Хроники двадцать пятой

Небо тем вечером, а был именно вечер - восемь часов, если быть совсем уж точным - небо все заплыло чернильными пятнами, где светлее, а где совсем темно. Хотя ноябрь только-только делал свои первые робкие шаги по календарным листам, вечера уже неделю как стали непроглядно темными - ничем не лучше ночей. Темнота, тишина (люди тоже не дураки - сидят себе по домам и носу оттуда не высовывают, спать ложаться пораньше, ведь завтра их снова ждет неумолимо ранний подъем) только вот звезд не видно - впрочем, невелика беда, в городе, говорят, их вообще редко увидишь, даже в таком маленьком. Любопытно только, почему так? А может быть все это и обыкновенные уличные сплетни, из окна кабинета русского все равно ведь не проверишь, тут - куда не кинь, все ветки, листья, толстенные стволы - окна выходит во дворик. Но красивого, если захотеть, и здесь найти можно: вот кленовые ветки, тычущиеся в окно вместе с листьями, от желтого света над учительским столом они становились цвета роскошного бордо, перемешанного с золотинкой. А золотистые - чем не звезды? Учительница почти преклонных лет сидела у окна, склонившись над тетрадью, и то и дело, словно сова, поднимая одни только глаза, приглядывала за сбившимися в кучку четырьмя мальчиками - единственными оставшимися здесь от огромного выводка из тридцати голов. Те сидели прямо перед ней, вели морское сражение на вырванных из тетрадок листах, стараясь смеяться не так громко и приглушать радостные вопли, когда удавалось зацепить судно противника.  Скорчивались, скрываясь под партой, зажимали рот, если на кого-нибудь вдруг нападал неудержимый приступ хохота, чем вызывали у учительницы только мимолетную улыбку. Вечно одинокие по вечерам пилигримы, видно, ощущали себя счастливцами, раз смогли оказаться все вместе и в светлом, теплом кабинете и дожидаться родительского "Москвича" или нужного автобуса (которые в такое-то время едва ли ходят и каждый час). Все они жили на хуторах, а родители даже ухом не вели на просьбы вступить в колхозы и, вообще-то, находиться сейчас в школе всем вместе, или же каждому по отдельности этим детям запрещалось. Может, потому они и здесь и сидели? Во дворике один за другим зажигались, мигая, тускло-желтые фонари и, если хорошо приглядеться, можно было рассмотреть под ними прижимистую фигуру в рабочей фуфайке и резиновых ботах - пожилой дворник Аркаша, треск листьев под его ногами доносился через приоткрытую щель форточки. А следом - скрежет ржавых грабель и лопаты, которые тот волоком тащил по асфальту. Тут, заметив свет в здании, дворник остановился прямо под окном, и до оставшихся в кабинете донесся его нечленораздельный крик. Учительница приподняла голову. - Лаврентьев, сбегай-ка послушай, чего от нас хотят - сказала она белобрысому мальчику, из игры он выбыл первым и теперь только и делал, что подглядывал в листы товарищей. Спорить тот не стал - подорвался с места, а в следующую секунду уже перегнулся почти пополам через оконную раму. - Чего Вам, дядя Аркаша, от нас нужно?! - звонкий детский голос, звенящим, как колокольчики эхом отразился от стен. Матвей ненароком скосил глаза на учительницу, радуясь, что смог так удачно ее передразнить. - Светлана Яновна просила спросить! А, чего?! Слышно плохо! - Пятки от пола не отрывать, - хмыкнула Светлана Яновна. Она вздрогнула, когда язычки холодного воздуха лизнули ей лицо и волосы, хотя вообще-то это в кабинете стояла ужасная духотища. - Мне пятки нельзя от пола отрывать! - и снова оглянулся, со сверкающими задиристым азартом глазами, надеялся, что она не заметит! Учительница не подняла головы, пряча за волосами доверительную усмешку. - Так что у Вас, дядя Аркаша?! - Аркадий Борисович Снизу вновь послышался басовитый голос дворника. - Аркадий Борисович просит Вас сдать ключи пораньше. Говорит - остальные уже "давно готовые" - сказал Матвей все тем же серьезным тоном, так, что Светлана Яновна даже тихонько фыркнула, рассматривая перекошенные буквы в тетради, чтобы тот ненароком не подумал, что этот смешок как-нибудь относится к нему. В следующий раз только краем глаза она заметила белесую мальчишескую голову, уткнувшуюся в сложенные на парте руки. - Когда придут за тобой, Лаврентьев, м? - Сестра придет - невпопад, казалось бы, ответил "олененок". Но учительница, резко сменив тон, недовольно проворчала в ответ: - Вот как! Плохи наши дела. Она вглядывалась боковым зрением в лицо мальчика напротив, повернутого теперь уже прямо к ее столу и ожидала ответа. Хоть никакого вопроса и не прозвучало - неважно, этим он и удивителен: кинь ему слово - в ответ получишь десять, а главное - вот уже месяц как с таким же очаровательным выражением оленьих глаз мальчишка бесстыдно передразнивает ее. Весьма элегантно, впрочем - не каждый и заметит. Маленький паршивец, хитрец! И ведь это еще не все, чем он может быть интересен! Ходили слухи, что он пишет книгу, а мало того что книгу, так еще и книгу историческую. А если сопоставить: очевидно, что новый Гоголь зачем-то хочет привлечь к себе ее внимание. Уж не для того ли, чтобы именно она стала первым читателем его творения? Сегодня Лаврентьев молчал, словно воды в рот набравши, поэтому учительница не могла долго смотреть на него, чтобы не выглядеть слишком уж смущающе. Как ни противно было признавать, самой первой и главной причиной, по которой Светлана Яновна любила именно этого мальчика из всех детей, которых знала и учила, была всего-навсего его внешность. Даже сейчас, опустив глаза в тетрадь, она невольно любовалась из-под очков размытыми контурами кудрявых золотистых волос, рыжеватыми крапинками на круглых щеках, сразу делающими его точь-в-точь олененком Бэмби, выпрыгнувшим прямо с картинки в книжке. Она даже попыталась найти ее в кладовке, среди кучи таких же старых детских книг, чтобы сравнить, но эта, видно, давно канула в лету.  И все же, факт есть факт - окажись мальчик-олененок совершенно обыкновенным и скучным, Светлана Яновна любила бы его его не меньше, чем сейчас. И в кого он только такой уродился? Сестра и отец, чередуясь, приходившие по таким вот вечерам забирать Матвея домой, были слишком обыкновенными - блестящие реденькие темные кудри, коричневый наряд. Нет, ответ, конечно ответ очевиден - в мать! С которой, к слову, учительнице давно хотелось повидаться. "Ну, эта должна быть, настоящей феей! " - со смехом думала она. Но, как назло, мать все никак не попадалась на глаза - ни разу не пришла на собраниях, не забрала сына из школы, не пришла, в конце-концов, ни с единой жалобой! Иногда, во время очередного разочарования, казалось даже, что она намеренно скрывается. Правда, это наваждение быстро уступало место рациональности.  И все-таки странно, ведь всех остальных родителей Светлана Яновна давно выучила наизусть. ""А вдруг у него вообще нет матери?" - подумалось однажды, когда по паркету в очередной раз застучали набойки  каблучков Лаврентьевой-младшей. В следующий раз от проверки тетрадок и ленивого перебирания мерно проплывающих в голове бессвязных мыслей учительницу оторвал отрывистый стук в дверь."Бэмби" весь напрягся, тут же дернулся на звук - и не диво, не ясно ведь, кто там: родители, или кто пострашнее. Дети давно усвоили, что любой учитель в школе, кроме Светланы Яновны, после шести вечера, для них - грозный супостат. А сама Светлана Яновна только ответила преспокойно, ни кому не обращаясь: - Входите - даже не обернулась. Она знала еще и то, что ни один ее коллега, способный зайти сюда в такое время, не скажет ни слова о детях за пределами кабинета. Судя по разом вскочившей со стульев ребятне, за дверью все же оказался учитель. И действительно, стоило поднять голову, как взгляду предстал с наигранной простотой облокотившийся об косяк Виктор Валерьевич в своем неизменном коверкотовом костюме, которому втайне завидовала вся мужская половина школы, от только начавших понимать взрослые ценности тринадцатилетних шкетов и до их отцов. - Здравствуйте, детишки...шалуны и шалунишки Светлана Яновна окинула вошедшего чуть более пристальным взглядом, подмечая знакомые детали. Костюм без единой складочки, не каждый заметит дырочку, проеденную молью в рукаве, светлую, полуистертую ткань на  коленях и локтях. Ей чертовски нравилось быть единственной, кто видит это: и зависть внезапно становилось просто смешной, и своеобразный "павлиний хвост" уже не казался таким привлекательным. Но никакой вражды она к Виктору не испытывала, только вполне естественное незаметное презрение, легко просачивающееся мимо ушей, поэтому спросила дружелюбно: - По какому поводу к нам? Дети приутихли и успокоились. Бояться этого учителя даже они считали делом крайней глупости. - Журнал ведь  у Вас?  - спросил мужчина. Пошарил прытким, скачущим взглядом по столу. - - Не одолжите на минуточку? - Забирайте хоть насовсем, мне не жалко. Только не забудьте сдать Аркадию Борисовичу после использования. Ей-богу, суета такая, словно сейчас конец года! Ужас! Женщина, подхватив толстенную, совсем как ее медицинская карта, книжку в обшарпанной картонной обложке, послушно передала ее коллеге. - Вот и он, - тот уходить не собирался. Что ж, нечего удивляться - такова традиция - когда Виктор, ее очаровательный мальчик тридцати с лишним лет, приходил за журналом, он не просто приходил за журналом. С трудом укладывалось в голове, почему он не мог заглянуть просто так, потрепать языками, если хочется. Тогда учительница, с видом особы, оказывающей гостю немалую честь, облокотилась о стену напротив. - - Опять играете в Мать Терезу и помощь несчастный и нуждающимся? Попадетесь же когда-нибудь, точно Вам говорю. - сходу начал он. Оба синхронно усмехнулись, отлично понимая долю правды в этой шутке. - А что, Вы думаете, остается? В конце-концов за этих "несчастных и нуждающихся" отвечаю я, - фыркнув, ответила Светлана Яновна. И только Виктор открыл рот, чтобы начать ее переубеждать, как мимо них гулко прошагала шумная, словно целый новогодний парад, двоица. - - Добрый вечер, Светлана Яновна, - улыбаясь бледными пухлявыми губами, пролепетала одна - точь в точь новогодняя елка, и браслеты звенят- Мы сегодня и Сережку Астафьева забираем, Вы же не против? - уточнил другой, выряженный слегка франтоватым пингвином, на беду, что в пальто. Разрешение было бы лишним - не дослушав, пара сразу направилась к детям,  из-под расстегнутого пальто женщины бесстыдно выглядывало на просвет блестящее  платье из голубого сатина. Почтенная чета Журавлевых. - - Доброй ночи, - хмыкнула вслед Светлана Яновна, с тем удивительно искренним дружелюбием, которое у нее так хорошо выходило изображать. А про себя подумала  "Вот, наконец, и ломанулись, как раз в неподходящий момент". - Вот Вам и благодарность... И ради этого стоит ставить себя под удар? - вновь привлек ее внимание Виктор.- С такими успехами, скоро, знаете, придется ээ...завидев Вас, падать ниц. Женщина рассмеялась. Сама-то она знала, что благодеяние в который раз не обошлось без корыстных целей - как, например, до сих пор не утихшее желание взглянуть, хоть глазком, на старшую Лаврентьеву -, но зачем знать этому мальчишке? Блуждающий по классу взгляд который раз за день задержался на "олененке". А ведь он так и не собирается уходить, несчастный пилигрим. - К слову, сегодня Вы не зря сидели: у нас намечается вечернее собрание, помните? - Я Вам более скажу - в первый раз слышу. Шумно одевались у парты Сережка и Ленька Журавлев, радуясь, что сегодня домой отправятся вместе. Родители Леньки стояли чуть поодаль, и несмотря на то, что даже не сняли пальто, на весь класс от них исходил хорошо знакомый Светлане Яновне запах театра. Только с премьеры. Вечером в "Большом" первый раз крутили " Цыганского барона" - женщина так хорошо знала это только потому, что и сама не отказалась бы там побывать. Однако, увы, ее никто не звал. - Вот достанем сегодня с мужем самую праздничную одежду, да и усядемся до полуночи смотреть трансляцию. Жизнь одна, а я не молодею. - Вы о чем? - О нашем " Большом оперном". Слышите? Каждый раз голова кружится, когда чувствую этот запах...дома его не повторишь, жаль. - А транслируют? - А то нет? - сказала и тут же засмеялась, мурлыкающе, мягко. - Только с премьеры - едва заметный кивок в сторону Журавлевых. Виктор приподнял брови, мол, ясно.  А чего она ожидала? Куда ему знать все тонкости? Беседу продолжалм в русле безличном и отстраненном. В нем Виктор был как рыба в воде, а она сразу же потеряла интерес. В голову закралась еще одна шальная мысль: "А что если родители Матвея тоже пошли сегодня на представление?" Тогда уж его матери-невидимке не останется ничего, кроме как показаться, в кои-то веки, на глаза учительнице. Задумавшись, она перестала отвечать на вопросы Виктора с былой живостью, да и сама их не задавала, а он ведь не из таких, кто, как ему казалось, будет навязывать свое общество, поэтому, когда женщина вернулась мыслями к разговору, засобирался. - Мне пора посещаемость заполнять, спасибо. Не забудьте про собрание, - сказал он, как бы извиняясь. - Куда уж теперь забыть - ночь спать не буду, только о нем и думать Мужчина развернулся, чтобы выйти, но тут вдруг попятился. Тогда Светлана Яновна еще не успела отойти, и, мгновение спустя, оказалась практически прижатой с одной стороны к Виктору, а с другой - к стене ( разумеется, это только образно говоря - так и дала бы она прижать себя по-настоящему! Но стоило сделать шаг вперед, и они оказались бы стоящими вплотную). На первых порах даже не удалось скрыть всю силу своего возмущения:  - А это...по какому-такому поводу?! - уловив в голосе женщины стальные нотки,  он убрал руки от стены, которыми пытался отгородить единственный путь к отступлению, но ни в глазах, ни во всем остальном лице не было ни намека, что уходить можно. - Нет, - смягчилась она, осмыслив ситуацию, - это очень любопытно, но сперва объяснитесь, а уже потом набрасывайтесь. Хотя именно к ней, а не кому либо другому, Виктор ходил иногда попить чаю и перекинуться парой слов, близкими друзьями они не были. Чуть согнувшись, он наклонился к уху и проговорил громким шепотом: - Эта девочка. Вы ее знаете? Каждый раз строит мне глазки в коридоре! - женщина приподняла голову и бросила взгляд через его плечо. Стучали каблучки, шаркал портфель о ткань коричневого платьица - по классу к парте Матвея шагала его темнокосая сестра. - Разумеется, знаю - это Кира Лаврентьева. Девочка, казалось бы, даже не обратила на Виктора внимания, но, признаться честно, Светлана Яновна не всегда могла видеть ее лицо - мужчина знатно ограничивал обзор. - Говорю Вам, эта маленькая дрянь меня домогается! - так же тихо, в самое ухо, прошептал "виновник торжества". - Ах, вот где собака зарыта! И Светлана Яновна бесстыдно засмеялась, то ли от абсурдности страха Виктора Валерьевича перед девочками, о котором до этого только догадывалась, то ли от того, что давненько никто не прижимал ее к стене, хоть тогда и далеко не с такими целями. Тот, казалось, обиделся. - Ну расскажите мне, где Вы можете вообще встречать ее, если уходите домой раньше? - со всей мягкостью, удававшеся у нее так искренне и почти по-родительски нежно, спросила женщина, все же не убирая из голоса насмешки. - Как раз когда домой иду и вижу, она...мм...выходит тогда за своим мелким. - А по пути не упускает случая совратить Вас? Мужчина и сам усмехнулся и вроде даже расслабился - этого-то она и добивалась. Лаврентьева-младшая стояла у самого учительского стола, коричневая юбочка из грубой материи касалась лежащих на нем бумажек. Платье сидело на девочке мешковато, словно подпоясанная передником торба для картошки, из-за чего сама она казалась еще тоньше - не в пример брата. Точь-в-точь маленькая эльфочка-егоза. Виктор дистанции между ними не увеличивал, делал вид, что рассматривает текст "Взвейтесь кострами", вывешенный на стене. Нацарапан он был такими каракулями, что читать можно, только вызубрив наизусть. Впрочем, на это и был расчет. Щелкнул замок на портфеле, застегнулась липучка на горлышке куртки - снова, вызывая дрожь на паркете, процокала каблуками новых туфель Кира. - До свидания, Светлана Яновна, спасибо, что присмотрели за Матвеем. -  в мгновение ока двое детей уже стояли в дверном проеме. Девочка нетерпеливо переминалась на порожке. Ей бы очень подошел сейчас бегающий по полу взгляд, вертящаяся во все стороны, как у воробышка, голова. Одного взгляда учительнице хватило, чтобы понять это. " " Боится меня?! Надо же, забавно. Что ж, беги, детка, беги" - с этими мыслями она едва заметно кивнула Лаврентьевой, ожидая, что та тут же сорвется с места. В целом, оно, конечно, так и произошло, но, со своей-то природной проницательностью, женщина не могла не заметить, как девчонка сперва будто бы нашла что-то взглядом. Сразу же одернулась - рванула в коридор, а за нею и брат. - Идете?  - спросил Виктор, когда дети были уже далеко. - Если хотите позвать меня, достаточно так и сказать - Я и не зову - наоборот, там сейчас такая змеиная нора - замечания и выговоры раздают. - Да, сходите, получите свою долю, - ее тонкие губы сложились в полуулыбку. - меня можете не ждать - начнете сами. И, будем надеяться, неплохо справитесь, - улыбка стала шире, а за ней последовал едва заметный кивок в сторону двери. Раз. Два. Три. Шаги за спиной не заставили себя ждать. Четыре. Пять. Виктор оказался достаточно далеко, чтобы не подслушать случайно ее мыслей, и тогда Светлана Яновна отняла взгляд от пола и скользнула по кабинету, не понимая, зачем. И уж тем более неясно, зачем она повторила это, потом еще раз, еще и еще. Сделала шаг к столу, провела по бумагам. У девчонки-Лаврентьевой был такой испуганный вид. Женщина даже попробовала примерить его на себя, но как только сосредоточилась, из коридора вновь послышался озадаченный возглас Виктора: - Светлана Яновна, Вам почта! - не успел, надо же, отойти далеко! - Что за лихо Вас принесло? - ее вечная и бесконечная боль - Виктор никогда не видит меры в двух вещах : разговорах и соблюдении правил. Мужчина зашел и бесцеремонно перекинул ей в руки маленький конверт. - Получите, распишитесь. На бумажном боку красовалась крошечная синяя птица. Гладкая и блестящая. - А...мне все же пора. - что и требовалось доказать : поджатые губы, как у мальчишки, обиженные и растерянные глаза. Она не стала его останавливать - это было бы просто лицемерием, но про себя решила, что надо бы прекратить обделять ребенка вниманием - приличия ради выпить бы с ним чаю. Завтра. А взгляд сам собой вновь упал на конверт с синей птицей.