Хочешь правды?

      Я не флиртую как другие: я не играю словами, не лукавлю, не строю из себя черт знает кого. Я прямолинейный, откровенный, честный; я просто говорю то, что есть на самом деле, — и люди принимают это за флирт с моей стороны. Так значит, ты хочешь от меня такой правды?..       Мне дико нравится твой голос. Всеми силами я старался оставаться хладнокровным, но стоило даже самому пустому, казалось бы, и короткому голосовому сообщению исторгнуть твой голос, как я не мог уже сдержать улыбки — по сей день не могу. Мой пульс — с тревожного, сбивчивого, ускоренного, шаткого — замедляется до размеренного и здорового ритма. Я готов засыпать, припав ухом к динамику планшета, взятого в постель, если ты рассказываешь мне о чем угодно.       Когда этот голос надрывался от боли и раскаяния, я впервые искренне почувствовал желание оградить другого человека впредь от подобных мук совести. И даже тогда, когда слезы заставляли струны в твоем горле дрожать, меня тянуло воспроизвести запись опять и опять. Вот только твои пронзительные страдания не дали сделать это, отзываясь сильнейшей тягой бесстрастно обнять тебя — успокоить, словно ребенка.       …Я помню того тебя в момент далекой первой встречи. Фигурально цепляясь за мой рукав через ежедневные беседы, ты подобрался излишне близко: снился дважды мне в то время, но писать о сновидениях, что помню зрительно и ныне, я не буду, ведь подобное — не для чужих глаз, а в сети вести беседу строго наедине совершенно невозможно (не сочти за паранойю).       Умный не по годам, тянущийся за теплом, ты, чем чаще писал, тем больше кормил мою манию. Ты — моя мания в целом. Ее буйные волны успокаиваются, когда ветер общения превращается в многодневный штиль, но вновь трансформируется в лютый шторм — все сильнее с каждым написанным тобою словом!.. Я злился, когдa то ли мать твоя, то ли сестра скрыла фотографии, на коих ты-подросток присутствовал. Я привык искать знающих тебя лично людей ради новых снимков и помню почти детально те из них, что сохранял, следом удалял, отталкивая собственную зацикленность, но сохранял повторно по прошествии ломки. Не подумай, я не использовал фото ни для какой грязи. Мне просто становилось спокойнее с такими обоями на телефоне, как будто истощающий меня путь уже окончен и я нашел, наконец-таки, человека, которого так долго искал. Духовное одиночество чаще ломает людей, но меня оно превратило в безнадежного глупца.       Я говорю с тобой, будучи в комнате совсем один. Я рассказываю тебе то, что волнует меня, занимаясь монотонной работой, вижу образ твой, сидящий у меня на кровати, притворяюсь, что слышу вопросы, ответы, впитываю кожей сияние проницательного взгляда.       С годами ты стал именно таким, каким я хотел бы тебя видеть. В какой-то момент наше общение сошло на нет, ограничилось формальным присутствием среди длинного списка друзей по социальной сети, — и, может, именно это стало своеобразным спасением для тебя? Потому как другой ребенок, которого я воспитывал ежедневно, прилежно, вырос в итоге несчастным, с кучей личных проблем; вероятно, то во всех смыслах расстояние между нами спасло тебя от моего пагубного влияния и ты вырос в нормальной — здоровой среде, подальше от любых моих девиаций. Я верю, рядом со мной ты не стал бы так силен, честен и порядочен, каким являешься сейчас, и допускаю мысль, что нынешнее твое внимание ко мне спровоцировано все тем же моим ядом, существующим лишь для искривления чужих желаний и стремлений.       Я часто лгу окружающим, стараясь их не обижать, но вот какова истина на нынешний день: ты — единственный реальный человек, с мыслями о котором я — к собственному, черт побери, удивлению! — однажды смог кончить. Невинное общение за день до того обдало меня новой тяжелой волной, прошла ночь — я полагал, что мания разжала кулак, но она занесла его над моей головой, чтобы наградить ударом в самый непредсказуемый момент. Тогда монитор едва пересиливал холодный дневной свет, озаряя мое лицо быстро сменяющимися кадрами, из динамиков доносились всхлипывающие голоса, высокие и звонкие — иные в том виде анимации не встретишь. Сидя на стуле, закинув ноги на стол, я был далек от интенсивных ощущений, а происходящее на экране отчасти даже погружало в легкую скуку. Но внезапно голоса затихли, как и шум машин за окном. Не удержав вырвавшуюся из-под контроля фантазию на поводке, я позволил ей отобрать мои руки и присвоить их тебе; сжавшимся нутром я ощутив чужие пальцы; уха и шеи достигло дыхание со стороны!.. Долгими секундами позже я не мог поверить, что губы отчетливо высекли из приглушенных стонов твое имя — имя, что я тебе дал, тем самым обозначив как одного из выделившихся на общем фоне собеседников. Я отправлял салфетки в мусорное ведро с ироничной усмешкой: сам от себя не ожидал… То было только раз, больше я и не пытался. Потому что опасно подкармливать дикого зверя. А также по причине нежелания делать что-либо, способное тебя огорчить или отвратить от меня.       Это не высокие романтические чувства: не говори со мной неделю — и я вновь отвыкну вспоминать о тебе перед сном и по утрам; паразит мании изголодается и впадет в спячку, что рассеется при следующем твоем сообщении. Однако это забота, основанная на механической привязанности, привычке. Все потому, что ты — очень умный. Всегда был таким…