Не верю

Конец. Довольно странно начинать с этого слова рассказ. Но я начну. Начну именно потому, что с конца начинается жизнь. Настоящая жизнь начинается со смерти и никак иначе. Только какой будет твоя настоящая жизнь, решать уже не тебе. Это случилось с ним. Случится с каждым – это неизбежно. Все мы когда-нибудь умрем. Кто-то от пули в висок, кто-то поскользнётся в ванне, а кто-то - тихо во сне. Каждый умирает по-своему, нет одинаковых смертей, ведь все люди разные, все жизни разные, так почему же смерти должны быть одинаковыми? Открыл глаза. В палате стоял только он один. Слишком яркий свет, слишком белые стены, будто светящиеся. Огляделся. Все так же, как и всегда, но по-другому. Он сразу понял, что умер, ведь это и так понятно, без слов и описаний. Когда все меняется, но остается прежним. Когда ты смотришь на себя со стороны. И он смотрел. Смотрел на свое уже бездыханное тело. Такое молодое, если подумать. Ведь он мальчишка. Маленький, ничего не попробовавший в жизни. Не попробовавший саму жизнь на вкус. Ведь пятнадцать лет… Что такое пятнадцать лет? Лишь краткий миг, который для него оборвался. «А я был красивым», - мысль словно эхом пронеслась по всей палате. Ведь каждый человек мечтает взглянуть на себя со стороны, нет, не в зеркале, а другими глазами, чтобы увидеть все свои недостатки. Тихо, слишком тихо, ведь теперь мирские звуки для него закрыты. Он больше не слышит голоса матери, что вбежала к нему в палату, не слышит гомон медсестер и медбратьев. Ничего. Лишь пугающая неизвестностью тишина. И яркий, слишком яркий для простой палаты белый свет. - Подойди ко мне, мой мальчик, - голос тихий, спокойный, ничем не выделяющийся, но такой… родной. Будто это не голос, который мальчишка слышит первый раз, а голос его отца, погибшего несколько лет назад. Но это был не его голос, чужой, но такой родной. Необъяснимо. Мальчик повернулся как-то странно, словно это было в замедленной съемке. Синие, почти черные глаза мальчишки расширились. Ему не нужно описаний. Его просто нельзя описать, каждый видит его по-своему, каждый видит его по-разному. Он никогда не предстает в каком-то одном обличии, никогда не повторяется. Ведь у него безграничная фантазия. Ведь он и есть фантазия. В горле у синеглазого мальчишки наверняка перехватило бы, если б он был жив. Но сейчас ему оставалось лишь не отрываясь смотреть на Него. Секунда, а может, вечность. Ведь не известно, как течет время там, на другой стороне. Они зависли в воздухе. Две фигуры, которые никто никогда не увидит при жизни, конечно. Зависли, словно время застыло, словно его никогда и не было. Мальчишка все хлопал глазами, не решаясь что-либо сказать. Боялся. Но молчать – еще страшнее. Кислород ему был не нужен, не было смысла дышать или набирать в легкие побольше воздуха. Теперь в этом нет необходимости. - Ты видишь меня, дитя мое? – все тот же голос. Спокойный, размеренный, успокаивающий как-то по-особенному. Непередаваемо. - Но… - голос будто не принадлежит ему, будто он чужой, но такой же, как был. Будто идет со стороны, искаженный диктофоном. – Я все равно… не верю, - он хотел сказать, что верит. Что верит, честно. Но он бы соврал. Солгал гадко и подло, но он не мог врать Ему. Слишком страшно. - Знаю, - проговорил Он, подойдя к трепыхавшейся душе. Коснулся тремя пальцами его лба. Нам не суждено узнать, что было дальше. Никому не суждено это знать. Пока. Но я наблюдала за этим. Со стороны. Кто я? Это вам не суждено узнать… …Пока…