всему виной океан

— чимин на работе уже два дня не появлялся. я не знаю, где он может быть, но я очень волнуюсь… — со сведенными бровями тихо проговорила хозяйка и сложила руки вместе. — что же с ним могло стрястись… — уже третий день пошёл, как его нет? — верно, верно… может, в полицию обратиться… сердце чонгука слабо пропускало удары, боязнь за чимина охватила его с ног до головы и сильно сжала в тисках. где же он мог быть? что с ним могло произойти? вдруг он ранен?! а что если… — давайте подождём до вечера и тогда уже пойдём в полицию, — твёрдо сказал чон, пытаясь первым делом для самого себя казаться спокойным, — а пока я пройдусь по местам, где он может быть. — хорошо, чонгук, хорошо. боже милостивый, ну не мог же он испариться… парень положил свою ладонь женщине на мягкое плечо и немного сжал его, будто жестом передавая свою уверенность в том, что все будет хорошо. он очень надеялся на это. — он объявится, не переживайте так сильно, тётушка, это плохо для вашего здоровья. океан, кофейня, сквер, булочная — ничего. весь город чонгук не то что за день, он за неделю его бы не обошел, а об адресе пака ему ничего не известно. чимин никогда даже не упоминал о том, где живёт. он многие вещи держал от чона в секрете и ни под каким предлогом не выдавал их. чонгуку хотелось заплакать: громко, сильно и горько, чтобы в три ручья и в океане уровень соли повысить в несколько раз. хотелось бегать и орать его имя, спрашивать у каждого прохожего, у каждой собаки, букашки и кошки. в конце концов, хотелось лечь и завыть. беспокойство съедало его заживо, кромсало внутренние органы и сдавливало лёгкие. с того самого момента, как он узнал о пропаже чимина, нормально вдохнуть воздух он так и не смог. с угнетенным настроением и холодными конечностями он вернулся обратно в книжный магазин, где точно такой же выглядела хозяйка. — ничего? — с крупицей светлой надежды в глазах спросила она и получила отрицательный кивок, тяжело вздохнула и заплакала. чонгук прикусил язык, чтобы унять боль в груди и сдержать собственные слезы, упорно норовившиеся скатиться по щекам, подбадривающе опять положил свою ладонь женщине на плечо и с дрожью выдохнул тёплый воздух. они сидели так до закрытия: хозяйка плача рассказывала чонгуку, насколько сильно любила чимина как собственного сына, каким он добросовестным и великодушным был и много чего другого, а чонгук держал себя в руках и считал минуты до того, как они решатся пойти в полицию. но никто из них не ожидал услышать звук колокольчиков при входе, которые распространились по всему помещению, и увидеть неуверенно стоявшую знакомую фигуру. — здравствуйте… он испуганно посмотрел на тетушку, а потом перевёл взгляд на застывшего чонгука, желавшего что-то сказать, но совсем не способного издать и звука. зареванная женщина кинулась к нему, обняла, кучу слов сказала, заплакала снова, пригладила его волосы, а чимин все пытался её успокоить, уверяя, что произошла маленькая проблема, из-за которой у него не было возможности связаться с ней; просил её не злиться и не увольнять его, за что получил слабый удар кулачком по плечу, грозное лицо и твёрдость в словах, что все нормально, главное, чтобы он был в порядке. — ну все, тётушка, хватит вам плакать. можно ли нам с чонгуком тут посидеть некоторое время? — конечно, сидите. из парня душа вылетела, когда он пришёл сюда и не застал тебя. правильно, побудьте вместе. я пойду, и так засиделась, — она надела куртку, быстро схватила сумку и поспешно покинула магазин, все поглядывая на свои наручные часики. чимин тоскливым взглядом посмотрел на так и молчавшего чонгука, который все это время не отрывал от него глаз и заметно держался, чтобы не рассыпаться на миллионы осколков. он сделал несколько шагов к паку и заключил его в самые крепкие объятия, которые когда-либо существовали в его жизни. он держал тело парня в своих руках как спасательный круг в яростно бушующем океане; как дети прижимаются к своим мамам, когда плачут из-за разбитых коленок; как кошки от страха вонзаются когтями в высокую ветку дерева, у которого разъяренно гавкают собаки. — я так испугался… — прошептал чонгук. — я, если честно, тоже, — ответил чимин и прижался щекой к теплому плечу, ради которого он поднялся с грязного пола, собрал себя в руки, умыл отекшее лицо и вышел на такую пугающую до мозга костей улицу. — расскажешь? — расскажу. они вышли на улицу, присели на лавочку под навесом, чимин закурил, думая, с чего ему лучше начать свою историю. с серебряного неба опять сорвался крупными лепестками снег. вокруг было до безумия тихо. с этим молчаливым зимним миром двое парней остались наедине. — так получилось, что… я все время переезжаю с одного места на другое, потому что денег на плату за жилье хватает не всегда… — он сделал глубокую затяжку и стал водить красным от холода пальцем по тонкому слою залетевшего на стол снега, — в этот месяц я решил сэкономить и поэтому переехал в м-и район. каждый день, когда я ночью возвращался домой, я надеялся на всю свою оставшуюся каплю удачи, которая поможет мне пройти те злосчастные улицы без каких-либо неприятных знакомств, но несколько дней назад, кажется, благодаря моему теплому настроению та капля испарилась в воздухе… в мою квартиру пробрались местные парни, и мы пересеклись прямо на выходе… а потом… они избили меня, разбили телевизор, который там стоял ещё со временем шестидесятых, и ушли, ничего ценного так и не найдя… — поводив от из ниоткуда взявшегося стыда глазами по своим снежным каракулям, только он собирался взглянуть на чонгука, заглянуть ему в глаза и постараться узнать, о чем тот думает, как его замерзшую ладонь накрыли с двух сторон тёплыми, почти обжигающими, но такими мягкими и гладкими, успокаивающими ладонями, что он решил продолжить, — я… думал, что умру… и знаешь, мне никогда ещё так страшно не было. не из-за того, что умру даже, сама смерть меня не пугает, но… осознание того, что я был один, искалеченный и заплаканный, сломанный и слабый, лежал черт знает где, выброшенный и никому не нужный… вот это меня и испугало… — он на пару долгих секунд замолчал, отвлекшись на мягкий звук падающего снега и ласковые движения чоновых пальцев на его коже; в душе будто включили обогреватель, стало так приятно… — но потом, когда моё сердце практически раскрошилось, я… вспомнил тебя… и мне стало легче… их сердца на этих словах пропустили по удару и застыли в немом крике. оба понимали важность сказанного и услышанного, ту ценность и явную значимость, с которой смысл приобрел себя. — теперь закурить нужно мне, — все ещё не отошедший от удивления, произнёс чонгук и потянулся к чиминовой пачке сигарет, хозяин которых тихо засмеялся и сжал чужую руку.