Ханахаки

Царапины на руках кровоточили, покрывая белые соцветия красными каплями. Каждый раз разные, цветы проростали из каждой ранки, а то и вовсе вспарывали бледную кожу, распускаясь и увядая на глазах. Василиса тщетно пыталась отмотать время — видимо, такой дефект ее организма не поддавался часодейству, да и вряд-ли имел разумное объяснение. Сейчас ее волновала даже не постоянная боль, которую ей причиняли растущие из ее ладоней и кистей цветы — отец наверняка наказал бы ее за истерзанные руки, да и вообще мог и не выслушать девчонку, просто снова заперев ее в холодной и темной Западной Башне, где Василиса нередко оказывалась, хоть чем-то не угождая отцу. В библиотеке, где она читала, спрятавшись за тяжелой алой шторой, не оказалось никаких книг, которые бы обьяснили Огневой, что собственно с ней происходит. Перчатки, что шли в дополнение к ежедневному наряду, едва ли помогали, но Василисе ничего не оставалось, кроме как скрывать цветы под тонкой тканью перчаток, заставляя раны саднить и проступать бурыми пятнами на шёлке. *** Рыжие пряди лезли в лицо, повинуясь порывам холодного ветра. Девушка оказалась в саду, ярко-желтом из-за опавших светлыми пятнами листьев. Она обернулась — на мгновение Василисе почудилась неясная фигура за спиной, неизбежно напоминая ей кого-то. — Фэш? Что ты здесь... — наваждение исчезло так же, как и появилось. Василиса протерла глаза, чувствуя, как бешено бьётся сердце. Никого. Значит, показалось. Видения, в которых Фэш Драгоций оказывался прямо перед Огневой, с неизменным насмешливым взглядом сапфировых глаз, посещали девушку чуть ли не каждый день. Кровь отливала от лица, кончики пальцев мертвели, цветы осыпались иссохшими лепестками, обнажая раны на ее ладонях. Обычно, когда она, обернувшись, замирала, Драгоций оказывался прямо перед ней. Такой реальный и, кажется, теплый, он исчезал тут же, как только девушка протягивала к нему изувеченные цветами руки. Василиса оседает на пол, кусая потрескавшиеся губы — тупая боль пронзает ее руки сотнями нераспустившихся бутонов.