Сполох

От увесистой затрещины из глаз Ликана посыпались искры, а медная трубка с жалобным звоном покатилась по полу. — Ты что натворил, паршивец, гром тебя разрази?! Мама подошла так тихо, что он даже не слышал её шагов. Или он просто чересчур увлёкся, разбирая разжигатель? Так или иначе, его поймали с поличным: в руке отвёртка, на столе полупустая коробочка, во внутренностях которой он копался. Вынутый аккумулятор выпустил маслянистый сок прямо на скатерть, а ведь её только неделю назад стирали. Теперь ещё и за это достанется… — Ну ты посмотри, всё распотрошил! Стыда у тебя нет, что ли, заниматься такими пакостями?.. Чем я теперь буду печку разжигать, паскудник, ты об этом подумал? — мать схватила его за шиворот, вытащила из-за стола, тряся кулаком прямо у него перед носом. Ликан до этого ни разу не видел маму в таком гневе. Даже обнаружив наполовину съеденную банку варенья, которое должно было стоять до дня Обновления, она просто поставила нарушителя в угол и на неделю запретила выходить гулять. — Я только хотел узнать, как он работает! Сейчас всё обратно соберу... — Ликан потянулся к проводу и получил ещё один ощутимый удар, на этот раз по руке. — А ну не трогать! Хочешь знать, как работает — слушай свои учебники и не вздумай руки совать куда не положено. Не для того Орден такие вещи делает, чтоб их ломали всякие сопляки вроде тебя. А ну марш в свою комнату! Теперь ещё служителя вызывать для починки, и молись, чтобы он не узнал о твоей выходке... Ликан поплёлся в коридор. За его спиной мать гремела вынутыми из разжигателя детальками, наверняка сгребала их в кучу без разбора - как бы не сделала ещё хуже, а ну как погнёт трубку или оторвёт проводок… Он не выдержал и обернулся. —Мам, осторожнее, разломаешь что-нибудь... — Ты меня ещё учить вздумал? Скажи лучше спасибо, что я одна домой пришла, а то хотела соседку на чай позвать — вот все бы узнали, чем ты занимаешься! Это ересь, понимаешь ты или нет? Ересь! — А почему ересь? — Этот вопрос Ликан задавал уже много раз и заранее знал, что ему ответят, но никак не мог удержаться. — Потому что не твоё собачье дело — знать, как устроена святыня! — закричала мать, грохнув об пол какой-то деталью. — Разжигатель — дар Сполоха, мы должны молча им пользоваться и спасибо говорить, а не лезть в божьи таинства. Иначе Сполох покарает! — А почему тогда Ордену можно их разбирать? — Ликан в отчаянии сжал кулаки. — Потому что в Ордене святые люди, Сполохом благословенные, не то что ты, болван! Дуй к себе, и чтоб я не слышала больше никаких вопросов, ясно? Ну конечно, ясно. Ясно всё, кроме этих дурацких запретов. Если Сполох дал технику всем людям, чтоб они ей пользовались, почему только избранным разрешают её разбирать и чинить? Какой-то бред, честное слово, даже плакать хочется от такой несправедливости. Ликан поскорее вбежал в свою комнату, чтоб мама не увидела слёз, и бросился в кровать. И проснулся. Голова трещала от подзатыльника - или от того, что подушка была неудобная? Ликан с трудом открыл глаза. Вокруг царил полумрак, маленькая лампадка освещала голые каменные стены. Взгляд зацепился за гобелен, висевший напротив кровати — тёмное полотно с серебристой молнией на нём. Знак Сполоха. Он же на Испытании! Ликан резко сел на кровати. Надо же, сон был такой яркий и реальный, что он чуть всё не забыл! Даже чуточку страшно рассказывать наставнику всё, что он видел, но это и есть суть Испытания — видеть сны и с утра пересказать их как можно подробнее. Наставник выслушает и скажет, прошёл Ликан или нет. Хорошо бы знать, как это решается… А вдруг его выгонят за то, что сон был слишком реальный? Ох, нет, лучше об этом не думать. И о том, сколько времени осталось до утра, тоже. В келье всё равно ни окон, ни часов, а если выйти и спросить время, точно выгонят. Ликан лёг обратно, натянул одеяло по самые уши и зажмурился. Если сейчас утро, то за ним придёт наставник и разбудит, а если нет - может быть, получится снова заснуть и увидеть другой сон, в котором у него будет мама. Хоть какая, пусть хоть бранит его, хоть бьёт — лишь бы была. Ведь своих родителей Ликан никогда не видел. Ликана разбудили голоса из кухни. Это было странно: кроме них с мамой, в доме никто не жил, а на дворе ещё темно, кто станет приглашать гостей в такую рань? Натянув шорты, он прокрался к двери и осторожно заглянул в щёлку. На кухне прямо напротив двери сидел вчерашний служитель. Ликан обомлел от ужаса. Сейчас его точно арестуют… Вчера вечером мама вроде как перестала на него сердиться и даже поручила дело — отнести на утилизацию в церковь старый аккумулятор. Сначала Ликан так и думал сделать, но засомневался. Аккумулятор уже выдохся, он бесполезен, да и в церкви их не подсчитывают — сваливают в кучу и сжигают, он сам видел. Поэтому, выйдя из дома, он свернул было к церкви, но потом перемахнул через забор прямо на задний двор и уселся на землю, достав из кармана перочинный ножик. Лёгкий и сухой плод аккумулятора распался, стоило чуть надавить лезвием: развалился на три почти равные части, обнажая спёкшиеся до чёрного пепла внутренности. Ликан разочарованно поковырял их ножиком. Нет, от разряженного аккумулятора никакой пользы нет. Вот бы достать свежий, прямо с куста — но к электрическим кустам и подойти-то страшно. Зазеваешься — мигом поджарит тебя молнией. Вот если бы… Трава зашуршала под чьими-то лёгкими шагами Ликан охнул и быстро спрятал под майку частицы плода. Как раз вовремя — в следующий миг из-за угла дома вышел человек в тёмно-синей рясе со знаком молнии на груди. — Здравствуй, и озари тебя Сполох, — дружелюбно сказал он. — Это дом госпожи Голатри? Я правильно пришёл? — П-правильно, — выпалил Ликан, обнимая себя руками. Аккумулятор царапал живот, крошился под майкой. — Спасибо, — улыбнулся служитель Ордена. — А ты её сын? — Ага. — Скажи, а чем ты любишь заниматься? — служитель помедлил и уточнил: — Ну, может быть, любишь рисовать? Или петь, сочинять стихи, ну… Есть что-нибудь такое? — Не-а, — соврал Ликан. — Ничего я не люблю. А мама говорит, что я болван. Служитель усмехнулся. —Ну, это она зря. Он завернул обратно за угол и постучался в дверь. Ликан поспешно перепрятал куски аккумулятора в карман, отряхнул прилипшую к животу чёрную крошку и перескочил через забор. Он бежал сломя голову до тех пор, пока не оказался у маленькой безымянной речушки. Вытащил остатки плода, раскрошил их в руках и выкинул в воду, убедившись, что все до одного унесло течением вниз, куда подальше. И только после этого достаточно осмелел, чтоб вернуться домой. Наверное, служитель всё видел. Наверное, Ликана сейчас арестуют и отправят на каменоломни. Или того хуже, собирать аккумуляторы с кустов, которые убьют тебя молнией и сожрут, едва только отвернёшься. Ликан в ужасе вздрогнул, ухватился за дверную ручку крепче… Дверь предательски скрипнула. Мать и служитель разом повернули головы, и Ликан, кое-как совладав с собой, вышел к ним. — Проснулся? А мы как раз о тебе говорим. — Ликан ожидал чего угодно, но не радушной улыбки на лице гостя. — Что же ты не сказал, что увлекаешься техникой? Нам в Ордене такие нужны. Послезавтра приходи на площадь перед храмом, тебя выбрали для Испытания. Испытание? Испытание! Волна эмоций накрыла Ликана с головой, хотя внешне он вроде бы только вежливо улыбнулся. Страх и восторг одновременно переполняли его. На Испытание приглашали только тех, кто был в чём-то талантлив или увлекался чем-то одним, отдавая этому все силы. Для Ликана этим чем-то стала бы техника, если бы мама не пресекала любые попытки подобраться к разжигателям, фонографам и прочим дарам Сполоха. Неужто служитель догадался, глядя на разобранный разжигатель? Мать проводила служителя до дверей и вежливо попрощалась. Закрыв дверь, она подошла к Ликану и без единого слова отвесила ему пощёчину. Глаза у неё покраснели. — Мам, ты что?.. Мать зарыдала и убежала к себе в комнату, громко хлопнув дверью. На столе после визита служителя осталось несколько бутербродов. Ликан потёр щёку, которая будто огнём горела, и пошёл к столу. Всё обошлось гораздо легче, чем он предполагал. Хотя, кто знает - вдруг после Испытания его всё же отправят на верную смерть в сборщики. Ликан проснулся и понял, что не чувствует руки — должно быть, затекла от неудобной позы. Растирая руку, он огляделся по сторонам. Молния на гобелене поблёскивала в свете лампадки, сквозняк пробрался под дверь и обдавал лицо холодком. Стало быть, он в келье, всё ещё на Испытании, наставник пока не пришёл, можно спать дальше. Правда, страшновато — сон был таким ярким, что Ликан засомневался в реальности собственной жизни. Если подумать, такое с ним уже бывало не раз. Во время крупных праздников послушников собирали в большой зале на торжественный обед, а когда он заканчивался, брат Ортиган вставал у синтезатора и начинал играть. Музыка подхватывала Ликана и несла далеко-далеко, оставляя позади неуютное приютское детство, иерархию силы и злобы, в которой Ликану доставались самые низкие места. Все горести, которые доставляли ему другие дети из приюта, разом забывались, он закрывал глаза и будто парил в небе, среди облаков и молний, вот-вот достанет до самого Сполоха. Ликан и сам хотел научиться извлекать музыку. Но хоть ему и говорили, что получается весьма неплохо, ноты из-под его ладоней не поднимались в небо, а грузно падали на пол. Как бы то ни было, однажды эти неповоротливые ноты привлекли внимание наставника, который сообщил Ликану, что тот отправится на Испытание. К руке вернулась чувствительность. Ликан повернулся на другой бок и снова заснул. День Испытания был таким же пасмурным, как и практически все дни в этом мире. По крайней мере, не было дождя, но тучи ходили низко, и от этого настроение у Ликана было совсем не праздничное. А может, и не только от этого. Мать до сих пор не разговаривала с ним, но еда всегда была наготове. Вот и сейчас узелок с нарезанным хлебом, холодным мясом и парой помидоров приятной тяжестью оттягивал пояс. Толпа подростков в другой день и другое время наверняка своим шумом накрывала бы полквартала. Но здесь, на Грозовой площади, да ещё и перед Испытанием, словно сам воздух сгустился и мешал говорить громче, чем шёпотом. Главный колокол отбил полдень, и Ликан задрал голову вверх, пытаясь предположить, как же он определяет, когда нужно бить. Из врат храма вышли служители в синих рясах. Сверяясь со списками на вощёных дощечках, они быстро разбили пришедших на небольшие группы и повели за собой в храм. Ликан осматривал главную залу без всякого удивления - ему не раз доводилось там бывать, мать таскала его на молебны Сполоху почти каждый месяц. Длинные скамьи, потолок расписан молниями и грозовыми облаками, в конце залы двухъярусный синтезатор и большой фонограф ждут священного обряда - всё как обычно. Ликан разочарованно вздохнул, но тут весь поток разом остановился. — Сейчас вас отведут во внутренний предел храма, — объявил служитель, который шёл впереди всех. — Следуйте за провожатым, не отставайте от группы. Если кто-то потеряется — идите по коридору обратно к главной зале или найдите ближайшего служителя и попросите вас отвести. Озари вас Сполох, дети, и удачи вам! Служители развели группы в разные стороны. Ликан, ещё двое мальчишек и одна девчонка шли за своим провожатым, иногда искоса переглядываясь. Провожатый, высокий и худой, как палка, подвёл их к одной из небольших дверок, которые скрывались в нишах вдоль стен. Ликан не раз пробовал пролезть в эти дверки во время службы, но мать всегда ловила его и щедро отсыпала подзатыльников. А теперь служитель просто открыл её и, неуклюже согнувшись, вошёл внутрь и поманил их всех за собой. Прямо за дверью ничего интересного не оказалось - только длинный полутёмный коридор, который вывел их к внутреннему двору храма. Да и во дворе было не то чтоб интереснее - полукруглые стены храма, несколько построек и мощёная площадка c клумбой шиповника и большим знаком Сполоха посередине. Не останавливаясь, служитель прошагал в дальний конец двора и распахнул дверь длинного одноэтажного строения. — Мастерские, — коротко пояснил он. — Можно смотреть и задавать мне вопросы. Руками ничего не трогать, это может быть опасно. И не отвлекайте от работы мастеров, от них зависит жизнь этого города. За всю свою жизнь Ликан не видел столько чудес, сколько открылось в этом невзрачном здании. Мастера в светло-серых рабочих костюмах сидели вдоль длинных столов и творили из рассыпанных перед ними деталей настоящие дары Сполоха - фонографы, разжигатели, часы. В дальнем конце стояли огромные устройства для мельниц и плавильных печей. Ликан до боли напрягал глаза, чтоб разглядеть всё-всё до последнего проводка, и спрашивал, спрашивал, спрашивал. Его спутники не отставали и тоже засыпали провожатого вопросами. Внимание Ликана привлекла странная конструкция. На деревянной раме с колёсами было подвешено то ли чучело, то ли фигура козы, обтянутая шерстью. — А что это такое? — указал он сопровождающему. Тот улыбнулся. — Ты видел, как ярко освещена ночью храмовая площадь? Если бы мы использовали аккумуляторы, они бы разряжались моментально. Это ловушка для стрекал, кусты пытаются убить животное и отдают энергию нам. Ликан подошёл к конструкции поближе и в который раз поразился изобретательности мастеров Ордена. Время до ужина пролетело незаметно. Когда вечерний удар колокола вернул Ликана на землю, он осознал, что даже ни разу не вспомнил о еде. Узелок на поясе оказался угрожающе влажным — кажется, помидор лопнул. Приотстав от спутников, Ликан вытащил из узелка нарезанное мясо, теперь покрытое хлебно-помидорной массой, вытер пальцы о штаны и отбросил узелок в плотный колючий кустарник под забором. Кажется, на этот раз операцию удалось провести незаметно. Только вгрызаясь в ароматную закуску, Ликан понял, как он проголодался за день. В трапезной, где собрали испытуемых, было тихо. Но теперь тишина эта была не гнетущей, как утром на площади, а скорее благоговейной. Каждый из детей встретился с чем-то важным для себя и теперь переживал эту встречу молча. Ликан ел храмовую похлёбку и пытался вспомнить всё, что видел в мастерских, но мысли путались и хотелось думать обо всём сразу. После маминой закуски есть уже не очень хотелось, но и обижать поваров отказом было бы невежливо, к тому же похлёбка оказалась вкусной. Он доел всё до последней капли и, чувствуя, что объелся, на всякий случай припрятал в карман большой ломоть ржаного хлеба. Когда все поели, на небольшое возвышение в дальнем конце трапезной поднялся служитель. Его ряса отличалась от привычных синих - она была тёмно-бордовая, с большим капюшоном, а знак Сполоха на груди сверкал золотом вместо серебра. Служитель заговорил, и Ликан честно старался слушать, но сытость и усталость сказывались - у него начинали слипаться глаза. Речь была вдохновляющая, он улавливал слова вроде “большая честь” и “светлое будущее человечества”, но никак не мог сосредоточиться. Как будто всё перемешалось в голове - чучело козы, медь и провода, Сполох и мясная похлёбка… Кто-то толкнул его в бок. — Мальчик, мальчик! Вставай, пойдём! Ликан с трудом открыл глаза. Девчонка из их группы, бледная и напуганная, трясла его за плечо. Веснушки лежали на её носу и щеках густым тёмным облачком. — Чего тебе? — Испытание начинается, пошли скорее! Сон как рукой сняло. Ликан спрыгнул с лавки и побежал к длинному тощему служителю, вокруг которого уже собрались остальные дети. Тот, кажется, ещё не успел заметить его отсутствия — тихо переговаривался с бордовым, отмечая что-то в своей табличке. Ликан посмотрел на девчонку с благодарностью, она улыбнулась, но бледность с её лица так и не ушла. В этот раз открылась самая дальняя дверь, прямо около синтезатора, и детей повели куда-то в подвал. Длинный полутёмный коридор казался бесконечным, на стенах слабо горели маленькие жёлтые светильники. Ликан дрожал — то ли от тянущегося по полу сквозняка, то ли от страха. Небольшие группы со служителями во главе отделялись и терялись в многочисленных ответвлениях коридора. Он даже не заметил, как и куда пропала девчонка, которая его разбудила. Толпа детей редела, и наконец Ликана с двумя незнакомыми мальчишками тоже увели в небольшой коридор, упиравшийся сразу в три двери. — Каждый из вас проведёт ночь в одной из келий, а наутро расскажет, что ему снилось, — пояснил сопровождающий служитель. — Правил всего два. Первое — лечь и заснуть. Второе — не выходить наружу, пока за вами не придут. Дверей мы не запираем, потому что доверяем вам, так что постарайтесь оправдать это доверие. Если вам станет плохо и нужна будет помощь, над кроватью есть большая кнопка, которую можно нажать и позвать служителя. Кто нажмёт ради баловства, навсегда уйдёт с Испытания. Вода, хлеб и ночной горшок в кельях есть, так что поводов выходить и нарушать правила у вас не возникнет. Озари вас Сполох! Испытуемые разошлись по кельям. Когда дверь закрылась, Ликан быстро разделся и нырнул под одеяло. Нарушать правила он не намеревался, к тому же, все переживания этого дня очень его утомили. Он думал о чучеле козы, о веснушчатой девчонке, о большом колоколе и даже не заметил, как уснул. Резко проснувшись, будто от толчка, Ликан не сразу сообразил, где находится. Вокруг царил полумрак, маленькая лампадка освещала голые каменные стены. Взгляд зацепился за гобелен, висевший напротив кровати — тёмное полотно с серебристой молнией на нём. Знак Сполоха. Он же на Испытании! Ликан сел на кровати и огляделся. На стуле, где он сложил перед сном свою одежду, теперь почему-то лежала серая ряса. Это что, он уже всё прошёл и теперь навсегда останется в Ордене, и мама его больше не увидит? Но почему никто не предупредил, почему всё так скоро случилось?.. Нет, так нельзя, надо домой, надо к маме, она же там совсем одна! Ликан вскочил и быстро натянул рясу. В ней можно будет сойти за послушника и выбраться наружу. Во внутреннем кармане на груди что-то мешало, Ликан пошарил за пазухой и достал странную медную трубку. Трубка не походила ни на что ему известное: вдоль неё располагались семь небольших отверстий, а один конец был сплющен так, что осталась только узкая прорезь. Интересно, её просто забыли в кармане, или это тоже какая-то часть ритуала? Пожав плечами, Ликан положил трубку на прикроватную тумбочку и тихонько подошёл к двери. Дверь открылась мягко и беззвучно. Неужели никто и никогда не пытался убежать с Испытания? Ликан осторожно шагнул в коридор. А что, если это сделано специально? Вдруг Испытание состоит не в том, чтобы видеть сны, а в том, чтобы пойти наперекор правилам и попытаться сбежать? Из коридора слышались далёкие голоса. Ликан сделал ещё шаг и отпустил ручку двери. Грохот, с которым она захлопнулась, показался оглушительным. Сердце Ликана застучало ничуть не тише. Он метнулся обратно в келью, в мгновение ока скинул рясу и забился под одеяло, надеясь, что обладатели тех голосов не найдут источник шума. Время шло, но ничего не происходило. Никто не заглянул к нему, даже не прошёл по коридору. Ликан подождал ещё чуть-чуть и вылез из кровати — надо было сложить рясу так же, как она лежала до этого. Мало ли, кто и зачем её здесь оставил. Чего-то не хватало, но Ликан не мог понять, чего. На прикроватной тумбочке стоял кувшин с водой, стакан и тарелка с краюхой хлеба. Есть не хотелось, но воды он себе налил — от волнения во рту пересохло. Выпив залпом полный стакан, он залез в постель с твёрдым решением сказать с утра, что ему ничего не снилось. Даже если и увидит какой-нибудь сон — плевать, всё равно никто не догадается, если он сам не скажет. А потом надо будет вернуться домой и больше никогда не огорчать маму. Ликан проснулся от громкого хлопка входной двери. Яркий свет переносного фонаря резанул глаза, развеял полутьму кельи. У кровати стоял наставник и тряс его за плечо: — Вставай, Ликан, ночь закончилась. Ликан сел и протёр глаза. В келье было по-утреннему зябко, по спине побежали мурашки от холода. — Что ты видел во сне? Ты помнишь? — спросил наставник. —Снилось… - Ликан вздохнул. — Скажите, а вы видели мою маму, когда меня сюда принесли? Только честно. Наставник покачал головой. — Нет, её никто не видел. Тебя принесли к воротам храма и оставили на ступеньках. Когда привратник вышел на звонок, там никого не было, только корзинка с тобой. А в ней — ни имени, ни инициалов, никакой информации. — Жалко, — разочарованно сказал Ликан. — Мне снилось, что у меня есть мама. Мы жили в маленьком доме, из окон было видно колокольню. Я там вроде как разобрал разжигатель для камина, и она ругалась, даже стукнула меня разок… Но я её всё равно очень любил. И она меня тоже.