всему виной океан

чонгук знал, что должен был рассказать. хоть кому-то. не считая писем, которые никогда не дойдут до адресата. он знал, что стал жертвой насилия и, возможно, этого бы не случилось, если бы он не был скован паническим страхом. он был потерян, до сих пор напуган и чувствовал неописуемое одиночество. несмотря на встречи с семьёй, хороший коллектив и спокойную, размеренную жизнь, чонгук не мог избавиться от чувства, что какая-то очень важная часть его «я» отсутствовала; что, прямо как в недавнем кошмаре, в нем была сквозная дыра, которая стремительно разрасталась. он не знал, почему это происходило, и он был ужасно напуган, потому что ранее ему никогда не приходилось сталкиваться с подобными чувствами. как будто он был мёртв, и боль, которую он чувствовал при смерти, до сих пор хранилась в его теле и давала о себе знать. –… я не знаю, что это, я не знаю, как с этим справляться, должно ли быть так, у всех ли так… я не знаю абсолютно ничего и вообще не понимаю, что со мной происходит. иного выбора, как довериться человеку, ответственному за его психическое здоровье, не было. чонгуку нужны были ответы, которые сам он найти не мог. — дыра в груди, — повторил психолог, которого они все называли мистером дзен. — ты не пытался найти взаимосвязь между твоим сном и этой дырой? может, для тебя океан или шторм имеют значение? чимин. взаимосвязью между этими объектами был чимин. его как гром среди ясного неба ударило озарение — или хотя бы его частица. — ну? — вы правы. она есть, — тихо ответил чон, опустив голову и посмотрев на свои кроссовки. — ты предпочтешь рассказать мне об этом или нет? — мистер дзен никогда не давил. он, как опытный психолог, знал, что были такие темы, раскладывать на детали которые было очень тяжело. иногда нужно было время, иногда — собраться с силами и сквозь боль все выложить, иногда — оставить все как есть, пока человек сам не придёт к решению. — я… мог ли он рассказать о чимине? полностью — нет., но общую историю — вполне. если чонгук будет осторожным, все будет хорошо. он надеялся на это. потому что если он не расскажет об этой взаимосвязи сейчас, потом может быть поздно. он может не вытерпеть, и черт знает что может произойти. чонгук кивнул. — да, я… я расскажу… — он глубоко вдохнул пытаясь унять свою дрожь в пальцах, и выдохнул. — я и мой лучший друг… мы познакомились во время шторма, у океана… он меня вытащил из воды, когда меня смыло волной с дамбы… чонгук вспомнил, когда впервые увидел выходившего из его палаты чимина, который в тот день оставил на тумбочке одну большую перламутровую ракушку. он вспомнил, как долго лежал, крутя перед своими глазами эту вещь и раздумывая о том, зачем парню надо было приходить к нему, да ещё и тогда, когда тот спал. он вспомнил, как увидел чимина, стоявшего и смотревшего на ракушки в своей руке, выглядевшего очень понуро. это было в день его выписки. он вспомнил, как сильно билось его сердце, когда он наконец-то увидел лицо того парня, который его спас и который поселил в нем странные чувства с самого начала. — мы часто проводили свободное время у океана… чимин, он… на самом деле очень скрытный, но, наверное, нам предначертано было стать лучшими друзьями. океан… там я был на волоске от смерти. там чимин начал раскрываться мне. там я становился мудрее. там я попробовал впервые наркотик… из-за которого мои отношения с лучшим другом в прах разрушились. я ругался и дрался с ним, громил его квартиру, все время приходил к нему после того, как меня выгоняли из дома, как я жил бог знает где, как я употреблял невесть что. несмотря на то, что он каждый раз кричал, что он меня ненавидит и не хочет знать, он все равно пускал меня в дом, лечил раны, умывал, переодевал, кормил и укладывал спать. даже моя семья так сильно не заботилась обо мне, как он… поэтому… эта дыра… — мистер дзен подал чонгуку платок, и тот, поблагодарив, вытер нескончаемые слезы, которые бежали по его щекам. — мне кажется, этот сон… — парень замолчал, внезапно растеряв все свои мысли, как будто те выпали из дырявого кармана. — я не знаю… — отчаянно прошептал он и закрыл лицо руками. он хотел стереть себе память, отмотать время вспять, утонуть с самого начала, быть задушенным безумцем — лишь бы не чувствовать все, что тяжёлым монстром сидело в нем и мешало дышать. он хотел сброситься с окна и никогда больше не открыть глаза, стать призраком и всегда следовать за чимином: быть его тенью, быть всегда рядом, но никогда больше не портить ему жизнь. он чувствовал себя так отвратительно, его тошнило от самого себя настолько, что его рука с лёгкостью бы перерезало ему горло, даже не дрогнув. и это ещё одно из осознаний, которое пугало его до паралича. — дыра в груди обозначает отсутствие в жизни чего-то или кого-то важного. твой сон показал тебе, поместив тебя в тот день, когда вы встретились, что кого-то тебе не хватает. ты чувствуешь вину перед ним, и это нормально. такую же вину чувствует каждый бывший наркоман к своим близким. но, чонгук, не хочу этого говорить, но твоя вина сильнее и опаснее, чем у большинства. ты не знаешь, что чимин думает о тебе, как он живёт после того, как тебя поместили сюда, думает ли он о тебе и скучает ли. эти мысли сводят тебя с ума, присоединяясь к той вине, которая за счёт них растёт ещё сильнее, потому что, как мне думается, ты уверен, что чимину сейчас намного лучше, чем было с тобой. единственное разумное и правильное решение — поговорить с ним и удостовериться, что между вами все хорошо. я могу договориться, чтобы он навестил тебя. — нет, нет, нет! — испуганно замотал головой чон, все ещё захлебываясь в слезах. — п-пожалуйста, не надо. я не хочу его вырывать из спокойной жизни. более того, вероятно, он ненавидит меня… — я ненавижу тебя, ты слышишь?! ты не тот чонгук, которого я люблю, и ты никогда не сможешь стать им вновь! проваливай, давай же! видеть тебя больше не хочу! убирайся! его разрывало изнутри. как будто взорвалась атомная бомба, захватив в свой радиус только чонгуково тело. его грудную клетку кромсал дикий, голодный и злой сибирский медведь, пока чувства и эмоции раздирали гиены. как будто в него стреляли из винтовки hk g36, а потом повесили вверх дном на самый высокий столб в мире, оставив его висеть до тех пор, как он не иссохнет на солнце или не замёрзнет в минус сорок ночью. — с той же вероятностью я могу предположить, что он хочет тебя увидеть, потому что соскучился. чонгук слабо помотал головой, нервно и горько усмехнулся. — я уверен… он не соскучился. когда он шел по коридору обратно в свою комнату, чтобы смыть с себя внешний слой грусти, принять обычное, ничего не выражавшее лицо, переодеться и выйти на улицу лежать на траве, он услышал крики. душераздирающие крики, просившие отпустить, матерившие весь белый свет и молившие о пощаде. чонгук увидел, как два мужчины из персонала — те, что обычно помогают в части, где люди борются с абстиненцией, — тащили вырывавшегося из их железной хватки мальчика не старше пятнадцати. он был исхудалым настолько, что его глаза казались слишком большими и выпуклыми, а коленки и локти были опасно острыми. чонгук стоял как вкопанный, совершенно позабыв о собственных слезах, которые так же, как и он, застыли в глазах, тоже оказавшись потрясенными картиной. мальчик был таким хрупким и беззащитным, но все равно бился до конца и ни на минуту не успокаивался. его глаза выражали животные ярость и страх. у него уже началась ломка, настороженно подумал чон, провожая троих взглядом до тех пор, пока они не скрылись за дверьми. после увиденного на душе остался осадок. мало того, что после психолога он еле понимал, где находился и кто он такой, так еще и особенное выражение лица этого незнакомого мальчика глубоко засело в памяти. чонгук волновался, как он выдержит ломку, если его тело уже было настолько истощенным. как бы он не умер… парень смахнул головой, зашел в комнату, в которой было пусто, — мокко в это время обычно выезжал с группой пациентов на физические работы, — и сразу залез под душ. привыкнув к горячей воде, он резко повернул кран и сверху полилась ледяная вода, побудившая его лениво зашипеть и прислонить лоб к стене. невольно вспомнив, как они с чимином порой сидели, прислонившись вот так лбами друг к другу, смотрели друг на друга и хихикали, разговаривая о какой-то глупости, не имевшей никакого значения. иногда они сидели, касаясь друг друга коленями, иногда — кто-то из них сидел на другом. эти моменты совсем вылетели у чонгука из головы. казалось, прошли десятки лет с тех пор, как это произошло. в этих моментах окружающий мир замирал, планета переставала крутиться по своей орбите, луна — вокруг земли, птицы зависали в воздухе, рыбы — в воде, животные и люди — на суше. только они одни сидели друг напротив друга, упершись лбами и глазами друг в друга, с переплетенными пальцами, невесомыми ласками и тихими разговорами, не обделенными смехом. — как думаешь, мы нравимся океану? — мелодичным голосом спросил чимин, играя с чонгуковыми пальцами. — «мы» то есть люди? — блондин кивнул и стал кусать свою губу; чонгук сразу оттянул ее большим пальцем, предотвратив от дальнейших терзаний. — не знаю. — а мне кажется, все от настроения зависит. если погода действует ему на нервы, закатывая истерики, тогда он срывается на нас: образовывает цунами и затапливает сушу… — разве не погода это делает? чимин покачал головой и отстранился, по инерции заправив чону прядь за ухо и улыбнувшись его любопытным глазам. — дело не в этом. сначала у погоды портится настроение. потому, что она хмурится, океан начинает выведывать, что случилось, как и почему. из-за этого она еще пуще начинает злиться, волоча за собой в это противное настроение и океан, который все время этого не замечает. вот так и получается, что они, ругаясь, портят жизнь нам и природе, которая вообще никогда в их дела не вмешивается и спокойно выращивает себе растения, деревья и животных с букашками. чонгук медленно вдыхал и выдыхал холодный воздух, чувствуя дрожь по всему телу. опять океан. только сейчас, анализируя моменты из своей прошлой жизни, он понимал, что очень много вещей каким-то неведомым образом было связано с океаном. возможно, во всем, что с ним произошло и до сих пор происходило, виноват был океан., но плохо ли это было или хорошо? без понятия. что чонгук должен был делать с этим открытием, если путей-то от него никуда не шло? что он должен был предпринять? что поменялось? что еще должно поменяться? он намылил свое тело и голову, пару минут стоял и рассматривал стекавшую по нему воду, осознал, что здорово похудел и до привычного ему веса надо было еще набирать и набирать. вся мышечная масса куда-то подевалась: ноги и руки были до безобразия тонкими, живот и талия — тоже. пресс просвечивался только потому, что жира в его теле, казалось, не осталось. он, конечно, выглядел не так ужасно, как тот мальчик, которого он видел, но далеко тоже не ушел. скажи чонгуку год назад, что через год он будет стоять в маленькой душевой кабинке под ледяной водой и трястись своим исхудавшим телом, вспоминая прошлое, он бы покрутил пальцами у виска и уверил, что до такого состояния он себя ни за что не доведет. ну что ж, чон чонгук из прошлого, у меня для тебя плохие новости. когда парень вышел из душа, мокко в комнате еще не было. посмотрев на себя в зеркало еще раз, чонгук разочарованно вздохнул и провел ладонью по плоскому животу, на котором когда-то красовались красивые кубики пресса, по бицепсам, на которых мышц было намного меньше, чем раньше, по груди. — не хочу тебя опечалить еще сильнее, но выглядишь ты как бездомная проститутка, чей рацион состоит из сигарет, чужой спермы и остатков еды на уличных столиках забегаловок, — сказал он сам себе и почувствовал удивительную энергию и злость на самого себя. он ненавидел себя и, вспомнив совет психолога о том, что эту ненависть нужно направить на улучшение своего «я», собрался и пошел в спортзал, который находился в отдельном здании вместе с другими помещениями досуга. чтобы к нему добраться, можно было либо вообще обойти здание с улицы, либо пройти через проходную веранду, столовую с актовым залом, выйти в сад и по тропинке пройти пятнадцать метров мимо клумб с цветами и деревьев. используя второй вариант, он дошел до спортзала, в котором было пусто. большинство сейчас либо работало, либо проходило тренинги и другую подобную чепуху. — не чепуху, а важные занятия, — поправил чонгук самого себя и осмотрелся. давненько он не занимался спортом, даже страшно было начинать. найдя радио, он включил любую попавшуюся станцию и начал растягиваться, слушая хиты пятидесятых. они с чимином обожали танцевать под них на кухне и подпевать сильным голосам певцов, кривляясь и представляя, что они стоят на огромной сцене и поют для миллионов людей. хотя на самом деле пели они только друг другу, и этого им вполне хватало. это происходило еще зимой, когда они были всего лишь друзьями., но сколько чувств они испытывали друг другу уже тогда… на одной из песен франка синатры чонгук стал делать отжимания и его внезапно, как стрелой вонзили в макушку, посетило одно воспоминание, которое ни разу за все время еще не наведывалось. от него сперло дыхание и напряглось тело, в которое влилось ошеломление от этого яркого всплеска, произошедшего в его памяти. он вспомнил о момои и том дне, когда он окончательно не смог слезть с наркотиков.