть рассудок сокрушительным удовольствием, почти граничащим с болью в своей исключительной остроте. Все мышцы тела Маэдроса напряглись, ноги каждый миг могло свести судорогой. Вспотели спина и волосы на затылке. Лоб тоже покрылся испариной. — Ах! — против его воли вырвалось у Маэдроса, стоило ему на миг приоткрыть глаза и взглянуть на Финьо. Сдерживаясь из последних сил, он тут же запрокинул голову, зажмурился и сжал челюсти, не желая снова выдать себя еще одним стоном. Вошедший во вкус Фингон продолжал. Он был настойчив в своем желании доставить возможно большее удовольствие возлюбленному. С неистовством и какой-то плотоядной жаждой он всасывал в себя подрагивавший в ожидании скорого наступления разрядки член. Причмокивая, он обволакивал своими чувственными, лоснящимися, раскрасневшимися губами головку, тут же принимаясь ласкать ее языком внутри теплого влажного рта. Маэдрос не мог дольше выносить подобного натиска. Именно то, с каким откровенным бесстыдством, с каким удовольствием и страстью Финьо сосал и ласкал его член, и приводило в состояние блаженства, выбивая почву из-под ног и лишая рассудка. Сдаваясь наслаждению, Маэдрос всхлипнул и застонал. Его стон прозвучал почти жалобно. Внутри него, как ему показалось, взорвалась ярчайшая звезда. Тело сотряслось. Волна небывалого воодушевления накрыла сознание, затемняя его, заставляя меркнуть и затопляя собой абсолютно все. — Теперь тебе лучше? — донеслось до Маэдроса словно бы издалека. Он сделал над собой усилие, чтобы открыть глаза, хотя с большим трудом мог держаться на ногах. Маэдрос не помнил, как Фингон надел и застегнул на нем штаны, взял под руку, довел до дивана и усадил среди мягких подушек. Когда мир немного прояснился, первым, что увидел Маэдрос, был сидящий рядом и встревоженно глядящий на него Финьо. — Я тебя… слишком?.. Мм-м-м… — Фингон не мог подобрать подходящего слова. Все еще не до конца пришедший в себя, Маэдрос почувствовал, как кровь бросилась в лицо — теперь настал его черед краснеть при мимолетном взгляде на припухшие губы кузена. — Я не хотел этого… — изменившимся севшим голосом проговорил он. — Тем более сегодня, когда тебя навсегда отняла эта синдэ. — Нет, Майтимо, — снова тихо, лаская, заговорил кузен. — Я — твой. И я только что снова доказал тебе это. Никто не может отнять меня у тебя. Последнюю фразу он почти прошептал и снова опустил ресницы, склоняя темноволосую голову с золотившимися у висков и на затылке лентами. Казалось, к Фингону вновь вернулась всегдашняя стыдливость. И это делало его вдвойне дороже и желанней. — Но ведь сегодня ты клялся ей в вечной любви и верности… — с горечью произнес не желавший сдаваться Маэдрос. — Много раньше я клялся в этом тебе, — кротко взглянув на него, отвечал Финьо. — Та клятва свята для меня также, как для тебя и твоих братьев свята ваша. Все-таки им никак не удастся избежать разговора о Клятве. Рано или поздно почти каждый их серьезный разговор сводился к этой теме. А если не к Клятве, то к воспоминаниям Маэдроса об ангбандском плене и горьким терзаниям Фингона при мысли о цене, заплаченной возлюбленным за собственное спасение. — Если Черному Врагу оказалось не под силу отнять нас друг у друга, — снова начал полушепотом Финьо, — если он не смог отнять меня у тебя, то разве под силу это кому-либо из живущих? Фингон искал взгляда Маэдроса, который, чувствуя себя насильно использованным, отворачивался, избегая смотреть в глаза. — Посмотри на меня, — позвал Фингон, протянув руки и развернув к себе лицо Маэдоса. — Ни мой отец, ни эта синдарская дева, ни кто-либо другой меня у тебя не отнимет. Я сам пожелал быть твоим, будучи совсем юным. Я отдал себя твоему пламени и, клянусь, никогда ни на мгновение не жалел об этом. Твое пламя было моим маяком во тьме, когда я повел за тобой мой народ. Оно светило мне одному с далекого берега Эндоре, месяцами оно согревало меня среди ледяной пустыни, оно давало мне силы идти, освещая мой путь. Это пламя горело во мне надеждой, когда все вокруг твердили, что ты давно мертв, заставив меня в который раз перебороть самого себя и отправиться в одиночку на твои поиски. Ты меня слышишь? — горячо шептал кузен, глядя Маэдросу прямо в глаза. Лицо Фингона было так близко от его лица, что Маэдрос невольно рассматривал знакомые черты, любуясь, отмечая и любя каждую в отдельности. Он кивнул и тоже протянул руки, сгребая гибкого стройного Фингона в крепкие объятия, прижимая его к груди, припадая губами к темноволосой, пахнувшей душистым мылом, макушке. Чувствуя исходившее от Финьо тепло, держа его в своих объятиях, Маэдрос забыл обо всем на свете. Он не думал о том, что сейчас в пиршественной зале веселятся, празднуя свадьбу его возлюбленного кузена, многочисленные гости. Забыл он и об оставленной в недоумении, одиноко сидевшей во главе стола, благородной племяннице Эльвэ Синголло. Маэдрос забыл о беспокойных братьях, о строившем планы объединения с Дориатом Финголфине, об ожидавших его в Химринге делах и заботах. В объятиях Фингона он забывал даже о Клятве и всем том страшном, что было после. А Фингон сладко вздыхал, прижимался теснее, прятал лицо в складках бархатной ткани у ворота Маэдросова кафтана, оглаживая его спину и бока и шепча одними губами: «Я тебя понимаю… Я тоже раньше боялся, что тебя у меня отнимут…»