Tiqui-taca

— Эй, Гризи, ну чего ты? С сочувствием проронил Марк, запутываясь пальцами в его влажных потяжелевших от пота волосах. Антуан Гризманн не ответил. Он слушал только лишь собственное громкое сопение в теплое широкое плечо Марка, в меру мягкое и в меру крепкое - такое, чтобы ему, Антуану, было удобно утыкаться в него носом, припадая ухом к груди и слушая неумолкаемый стук сердца внутри. Он запутался. Он нипочем не знал, почему ему вдруг захотелось кинуться на шею Марку, спокойному и по-вратарски непрошибаемому, и когда вдруг в его стремительной жизни появилась необходимость в сильном плече Марка-Андре Тер Штегена, его ровном голосе, широких ладонях, этом профессиональном исключительно вратарском спокойствии. Возможно, виной всему был переезд в Каталонию, но что-то все же подсказывало Антуану, что он потерялся раньше, еще в Мадриде, когда-то в начале года, когда все вдруг стали разбегаться, торопиться прочь по своим новым клубам. У Марка была приятная мягкая кожа, слегка пахнущая потом, и Антуану хорошо было просто находиться рядом, закрыв глаза, и ощущать головокружительную невесомость, прислонившись головой к его плечу. Марк стоял терпеливо, не шевелился, только лишь рукой успокаивающе перебирал волосы француза. Это было приятно, и Антуан неизбежно успокаивался, представляя его улыбающееся доброе лицо с мягкой широкой челюстью и бесцветными бровями, рыжеватой тенью лежащими под большим круглым лбом. Марк наверное был чертовски терпеливым человеком, и Антуан не мог так им злоупотреблять. — Я идиот, да? Он поднял глаза, встречаясь с сосредоточенным взглядом Марка. — Я действительно чертов идиот, — повторил Антуан, совершенно не зная, зачем, — просто настоящий идиот. Вместо ответа Марк молчал, и только сердце у него билось гулко и быстро. Антуан вздохнул. — Господи, — он запнулся и сорвался на шепот, глядя, как темнеют добрые серые глаза Марка, — я такой... такой идиот. Тот сперва промолчал, а потом его словно сорвало. Лицо дернулось оскалом, как от разряда тока, и он несколькими широкими шагами притеснил Антуана к стене. — Ничего не говори, просто ничего, твою мать, не говори. Марк предупреждающе приложил к губам Антуана палец. Гризманн послушно отклонился назад, глухо стукнувшись затылком о кафель. Волосы хаотично разметались вокруг его удивленного лица, и Марк вжался в него, грубо примяв своим носом прямой и упрямый нос Антуана, притиснулся близко и, глядя глаза в глаза, прошипел, касаясь его мягких бессильных губ, чуть обветренных и невинных, отчетливо ощущая кожей редкую щетину, пробивающуюся у него на щеках. — Смотри мне в глаза. Гризманн быстро кивнул, словно ненароком потеревшись носом о чужую скулу. Марк широко оскалился, потянул руку к шортам Гризманна, дернул ткань вниз. Антуан шумно выдохнул в его шею, подался корпусом вперед. Марк перехватил футболку Гризманна на груди, сгреб пальцами ее складки. Ему слишком желалось поцеловать эти нежные розовые губы, грубо вторгнуться языком, а потом, того и гляди, не только языком. Он чертовски хотел трахнуть рот Гризманна, чтобы француз брал у него по самую глотку, обхватывая его член своими мокрыми яркими губами и давясь собственными стонами. — Эй, ребята, — кто-то появился у двери незаметно, а, может быть, они просто слишком увлеклись. Кто-то кричал голосом Жерара Пике и подходил со свойственной лишь ему, непревзойденному королю Камп-Ноу, широкой решительностью, и Марк только и успел, что отпрянуть в сторону, быстро пихнув Антуана лицом к стене, чтобы тот не отсвечивал своим лихорадочным жаждущим взглядом. — Антуан, — Пике прошагал к Гризманну, уселся на скамью рядом с его сумкой, словно ненароком придавив футболку, которую тот как раз собирался надеть. Француз промолчал, делая вид, будто все хорошо, и Жери заботливо попытался поймать его руку. — Давай просто поговорим об этом. Гризманн принялся за шнурки кроссовок, словно не замечая собеседника. Жери поднял непонимающий взгляд на Марка, требуя разъяснений. Тот флегматично хмыкнул, закинул рюкзак на плечо и поспешил прочь. — Антуан, — почесав заросший подбородок, вновь обратился Жери. Гризманн глянул прямо, дернул своими черными ровными бровками, мол, чего тебе надо. — Послушай. — Жери начал осторожно, чтобы не взбесить француза: Гризманн казался ему довольно темпераментным малым. — Глупо кулаками решать проблемы в раздевалке. У нас так не принято, — а потом рубанул — была не была, — я понимаю, друг, ты из Атлетико, там наверняка так делают, но мы не какие-то звери, чтобы разводить мордобой в раздевалке. У нас здесь приятельские отношения. — Мы тоже были очень дружны, — возразил Гризманн недовольно, по всему было видно, что ему слишком обидно слышать неприятное о своем прежнем колективе. Жери решил продолжать дальше. — Если тебе что-то не нравится, просто поговори. Реши проблему с Марком лично, расскажи Луису, мне — да кому угодно. Если что серьезное, просто обратись к Лео. Гризманн в ответ облизнулся медленно и нагло. — А с чего ты решил, милый Жери, — вкрадчиво начал он, у Пике даже зубы свело от его тона, — что у нас с Марком что-то не так? Каталонец подавился собственным возмущением. — Да я видел, вы друг другу кулаками морды чуть не разбили. Гризманн рассмеялся, и Жерару стало даже как-то обидно. — Милый Жери, взрослые люди не только морды друг другу набивают. Гадкой загадочной хитрости в его ухмылке Пике виделось столько же, сколько и милой гризманновской беспечности. Бедный Жери ничерта не понимал во всем этом цирке, но проучить каким-нибудь изощренным способом наглого француза хотелось все больше. — Пора бы уже собираться, — между тем заметил Гризманн деловито, как будто очень торопился куда-то. Жери вскочил, не зная, что хочет сказать или сделать. Молча, чувствуя себя немного глупым, он растерянно смотрел, как француз небрежно сгреб в сумку термос, ноутбук, свежую так и не надетую футболку, подхватил полупустую чашку для матэ, ткнул в ухо наушник. — Ты это, обращайся, если что, — предложил Жери примирительно. Антуан усмехнулся, мол, все и без тебя понимаю, пошел к выходу своей смешной гризманновской походкой вразвалочку, потом вдруг быстро остановился. — Жери... Позвал он и замолк, словно желая что-то сказать, но не зная, как это сделать. Гризманн был чертовски странным, чем-то даже хуже Лео, но разгадывать его Жерару было особенно некогда. Поэтому каталонец лишь приятельски раскрыл объятия, предлагая свою поддержку. Гризманн в ответ непонятно махнул рукой и исчез за дверным проемом, брякнув рюкзаком о дверной косяк.

***

Марк закопался в своих смятенных пляшущих мыслях и толком не заметил, как пролетела четверть часа. На парковке было тихо и темно, одинокая лампа тревожно мерцала неровным безжизненным светом, тускло отражаясь в маслянистом бензиновом пятне на асфальте и в серебристом кузове Мазератти Гризманна. Марку нравился этот автомобиль, его приглушенно рычащий двигатель, низкий блестящий кузов. Марк вообще любил машины; любил просто так, не разбираясь в мелких деталях. Он никогда не думал о коллекционировании каких-нибудь суперкаров, но порулить Мазератти Тер Штеген хотел с того самого момента, как Гризманн впервые въехал на парковку. Между тем, Марк не сразу заметил сквозь тонированные стекла лохматую необсохшую макушку Гризманна, его в задумчивой понурости опущенные плечи, рюкзак с вывороченной пастью кармана. Марк мигнул фарами своей Ауди, и Антуан замер изумленно, словно олень, застигнутый врасплох на автостраде, со своими распахнутыми в немом возгласе маленькими розовыми губами. Эти губы были для Марка фетишем, он не мог смотреть на них спокойно, не отвлекаясь на пошлые мысли в своей голове. Он мигнул фарами еще раз, и Антуан понял, в чем дело: заулыбался, так что глаза превратились в счастливые щелочки, встряхнул своими лохмами и направился прямиком к Марку. — Тут не занято? — хлопнул дверцей он так по-хозяйски, будто ничего удивительного во всей этой ситуации не было, будто они частенько подбрасывали друг друга до дома с тренировки, как настоящие давнишние приятели. Отказывать Гризманну, его белозубой улыбке, вздернутым умоляюще бровкам Марк не хотел. Ему слишком нравился этот порывистый странный француз, слишком нравилось то загадочное, что горело между ними, и слишком хотелось логического продолжения всей этой странной раздевалочной истории. — Садись, — согласился Марк, рассеяно размышляя, до чего дойдет это их совместное горение. — Поехали ко мне. Я сейчас один, дома только Хуки и... не важно, — он упрямо сдул кудрявую прядку со лба, — просто собаки. Маленькие наглые бульдоги. — Окей, — Марку не хотелось спорить ни о чем, и собачонок он по-своему любил. — Давай адрес. Шуршал кондиционер, из колонки тихо бормотала ненавязчивая мелодия, и Марк гнал авто бесшумно по пустынной автостраде. Когда-то меньше года назад Антуан тоже мчался вот так по ночным развязкам мадридского пригорода; Лукас испытывал на прочность двигатель своей маленькой машинки, громко смеялся; они орали вместе незамысловатые песни, не различая слов, просто повторяли звуки, какие слышали. Было весело и легко, и было это словно в прошлой жизни, словно с каким-то другим ним, понятным себе и другим, исключительным и незаменимым. — Приехали, — возвестил Марк так неожиданно радостно, что у Антуана что-то дернулось внутри. — Я могу припарковаться прямо тут? — Как хочешь. Марк было взялся за ремень безопасности, потянулся отстегнуться, но потом вдруг передумал: посмотрел на Антуана строго и прямо, как будто бы тот был для него чертовски важен. — Эй, ты чего? — он потянулся к его руке, и Антуан сжал пальцы, не желая показывать слабость и поддаваться вперед. Он тонул в этом спокойствии Марка, как муха в сладком джеме, становясь странно зависимым. А Марк читал его, как брошюрку с яркими картинками, невзначай и с легкостью, улыбался мягко самой глубиной своих спокойных немецких глаз. — Ну-ну, — его пальцы словно невзначай прижали костяшки француза к кожаной теплой поверхности сиденья. — Все хорошо, — шепот Марка звучал тепло. Он взял его руку в свои руки, поднес поближе к лицу и поцеловал легко сухими и жаркими губами. — Пойдем, — у Антуана сразу смешались все мысли про будущее, прошлое и непонятное настоящее. Марк вырубил колонку, щелкнул ручкой и легко, словно невзначай рисуясь, выпрыгнул на асфальт, бесшумно прихлопнув дверцу. Антуан рассеяно запутался в чем-то в темноте салона, зацепил рукой ремень безопасности и чуть не выпал на асфальт прямо перед собственным домом, но Марк вовремя возник перед ним со своими крепкими руками и мощным телом. — Спасибо. Марк в ответ растянул губы в улыбке. — Такая эта моя работа — ловить. За всю свою жизнь Антуан Гризманн уже давно понял, что шутки вратарей, даже самых одаренных и способных в профессиональном смысле, никогда не будут казаться ему забавными. Однако рассмеялся он от души, и Марку это явно понравилось. Он прошел в гостиную, с тактичным участием оглядывая чужие владения. Антуан боялся, что Тер Штегену неловко будет у него дома, но тот, если и чувствовал что-то не то, то виду не подавал, и Гризманн немного расслабился. Между тем, по полу процокали когтистые лапы. Кто-то из собак выдвинулся на охоту. — Располагайся. Я пойду, покормлю ребят и соображу чего-нибудь к ужину, — Антуан даже себе не мог признаться, что пытается просто таким образом найти причину уйти. Марк не спорил. Сперва он подождал. Осмотрелся. Гостиная была типовая, еще необжитая. Ничего личного. Только ноутбук, потрепанные наушники, вывернутая наизнанку футболка с баскетбольным логотипом, открытая упаковка чая, женская косметичка с вывалившейся из нее помадой. Потом разглядывать стало нечего, но Антуана так и не было видно. Тогда Марк подождал еще, прислушиваясь. Из коридора слышен был легкий гул, Антуан говорил мягко тихим голосом и Марк не мог разобрать слов. Он прокрался по ворсистому ковру сквозь какие-то темные помещения и замер у порога освещенной комнаты во мраке дверного косяка. Антуан ворковал с собаками, коротколапыми бульдожками, не замечая Марка, сидел на полу, опустив светлую кудрявую голову. Марк не был жестким человеком, нежные чувства были свойственны его простодушному характеру, и он умилялся, глядя на собак и их беззаботного хозяина, и что-то внутри у него подкатывало теплом. Марк подошел поближе, его тень протянулась к самым коленям француза и замерла, благоговейно разостлавшись у ног. Антуан изумленно тряхнул головой. — Я... — он посмотрел на Марка снизу вверх, и его зрачки сузились от яркого света до маленьких черных точек, а потом вновь растянулись по радужке широким пятном. Губы распахнулись в смятении, и у Марка мысли в голове закончились совсем. — Я не знаю, что лучше, — Антуан вскочил с пола, становясь с ним почти вровень. — Я бы предложил тебе пива, но завтра тренировка рано. Марк еле сдержал улыбку. Его умиляла эта невинная смущенность, никак не складывающаяся со всем тем, что они творили в раздевалке, вернее даже еще не творили толком, но явно собирались сотворить. — Гризи. — Марку не терпелось уже прекратить все эти танцы вокруг да около. Они встретились взглядами, и Марк наконец уверился, что все понял правильно, и что все, что он понапридумывал, Антуан тоже успел передумать сотню раз в своей лохматой голове. — Будешь, — произнес француз полушепотом, прозвучавшим оглушительно в стенах полупустого дома, — что-нибудь? Марк подошел к нему вплотную, обхватил мягкое плечо, запутался пальцами в его волосах. — Буду, — сказал он и, наклонившись к самому лицу Антуана, добавил, — тебя. Получилось пошло и неоригинально, но никто из них двоих не был против пошлости. А Хуки и другого, которого Марк не знал по имени, спросить забыл даже Антуан. Французу вообще мало что хотелось, и мысли его сузились, а тревоги отошли, вопреки всему, далеко и надолго. — Кажется, в спальне нам будет удобнее, — проговорил он сквозь неловкий поцелуй, в который уверенно лезли его лохматые вездесущие волосы. Марк не мог поспорить. Кровать, в которую он вжимал Антуана, была холодная чистая и пахла стиральным порошком. В ней вряд ли кто-то вообще когда-то спал, но это Марка не особенно волновало, ведь Антуан был так открыт в его руках, будто все сложности остались где-то далеко за порогом. И пускай их Барселона совсем еще не нашла одного со своим новым игроком ритма, и никакой слаженности не было в ее атаке, они вдвоем вытанцовывали свою тики-таку, в объятьях сплетаясь ногами, руками, губами и путаясь неловко в бесконечных простынях.