всему виной океан

день одиннадцатый. с моим состоянием происходит черти что. день шестнадцатый. собираюсь поспрашивать о тебе у чонхи. наверняка она уже виделась с тобой. не знаю, откуда во мне такая уверенность, но раз уж она есть, значит неспроста. с каждым часом я боюсь встречаться с семьей все больше. сегодня признался психологу, что даже подумывал над тем, чтобы отменить встречу, на что он сказал, что каким бы я ни был, они все равно будут любить меня. я в этом сомневаюсь. у меня перед глазами не исчезают воспоминания их глаз, полных отвращения и тоски. что если завтра они посмотрят на меня так же? если бы я только знал заранее… в любом случае, я буду готовиться к худшему. я очень по ним соскучился: по их объятиям, счастливым улыбкам и блестящим глазам, по ямочкам у чонхи на щеках и по маминому милому смеху. по тебе тоже… безумно соскучился. отвлекаться не получается. единственное, что я делаю кроме плана — читаю, но часто зависаю на одном слове и оказываюсь схваченным различными воспоминаниями, которые все в разной степени делают меня депрессивнее и заставляют винить себя еще больше. сегодня хорошая погода. до ужина я лежал на лужайке и смотрел на облака, пока мокко гонял в мяч с другими пациентами. у них есть своя компания примерно из десяти человек, все время собирающаяся на поле поиграть в футбол. всем за сорок, а то и за пятьдесят. первое впечатление о них складывается не очень приятное: думаешь, что они грозные и могут тебе сломать челюсть одним лёгким касанием, но когда знакомишься с ними, наблюдаешь за тем, как они общаются между собой и с другими пациентами, понимаешь, что фраза «не суди книгу по обложке» как никакая другая правдива. кажется, я им понравился. один из них, кристиан, тучный мужчина с уже седыми короткими волосами и добрыми светлыми глазами, все время присоединяется ко мне к созерцанию неба и угощает зелёными яблоками. мне приятна его компания, потому что чаще всего он много не говорит: наверное, понимает по моему виду, что у меня нет настроения с кем-то общаться. я рад, что это место оказалось намного приятнее, чем я ожидал, когда только сюда попал. люди здесь простые и в основном все дружелюбные. есть нелюдимые — и я в их числе, — но эту черту в них уважают и поэтому их не трогают. как думаешь, питер пен существует? наблюдая за тем, как лениво плывут по ясно-голубому небу массивные облака, я представляю, что где-то наверху он так же, как и я, валяется, только на мягком облачном покрывале, и смотрит на землю, в поисках кого-нибудь интересного. надеюсь, у тебя все хорошо, и тэхен не позволяет тебе скучать. эта трава, на которой чонгук в последнее время любил проводить свободные часы, была мягче, чем в парках, в которых он любил гулять раньше. она была индийской зелёной и напоминала махровый ковёр высокого качества. чонгук начинал подумывать над тем, чтобы найти садовода, который работал здесь, и спросить у него секрет такой мягкой земли. он не знал зачем, почему и как, но эта мысль вселила в него хоть какие-то силы подняться и начать что-то делать. апатия продолжала сидеть в нем, приклеенная намертво. когда закрываешь глаза под синим чистым небом, невольно представляешь себя свободным и совершенно беззаботным. представляешь жизнь, пропитанную тягучей утопией и сладкими, не приторными запахами, делами, которыми ты можешь заниматься без какой-либо спешки или тревоги, будучи полностью расслабленным. представляешь безмятежную жизнь, которую невозможно создать в настоящем мире. чонгук бы хотел оказаться в утопии на пару недель, просто чтобы посмотреть и прочувствовать каково это. чтобы зарядиться так нужной ему энергией и с новыми силами начать свое выздоровление., но вот он был здесь: в клинике для наркозависимых, не имея ни малейшего желания что-либо предпринимать. выполнив свой ежедневный план, он, опечаленный после сеанса психолога, лежал и слушал звуки природы вперемешку с криками пациентов, игравших неподалеку в футбол. он должен был отпустить прошлое — это ему было сказано полчаса назад в светлом кабинете, в котором стояла пара горшков с монстерой и папоротником. чтобы двигаться дальше, он должен был не держаться за то, что уже прошло и больше не имело никакого действия в настоящем. в физическом и теоретическом смыслах это было, но в психологическом — абсолютно наоборот. людям было свойственно держаться за прошлое по разным причинам, но это всегда усугубляет их нынешнюю ситуацию. крепко сжимая прошлое, боясь его отпустить, мы забываем о том, что у нас есть настоящее, от которого зависит наше будущее. чонгуку надо было разжать пальцы и запустить свежесть в легкие, распространив ее по сосудам всего тела. но это было так сложно… он открыл глаза, убрал от них пальцы, которые защищали его веки от ярких солнечных лучей, и тяжело вдохнул, растянув в разные стороны руки. с минуты на минуту должна была приехать его семья. он не знал точного времени, но это чувство: «с минуты на минуту», — сидело в нем на протяжении целого дня. весьма неприятное и липкое чувство. похожее на пиявку, присосавшуюся изнутри к самой чувствительной части тела. чонгук лениво повернул голову в сторону футбольного поля и с пустой головой стал наблюдать за игрой. мокко передал мяч джибо, тот, чуть ли не потеряв координацию, пнул его на юго-запад, никуда конкретно не целясь. мяч перехватил шиншо и победно улыбнулся, побежав к воротам противника, на которых стоял микаель. сделав еще пару быстрых шагов и обогнув соперников, шиншо пнул мяч, и тот стремительно полетел в верхний левый угол, задел стальную раму и отлетел. послышалась какофония из радостных криков и свистов и разочарованных возгласов., а еще звавшего чонгука голоса. он быстро повернул голову вправо и увидел бежавшую на него и широко улыбавшуюся чонхи. успел принять сидячее положение до того, как она налетела на него и повалила обратно на траву, заключив в крепких объятиях. — я так по тебе соскучилась, ты просто не представляешь! — прокричала она, чем привлекла к себе всеобщее внимание. игравшие в футбол с интересом посмотрели в их сторону, бессовестно забыв про мяч. редко здесь можно было увидеть привлекательных дам, поэтому глаза мужчин сразу к ним приковались. чонгук чувствовал их заинтересованные взгляды на своей спине. как бы усердно он себя ни готовил к долгожданной встречи с родней, встретившись с ней лицом к лицу, он с ужасом осознал, что его все равно застали врасплох. чонхи расцеловывала его щеки, лоб и нос, совершенно не думая себя контролировать. тепло ее тела обжигало чона и вызывало в нем смешанные эмоции: что-то между восторгом и антипатии к ощущениям. должен ли он был смеяться, широко улыбаться? чувствовать тревогу? обнимать очень крепко или боязно? что он должен был делать? чонгук не знал — он полностью разучился общаться с людьми. и это его настораживало. когда они приняли сидячее положение, к ним подошла мама с тоскливой — и радостной — улыбкой и слезами на глазах. чонгук стыдливо посмотрел на нее и обнял, когда она присела рядом. женщина крепко прижала сына к себе и всхлипнула. — ну мам, — протянул он, осознав, что она начала плакать, и стал гладить ее по спине. — чего ты плачешь? — я просто… — она сглотнула ком в горле и продолжила, — так скучала… — неловко засмеялась, посмотрела на лицо чонгука и погладила его щеку, осматривая каждую детальку. — мой мальчик. — по пути сюда ты обещала не реветь, и посмотри теперь, чем ты занимаешься! — с наигранным возмущением произнесла чонхи, и чонгук усмехнулся. он тоже скучал по ним. это он понял только сейчас, видя их сиявшие глаза. будет ли и чимин смотреть на него таким взглядом, когда они наконец увидятся? к своему разочарованию, в этом он сильно сомневался. психологом, который помогал чимину исправить его психическое состояние и разобраться с задворками его сознания, была очень приятная женщина годами за сорок. у нее уже проскакивала седина на висках, которая нисколько старой ее не делала. большие черные глаза выражали спокойствие, как у море в штиль, и чрезвычайную мягкость. она ассоциировалась у чимина с настоящей английской леди, со всеми ее манерами и воспитанием. в комнате стоял кофейный столик, на котором всегда были миска с печеньем и конфетами, заварочный чайничек, несколько видов черного и зеленого чая, кофе и чайник с всегда кипяченной горячей водой. сама комната была небольшой, декорирована в стиле бохо. картины клода моне украшали белые стены: над бежево-сером диваном, обставленным горчичными и зелеными подушками, возвышалась «женщина с зонтиком», на полке с множеством книг по психологии, философии и биологии — «вокзал сен-лазар» и «хризантемы». мадам джофье обожала клода моне — чимин это знал точно и находил в этой страсти что-то теплое и невинное. сначала он скептически относился к отцовским словам о том, что она ему точно поможет успокоить внутреннюю борьбу, которая высасывала из него энергию на протяжении всей жизни. на первом сеансе он практически ничего не рассказал из того, что его тревожило: во-первых, потому, что он близким людям не всегда мог открыться, а тут надо было рассказывать о своих демонах какой-то посторонней женщине, которая любила тёплые цвета, растения и клода моне; во-вторых, потому, что вытащить из себя объяснение своего привычного, но тем не менее тяжёлого и размытого в очертаниях состояния было невыносимо сложно. несмотря на запущенность ситуации, прогресс всё-таки был — чимин, думая об этом, искренне удивлялся, смотря на свое забавное выражение лица в зеркало (он задумывался о психологе и своём прогрессе только тогда, когда смотрел на себя зеркало в прихожей, но почему именно в этот момент — не знал). больше не было отчаяния, которое обычно сидело под сердцем и тыкало палкой в душу, злобно хихикая, как какой-нибудь мальчик-негодяй, за которым никогда не смотрят родители. больше не было повседневного чувства безысходности: мадам джофье помогла ему разглядеть свою жизнь с другой стороны, более реальной, светлой и обычной. чимин медленно шёл к принятию того факта, что темп, с которым он двигался в жизни, был идеальным для того, чтобы не зачахнуть от скуки и бедности и не умереть с материальными ценностями, будучи обделенным духовными. каждый раз, когда он невольно начинал накручивать себя, тэхен сразу пресекал это, хлопая пака по плечу и уверяя его, что все хорошо. все и правда было хорошо. на самом деле хорошо., но почему тогда он чувствовал, что ему чего-то очень сильно не хватало, а понять чего — не мог?