Часть 1
15 декабря 2019 г. в 03:02
Долбушину казалось, что он ненавидит Тилля ровно настолько, чтобы убить его при первой же возможности. Он часто рисовал в голове картины о том, как будет пробивать его большую голову ручкой зонта, как всадит в него болт, если тот окажется без кабана и охраны. Да пусть даже и с охраной, зонта они побоятся. Тилль говорит медленно, размеренно. Он в принципе никуда и никогда не торопится. Нервного и быстрого Долбушина это, безусловно, раздражает. Как и раздражает вообще всё: образ жизни, тупые сыновья-дуболомы, манера речи и поведения. Долбушин всегда строг, собран, готов ко всему, Тилль же, напротив, ленив, небрежен, нетороплив. Он сидит на продавленном диване, зажав тлеющую сигарету пухлыми маслянистыми губами, веки его закрыты. Кажется, будто он уже спит. Но Тилль не спит, и Долбушин это прекрасно знает. Стоит только малейшему шороху прозвучать где-то около, как тонкие веки главы третьего форта сразу же поднимаются, а маленькие глазки стреляют на удивление проницательно и хитро. Тилль всегда готов к нападению. Пожалуй, это единственное, что каждый раз останавливает финансиста: каким бы Тилль ни казался глупым, он все прекрасно понимает, помнит и чувствует. Пусть и кажется совершенно толстокожим и тупиковым. Там, где у Долбушина холодный расчет, интеллект и зонт, у Тилля — сила, интуиция и топор. Несмотря на тысячи различий, в бою они оказались бы совершенно равны.
Долбушин смотрит на медлительную огромную фигуру и точно знает, что убьет, если предоставится возможность. Но когда возможность предоставляется, финансист в последнюю секунду опускает арбалет и тихо выходит из комнаты, прошептав ругательство. Что-то во всей громадине Тилля, склонившегося над больным сыном, не дает спустить курок. Может, страх за последствия, но, скорее всего, то, с каким отчаянием Тилль срывает с себя священного кабана и кидает в сторону, когда смерть дышит не в его собственный затылок, а прямо в лицо его еще молодого сына. Эта картина слишком ярко встает перед глазами Долбушина, слишком четко он видит чувства и переживания старого топорника, и слишком хорошо их понимает. Угрожай что-то его собственной дочери, он бы не пожалел ни богатств, ни зонта, ни собственной жизни.
Такая хорошая, почти единственная возможность остается позади.
Жизнь Долбушина почти сразу возвращается в свое привычное русло, а вместе с этим и ненависть к Мяснику. Долбушин прекрасно знает, что вот следующую-то возможность он точно не упустит! Пробьет череп, подставит, бросит умирающего в канаве. У Тилля больше нет кабана, он беззащитен, как младенец. И Долбушин этим обязательно воспользуется!
Тилль бросается на него, услышав свое имя. Мощный и большой, он валит его на землю и бьет по лицу. Долбушин отвечает тем же. Уставшие, обгоревшие под палящим солнцем двушки, она катаются по земле, нанося друг другу всё новые и новые удары. Долбушин чувствует: в этой схватке он победит. Тилль слишком грузен для таких активных действий, он слишком долго пробыл на двушке, чтобы сознание не покинуло его. Они кубарем катятся прямо в вонючую опасную жижу, и Долбушин злорадствует, глядя на утопающего Тилля: вот и твой конец, жирный ублюдок! Но в следующую же секунду бросается к своему заклятому врагу, хватает за руки и пытается вытянуть на спасительный островок. Тилль сопротивляется, ничего уже не соображая, и Долбушин разжимает руки, наблюдая, как его самый заклятый враг скрывается под слоем зловонной жижи. Всё его злорадство куда-то исчезает, он тянет руку вперед, будто может вытащить толстяка, будто Тилль схватится за эту руку, будто они выберутся вместе. Долбушин бьет себя по лицу, а потом не без труда выбирается наверх, к воздуху.
Тилль мертв. Долбушин победил. Так почему же нет радости от победы, нет злорадства или, пусть даже, удовлетворения? Вместо этого щемит где-то под сердцем, щиплет глаза и выбивает из груди воздух. Долбушин убеждает себя, что это всё из-за слизи, поворачивает голову вправо, желая что-то сказать, но рядом никого не оказывается. Лишь виднеется в яме крупный белесый череп его заклятого врага.
Самого лучшего врага.