А у нас уже яблоня зацвела

      Прибывая в ссылке в Сольвычегодске уже год, молодой Сталин находился в ожидании долгожданного возвращения домой. Его тошнило от вычурных церквей, напоминающих ему о детстве, когда пьяный отец в очередной раз бил маленького Сосо сапогами. С тех пор Иосиф никогда не носил обувь на высоком каблуке, а пьяные люди вызывали у него отвращение. Но он все ещё хранил теплые воспоминания о своей матери, письма которой ожидал каждый день. «Моему Сосо». Заботливая матушка писала эти слова каждый раз, что заставляло Джугашвили улыбаться даже в погруженной в революционный хаос Империи.       Иосиф стоял на крыльце дряхлого деревянного дома, читая тайком привезенный томик Энгельса. Он никогда не скрывал, что хотел бы занимать главенствующие позиции в РСДРП, но Ульянов всегда твердо заявлял: «Сталин слишком груб и вспыльчив для такой работы. Не пойдет за ним народ. Не пойдет!»       Вспомнив слова Ленина, Джугашвили раздражённо захлопнул книгу и бросил её на деревянный стул, что стоял на крыльце для отдыха в жаркие дни. От удара книги раздался громкий звонкий грохот и девочка, собирающая яблоки неподалеку, слегка вздрогнула.       Иосиф бросил взгляд в сторону девчушки. Таня, со странными русыми косичками и озорными зелеными глазами, всегда ходила в белом платье, даже когда выполняла грязную работу в огороде. Её всегда можно было узнать издалека благодаря необычной манере хождения, что была больше похожа на походку интеллегента из Санкт-Петербурга, нежели на походку глупой девицы.       Девочка заметила на себе взгляд Сталина и решила, что лучше будет хоть что-то промолвить, нежели молча смотреть на взрослого мужчину, поправляющего свои густые темные локоны.       — А… А у нас уже яблоня зацвела… — Таня босыми ногами сделала шаг назад, прижимая к себе корзинку с красными яблоками.       — Хорошо, что зацвела, — Сталин, с присущим ему акцентом, ответил девушке, подходя к ней.       — А это правда, что вы Ленина знаете? — Таня опустила корзинку на землю, отряхивая руки об платье.       — Ну, знаю, — Джугашвили сунул руки в карманы своего потрёпанного пальто.       — Ого! А мамонька мне не разрешает про него говорить. Говорит, мол, если услышат, неизвестно, чем кончится. Говорит, надо отца беречь, ведь ему и так тяжко работу найти из-за ситуации в стране, — Таня поправила лямку платья, что обрамляла её нежное плечо.       — Ты ещё маленькая о таком думать, — Сталин приложил руку ко лбу девушки, чуть отклоняя ее голову назад.       — Вообще-то мне скоро пятнадцать! Осенью! В октябре… — Таня призадумалась, считая сколько дней осталось до её дня рождения.       — К этому времени я уже вернусь назад в столицу, — Джугашвили опустил руку и отвел взгляд в сторону.       — Вас там ждут?       — Да, сын.       Девочка опустила голову, не зная, как продолжить разговор.       Солнце начинало печь с новой силой, от чего большая часть людей разошлась по домам. Иосиф сел под массивную яблоню, укрываясь от лучей и Таня последовала за ним.       Впервые девушка видела Сталина так близко. Она слышала про его бунты, про аресты, про вступление в партию, но как он выглядит даже не могла представить. Мужчина, лет двадцати пяти, скрыл свой настоящий возраст, чтобы не попасть под дело за уклонение от армии. От этого точная дата рождения Джугашвили не была известна, а личность революционеров часто была покрыта мраком тайны. Но Таня видела этого самого революционера, могла спросить, что хочет, ведь она давно наблюдала за ним.       Сталина можно было назвать привлекательным. Его острое лицо и густые брови, что подчеркивали его темные глаза, добавляли ему мужественности и силы. Телосложение у него было слегка массивное, но даже так он выглядел симпатичнее. Смущал Таню лишь рост Джугашвили. Девочка, при своих сто шестидесяти сантиметрах, почти достигала роста Сталина. Говорить об этом Таня не смела, ведь слышала, что у него на этом фоне развился целый комплекс, но носить обувь на высоком каблуке он не мог по известной причине.       Таня положила голову на плечо Сталина, закрыв глаза.       — Ты чего это? — Иосиф не ожидал подобного от девочки и бросил на неё недоумевающий взгляд.       — Извините. Я так устала, а если домой пойду, матушка наругает за бездельничество, — девочка обхватила руку Джугашвили, прижимаясь к нему всем телом. Таня сразу вспомнила отца, которого обнимала перед сном, а наутро он уже исчезал, как будто его никогда и не было.       Отец Тани много работал, ведь прокормить семью, в эпоху технического прогресса, одним земледелием было невозможно и мужчина находился в вечном поиске заработка.       Девочка заснула и не оставила выбору Сталину, как сделать тоже самое. Молодые люди тихо спали под тенью яблони. Казалось, что самое худшее уже позади. На мгновение Иосиф забыл и о смерти жены, и об отце, и о наглом Ульянове, что так бесцеремонно позволял себе называть его, Сталина, грубым несдержанным человеком.       Проснувшись от шелеста листьев, что развевались на ветру, Иосиф взглянул на Таню – она всё также спала, прижимаясь к его руке. Сталину очень нравились лёгкие веснушки на её милом личике, а её тонкие маленькие ручки с короткими пальцами едва сжимали его руку.       Джугашвили провел второй рукой по локонам волос Тани, что выбились из косичек, убирая их за ухо девочки. Осмотревшись, он взял девочку за подбородок, чуть поднимая её голову, и поцеловал в губы под звук шелеста листьев, что развевались на ветеру вместе с лёгким белым платьем Тани. 1932 год.       Очередная межпартийная стычка принесла Сталину успех. Оппоненты были разгромлены, а реформы Иосифа Сталина пользовались популярностью в народе.       Быстрым шагом Сталин зашёл в свой кабинет и распахнул занавески на окне. На улице стоял июль. Солнце светило так ярко, как могло, а народ в спешке пытался привыкнуть к новой жизни: без Империи, без революций и уже даже без Ленина.       Грубыми, слегка морщинистыми, руками Иосиф достал пожелтевшую письмо-открытку из тумбочки. «А у нас уже яблоня зацвела. Только Вас не хватает».