Frank doesn't know

Раньше дно представлялось Фрэнку Арчеру как твердая почва под толщей воды. Или как дальний столик в грязном баре на окраине города и треснутый стакан с дешевым пойлом. Теперь же дно — это пыльный архив на цокольном этаже, из которого невозможно вырваться совершенно. И оно достигнуто. С момента смены власти прошло несколько долгих лет. Фрэнк Арчер привык к своей новой жизни, новому телу, новому себе. Привык спускаться вниз, когда другие поднимаются наверх. Привык смотреть на мир только одним глазом, скрывать плотно бинтами левую часть лица. Привык к механическим руке и ноге, совершенно не предназначенным для боя. И смирился с ролью мальчика на побегушках. Отец и старик Грумман и правда многое для него сделали. Никто бы не оставил его в полковничьем кресле, это Арчер понимал прекрасно. Но так просто расстаться с армией, той, что была для него многие годы всем, было невозможно, а потому он был рад даже трехногой табуретке в архиве. Фрэнк никогда не считал себя красивым: бледный, болезненного вида, угловатый и худой, блеклый совершенно. Теперь же он едва отучился орать при виде себя в зеркале. Темная дыра вместо глаза (внутри, казалось Фрэнку, он был такой же пустой), левая половина лица — один сплошной шрам от ожога. Вам повезло, звучит в голове голос врача, что ваше сердце расположено справа. Вот так удача. Автоброня... А что до нее, то предыдущая была хороша для войны, но совсем не подходила для мирной жизни. Арчер знал, что больше никогда не поведет солдат в бой. Любимый кольт пришлось спрятать подальше, чтобы не маячил перед глазами, не напоминал о былом. Снайпером ему все равно больше не быть. Руки подрагивали да и зрение садилось стремительно. Фрэнк Арчер мог жить относительно неплохо. И все это благодаря авторитету и связям отца. Он должен быть благодарен ему. Ведь правда? Правда? Только Фрэнку казалось, что он не живет, а лишь существует, по привычке, по наитию. Всего лишь плывет по течению. Сколько раз он брал в руки лезвие с намерением прекратить весь этот цирк и расчерчивал бледные тонкие запястья горизонтальными полосами, столько раз что-то не давало ему сделать пару глубоких продольных порезов. Несмотря на все случившееся дерьмо, Арчер безумно, до боли в груди, до рези в носу и глазах хотел жить. Через пару лет Мустанг вновь объявился в Централе. После того дня его даже восстановили в звании. Арчер слышал множество слухов, но сам с Роем не сталкивался ни разу. Да и не хотелось. Не хотелось бередить старые, еще не зажившие раны. Помнится, через полгода, как Мустанга отправили в богом забытую заснеженную деревушку, Фрэнк даже отважился написать ему письмо, выпив при этом немало. Послание вышло нескладным, глупым, наивным по-детски, но все равно почему-то было отправлено. Арчер наутро сам толком не помнил, что написал. Помнил только, что вышло нечто среднее между исповедью грешника и признанием в любви восьмиклассницы. Ответ так и не пришел. У судьбы дерьмовое чувство юмора. Фрэнк понял это, когда дверь перед его носом распахнулась и в архив влетел Рой Мустанг. Свежий, живой как сама жизнь, с огнем в единственном глазу. Кажется, он стал еще прекраснее, и даже повязка, скрывающая пустую глазницу, не портила его. Арчер бледнел тогда и отводил взгляд, стараясь не смотреть в лицо нежданного гостя, чтобы не видеть черного полотна. В тот день он специально целился так, чтобы не убить Роя. Фрэнк хотел, чтобы хоть что-то между ними было общего, чтобы хоть чем-то были они похожи. «И зачем тебя только черти сюда принесли?» — думал Арчер, нервно теребя рукав формы. Как оказалось, черти принесли Мустанга за каким-то старым, но очень важным досье. Вопреки всем ожиданиям Арчера, Огненный оказался вежлив, учтив и даже не язвил, не старался задеть за живое. — Нам нечего больше делить. Прошу, давайте зароем топор войны. Рой улыбался. Фрэнк мог на это лишь шумно сглотнуть и неуверенно кивнуть. После этого Огненный алхимик начал все чаще появляться в пыльном архиве и заводить непринужденные беседы на отвлеченные темы. Арчер не знал, что творилось в голове у Мустанга, и что творилось в его собственной. Он никогда бы не мог подумать, что ему может так не хвать простого человеческого общения и непринужденных разговоров о погоде. Сначала становилось смешно, а потом к горлу подкатывал тугой комок. «Заговорил бы ты со мной так на первом курсе академии...» — невесело думал Арчер, все еще стараясь не смотреть на собеседника. — Сегодня отличная погода. А завтра, кажется, дождь обещали. — Совершенно верно, полковник. В следующий раз Фрэнк Арчер обнаружил Мустанг на пороге архива поздним вечером, когда сам уже собирался домой. — На улице гроза. Уже поздно, давайте я вас подвезу, — с улыбкой предложил Рой и быстро заверил, — Нам по пути. Фрэнку пришлось прикусить губу, стараясь не засмеяться. Кто быть мог подумать, что знаменитый Огненный алхимик спустится вниз, чтобы лично доставить домой даже не равного себе, простого служащего из архива? Арчер честно искал причины для отказа, но так и не нашел. Ехали они молча. Рой смотрел на дорогу и украдкой поглядывал на Арчера. Фрэнк, устроившийся на заднем сидении, уставился на свои колени и постепенно расслаблялся. Звук дождя успокаивал. И нет ведь, право слово, ничего страшного в том, что он сел в служебную машину к Мустангу. Они остановились у невзрачного серого кирпичного дома. Арчер встрепенулся, выпрямился и поймал на себе нечитаемый взгляд темных глаза. — Спасибо, что подвезли... — тихо поблагодарил Фрэнк и взялся за ручку двери. Дверь почему-то не поддалась. — Да не за что, — усмехнулся Мустанг, с интересом наблюдая за тщетными попытками Арчера выбраться из машины. — Бесполезно, я заблокировал двери и окна. После этого Фрэнк почувствовал, как внутри у него все холодеет. Что за шутки? Бледные пальцы сильнее сжали ручку. «Мустанг, черт тебя дери, что за шутки? Прекрати!» Арчер сильнее задергал ручку, грозясь оторвать ее с мясом. Ладони начали увлажняться, по позвоночнику прошел холодок, а щеки и шея покрылись пунцовыми пятнами. Хотелось много чего сказать Огненному, но язык почему-то прилип к небу. — Знаете, я получил ваше письмо... — вкрадчиво начал говорить Рой, и Фрэнк почувствовал, как сердце пропустило удар, подпрыгнуло и бешено забилось где-то в горле. Раньше Фрэнк Арчер считал, что дно — это пыльный архив. Теперь же он понял, что дно пробито.