You would never know

Слэш
PG-13
Завершён
33
автор
Размер:
15 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
33 Нравится 5 Отзывы 5 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Раннее переливчатое солнце матово ложилось на ванильные стены крошечной католической церкви. Живописный, — особенно щедро раздаренным зелёным летом, — пригород Дортмунда ещё не встретил десятый час утра. И воздух растекался, таял уже пряный от трав и рапса, обширно разросшегося неподалёку, но всё-таки бодряще свежий. Такой, казалось, только полной грудью вдыхать, или подавишься-задохнешься. Восемь тридцать семь. За массивной, строгой дверью кипела деятельность. Воздушно-сиреневые ленты вперемешку с нежными, полупрозрачными белыми летали со стены на стену. Аскетичная церковь обретала своё однодневное лицо — достаточно скромное, но воодушевленное и полное обещаний и надежд праздничное убранство. Белые колонны-выступы были предназначены ажурным вазам с идейно подобранными цветами в этот день. Можно вдохнуть глубоко и полно, ну же. Всё идёт отлично. Молодой мужчина прерывисто втянул носом воздух, распахнул глаза, прохладно-зелёные, как будто присыпанные глиной. Всё шло по плану, и от этого Марко нервничал больше, чем если бы вся подготовка сопровождалась мелкими неурядицами. Пять лет, и они таки решились. Без фанатизма, как ему показалось, но с крепкой, тёплой радостью они со Скарлетт назначили день свадьбы на один из оживленных и распахнутых августовских дней. Свадьба с венчанием — это стало единственным непредвиденным желанием девушки, которое Марко, хотя немало застанный врасплох, легко принял. Или, возможно, Скарлетт только тем и сбила его с толку, что угадала глубинное, неосознанное, а оттого нервно-замученное намерение. Он сам хотел этого. Неведомо, зачем. Но торжественность, клятвы, бесповоротность и беспримерное ощущение потустороннего, отныне ведущего его — и присматривающего за ним — было нужно. Логика в том, чтобы венчаться предложил он, отсутствовала. Как хорошо, что это сумела сделать умница Скарлетт. Имя невесты тряхнуло Ройса за плечи. Моргнув, он беспокойно обернулся и смерил не вполне уверенным, но старательным взглядом почти украшенную левую стену. — Нет! — как-то удивленно вскрикнув, Марко поспешил к рабочему, замершему на стремянке. — Нет, вы, — Ройс замялся, вовсе не желая отчитывать человека, но поправить был вынужден, — вы вешаете не ровно. — Нет? — без стеснения энергично выгнул бровь лет сорока пяти немец. — А так? — не раздумывая, он потянулся, встав на носочки, к недосягаемому углу. — П-почти, — вздрогнул Марко, представив вдруг, что из-за его придирчивой ремарки человек навернется со стремянки. — А вы отойдите, — подальше, подальше, — да, так, и оттуда поглядите, хозяин. Ройс проглотил язык и как школьник без разговоров последовал указаниям. Три года капитанства слизали пыль со скромной медной вазы его тщеславности, и временами Марко впадал в лёгкий ступор, вынужденный подчиняться. Капитан, как он всегда верил, должен  — обязан — знать лучше других, быть последней и, желательно, первой инстанцией, равно как и воплощением справедливости. Ни первая истина, ни вторая, ни, — упаси Бог, — третья не оказались жизнеспособны. И всё же не иметь за собой последнее слово бывало сложно. — Да. Точно, — Марко смущенно захихикал, зайдя за ряды чопорных тёмных скамеек. — Ну, теперь, пожалуй... Да, всё отлично, — про себя немец отметил, что это становится сорным словом дня. Сперва это не показалось слишком удачным стечением — у Скарлетт фотосессия на другом конце планеты, ничего не отменить-не перенести, и прилетит она только к полуночи. Словом, организация безапелляционно ложилась на Марко. Но пара скоро нашла это наилучшим решением — по максимуму вложиться в этот день, — к тому же, Ройсу предстояло по большей части руководить парой-тройкой рабочих и доносить до них задумки девушки. Приглашено было тридцать четыре человека. По-домашнему и вполне скромно для людей их статуса. — Э-э-э... Извините? — вслед за грузно и не с первого раза распахнувшейся дверью послышался запинающийся голос. Марко повернул голову. В окутанном туманным солнцем утра дверном проёме стоял парень, на вид лет двадцати. — Да, — немного несдержанно повёл плечом немец, — вам что-то надо? Простите, но это... — Э, я из службы доставки, — поспешил мирно поднять ладони, держа ручку и планшет, парень. — Вы... Марко Ройс? — и с таким детским придыханием поджал губу, что стало ясно: он сам в этой рабочей формальности не нуждался. — Да, — озадаченно выгнул бровь дугой Ройс. — Вы сделали у нас заказ на один букет, — и, — нет бы с этого начать, — курьер спешно сбежал по каменной лестнице к легковой Ауди и вернулся. Уже с цветами. — На сегодня, на девять ноль-ноль. Ехать не близко, и мы несколько поторопились... Если это рано, я могу... Пока очевидный новичок, ещё и начисто смятенный личностью клиента, пытался выдумать, что он "может", мысли Марко галопом пробегали вчерашний день. Он незаметно стрельнул глазами в сторону первого ряда мрачных, красно-шоколадных скамеек. Где лежал его телефон и точно такой же букет. Марко делал заказ около полуночи онлайн. Сайт не поддавался. Кажется, в один момент он решил, что букеты не доставляют так рано, да и в глушь вроде пригорода Дортмунда. Подумав, что тот заказ не состоялся, он изменил время доставки, и ему привезли свадебный букет для Скарлетт тем же вечером. — Знаете, — даже обрадованный лёгкой кочке, образовавшейся на безупречной трассе, взъерошил волосы немец. — Я ошибся, делая заказ, и цветы уже доставили. Но ничего страшного, я заплачу. — На свадьбе их много не бывает, — просиял курьер, как будто, — по меньшей мере, — это он женился. — Да, — улыбка надломилась. — Да. Наверное. Мужчины дружно, негромко и глупо рассмеялись. Марко расписался уже в квитанции о доставке, когда парнишка подсунул на планшет синий блокнот. Глядя прямо и испуганно в удивленно поднятые зелёные глаза, он залепетал. — А вы, я ведь знаю вас — черт, все знают! — я правда не знал, а тут такая... Можете мне расписаться? Никогда не понимал, кто автографы просит, думал, это финтифлюшка, ни о чём. А сейчас, думаю, не прощу себе, если не попробую. — Нет проблем, — умиротворенно улыбнулся капитан Боруссии. Открыл блокнот, тут же закрыл, повертел. Окинул парня хитрым, смущающим взглядом. — Неужели кто-то ещё носит записные книжки? — Кто-то, — бухнул, покраснев, курьер. Это точно не было насмешкой, — Марко Ройс не мог, верил он, — но приветливое внимание и неравнодушие выбили последние крохи смелости. — Я ношу. — Пожалуйста, — Ройс передал блокнот, краем глаза начав следить за спускавшимся со стремянки рабочим. — А вы можете ещё Брандта? — гулять так гулять, решил, по-видимому, осмелевший парень. — Я не умею за него, — растерявшись, Марко, до того задумавшийся уже о своём и оттого серьёзный, ощутил лёгкую вину за свою неспособность. Курьер смерил его непонимающе, но вдруг рассмеялся, приняв всё за шутку от капитана Боруссии. — Не сейчас! Потом, когда-нибудь, я приду на встречу фанатов, на какое-нибудь открытое мероприятие, и вы мне передадите... — стушеванно замахал кистью парень, пытаясь не давить и вспомнив, что отвлекает. И, должно быть, сильно. Ройс остался, внезапно потерянный, посреди церкви с блокнотом в руке, приятельским хлопком на плече и пожеланиями какого-то счастья — кажется, ему. Марко сжал рукой челюсть, — пробуждая себя и призывая к действиям, — только затем, чтобы на глазах рабочих не дать себе пощечину. Прошёл мимо тонких и одинаковых рядов аскетичных скамеек, подхватил телефон. Пролистал три-четыре фотки, которые Скарлетт прислала, чтобы поддразнить его, и два сообщения, где она по пунктам аккуратно проверяла, справляется ли он. Это успокоило его. Напомнило, что сегодня волнительный день, но не плохой, а он своей переживательностью больше дров наломает, чем принесёт пользы. — Герр Ройс, — расслабленную улыбку Марко, направленную на размытое фото натянувшей фату до глаз Скарлетт, оборвал все тот же, главный, видимо, работник. — Готово. Нам сказали быстро — мы управились, как могли. Не с чем, в общем, было возиться. Без пяти девять. Гости начнут прибывать не раньше половины десятого, плюс-минус к тому, что время могут не рассчитать. Марко торопливо кивнул мужчине, захваченный уже другой идеей. — Эй! — позвал он одного из работников. — Закройте дверь, пожалуйста. Ройс нахмурился. Эта сельская местность не была необитаема, да и видел он уже пару местных, издалека с жадностью заглядывавших вовнутрь. К тому же, не всё ещё было сделано, как хотелось невесте, и ему было над чем поработать. Без посторонних и суеты. Подумав, Марко разделался со вторым букетом, максимально осмысленно и органично вставив по цветку из него в вазы на колоннах. Букет Скарлетт может быть только один, дарить такой же её матери нельзя. Главное только не нарушить гармонию, какой она уже чётко предстала в голове невесты, после продолжительных прикидок выбравшей, очевидно, не случайные цветы. — Герр Ройс, — один из работников зашёл, с усилием отведя добротную, почти черную от времени и пережитых историй дубовую дверь. — Там человек ждёт. С цветами. — Оу, — только и смог разочарованно выдохнуть Марко. Не может же быть, что он заказал товарный поезд абсолютно одинаковых букетов? Баста. Никаких онлайн-доставок. Что помешало ему проехать три квартала за цветами? Это стало терять романтику маленьких, волнующих недочетов и помех. На него, в конце концов, как будто просто нельзя было положиться. Где ещё он сумел облажаться? — Конечно. Впустите его, — Марко хмурился. Вновь. И злился на себя за это. Совсем не должен был он допускать такие чувства сегодня. Всё отлично. Работник пожал плечами, тонувшими в бездонной синей клетчатой рубашке, и удалился. Оставив дверь до упора открытой. Марко бросился к скамейке, где лежал телефон, сел перед ней на корточки, начав искать реквизиты заказа. — Так вы можете зайти! — сосредоточенный на неподдающемся сенсоре, он фоном услышал вальяжный австрийский акцент работника. Низкий каблук туфель с застрявшими кусочками земли и травы, притоптанной возле церкви, сдержанно отозвался в нефе. Замолк. — Жених, — позвали чьи-то губы задумчиво и сакрально. Нарочито, грубо-сакрально. Как будто ничего не могли поделать, складываясь под влиянием торжественной, слепяще-белостенной обстановки в эти пять букв. Колени Ройса окаменели. Сил подняться с них он уже не нашёл. Ощущение, что его предали — едва ли Скарлетт, скорее он сам себя, — отдалось трепыханием под бумажно-белой рубашкой. Это приглашение не должно было найти своего адресата, составленное лишь в голове и там же удаленное в корзину. — Работа сделана. Мы прибрались, — главный бригады подошёл невозмутимо к копошащемуся Марко. Поднял невыразительные глаза на слепящий белый свет прохода. Самую малость округлил бровь, — что, в общем, могло и показаться. Нимало не смутившись, от души протянул руку жениху, опустив голову. — Счастливого торжества, герр Ройс. — Спасибо, — Марко, не зная, куда девать себя, не способного овладеть телом, и чувство неловкости перед этим человеком, пожал руку в ответ. Работник, прихватив высокую стремянку под мышку, по-утреннему вальяжным, неспешным шагом последний из всей бригады покинул церковь. Гость, покорным статистом оставшийся в дверях, проводил его внимательным взглядом, посторонившись. Нелепо, но, видимо, они с Марко оба прислушивались к звуку Фольксвагена, разворачивавшегося на поляне перед лебединой, и всё-таки суровой в своей ортодоксальности церковью. Мужчина развернулся к Ройсу спиной и, не теряя и минуты, стал закрывать толстую дубовую дверь. — Кажется, так это делается, — выдохнул он, не поворачиваясь, сквозь зубы, когда просевшая дверь поддалась. Почти сказочный ванильный свет исчез резко, как сбежал от них. Убранство церкви окутала прохладная полутень. — И что ты как язык проглотил? — две вечности спустя, всё так же не сводя глаз с нечитаемого Марко, с нескрываемой грустью произнес нагрянувший. Маска не треснула, но Ройс сдержал рык-смешок. — А что мне сказать, Роберт? — со злости лишь опомнившись, он встал, показательно отряхнув брюки широкими небрежными хлопками. На груди расправился ирис-бутоньерка. — "Что ты здесь забыл, как узнал о свадьбе?.. " — Я... — хотя то была явно издевка, начал отвечать мужчина. Ройс раздраженным жестом прервал его, сморщившись. — Замолчи. Не хочу знать, кто слил тебе это. — Слил? — Левандовский допустил легкомысленную, непроизвольную усмешку к своим чертам, и это стало ошибкой. — Ты выражаешься так, будто я папарацци, — он с достоинством слегка развёл руками, в одной из которых до сих пор покоился букет. — Скарлетт и я, — Марко осаждающе прищурился, — мы пригласили лишь тех, кто имеет отношение. Немец начал поступательное движение навстречу Роберту. Каждый шаг был как предупредительный выстрел. Непривычная осмотрительность дикой кошки в отчужденных глазах. — И я не имею, значит? — не питая иллюзий насчёт ответа, а только желая удержать разговорчивость Ройса, машинально спросил поляк. Остекленевшие голубые следили за Марко исподтишка. — Прошу, брось, — в миллионный раз, —показалось ему, — за это треклятое утро нахмурившись, шикнул капитан Боруссии. — Более чем. Уже так много лет, что я не отмечаю в календаре. Он достиг своей цели. Не дав себе выйти за пределы поля, когда-то прочно и наверняка расчерченного, Ройс остановился на расстоянии вытянутой руки. Даже будучи не в духе, капитан всегда являл собой открытую книгу. И сейчас, неосознанно почти надувшись по-детски, он хмуро, грубо кивнул на цветы в руках Левандовского. — И что? — Что "что"? — искренняя враждебность обычно солнечно приветливого Марко приземлила поляка. Он, с трудом уже припоминая, куда движется разговор, автоматически отвел букет в сторону. Перевёл апатичный взгляд на собственное предплечье, притянул бело-лиловый веник сперва к груди, а затем по направлению к Ройсу. — Держи, — тряхнув головой. — Кхм, возьми, — трезвея. — Это невесте. — Ну уж! — Марко бессильно, отчего-то пристыженно огрызнулся, коротким движением выхватив подарок. — Не стоило. Не стоило, правда, Роберт, — закусив губу, секунду погодя. — Приходить. Левандовский с ранящей новизной ощутил такой далёкий, казалось, от Ройса холод. С тягостным, потупленным взглядом серо-зелёных глаз, неуклюжим разворотом великолепно очерченной, стройной спортивной фигуры, несущей себя безжизенно среди торжественно-пустой залы. — А раньше ты иначе говорил, — чувствуя, что теряет связь с ним, окликнул Роберт. Мягкий голос отзвенел под куполом и вернулся к дортмундцу. — А... — Марко нервно осекся. Передернул плечом, не оборачиваясь, и дошёл до скамейки с букетами. — Есть ли смысл вспоминать "раньше"? Я, честно, не могу понять, зачем ты приехал. Настолько ты здесь не к месту. Колебавшись мгновение, Ройс оглянулся через плечо. В глазах тягучее ожидание; тихая грусть, затаившись в складках на лбу, изменила до неузнаваемости в тот миг. — С тех пор, как я узнал, — Роберт испуганно выдохнул, — ведь не он делал это с Марко, нет? — я мог разве... Твою мать, Марко. — Я прошу, не выражайся, — Ройс инстинктивно обежал глазами сокрытые в тени углы церкви. — Договаривай и уходи, — капитан малодушно отвел взгляд, не желая встречать преждевременную реакцию в чужих глазах. — Ты такой красивый, прямо здесь и сейчас, руку протяни, и такой... Чёрт. Знал, что будет больно, — поляк выдавил загнанную улыбку, одними уголками рта. — Не настолько. Глаза Марко Ройса вспыхнули негодованием, подогреваемым взрывом сверхновой звезды, не иначе. В порыве, он впился пальцами в тонкую спинку скамейки перед алтарем. — Ещё слово... Боже, Роберт. Проваливай. — Нет, — сквозь стиснутые горько зубы, ответ краток и суров. Роберт развернулся на каблуках и в четыре широких шага покрыл расстояние до добротной двери. Поискал спешно глазами что-то, что, очевидно, приметил раньше. И его руки чётко, без сомнений легли на старинный, мощный засов. Ничтожные, — по сравнению с лавиной клокочущей крови в висках и горле, — усилия, и выход забаррикадирован изнутри. — Какого чёрта? — шипяще, тихо воскликнул Ройс. — Зачем приехал, спрашиваешь? — пренебрегая его возмущением, Левандовский начал ступать по гладкому холодному полу церкви вдоль рядов скамеек. — Чтобы вспомнить... Нет, по-другому. Я вспомнил слишком хорошо, что было "раньше". — Пустое это обсуждать, — Марко предательски обхватил себя за плечи, сморщив безукоризненно чёрный пиджак. — В нашей с тобой ностальгии мало приятного. — Отчего? До того, как я ушёл из Дортмунда... — он поздно, к своему сожалению, понял кощунственность этих слов. В день свадьбы Марко, ему в лицо, в церкви. — Бога ради, Роберт, какой же ты!.. — какое-то очень простое ругателство застряло в горле Ройса. Тяжело втянув воздух, он, прикрыв посеревшие глаза, сдержался. — Пришёл напомнить, как всё похерил? Умоляю только: не проси прощения, — Ройс скорбно покачал головой. — Вижу, что не жалеешь. Как и тогда не сожалел. — Переходя в Баварию, я... — Избавь, — прохрипел капитан Боруссии. Держа себя на очень коротком поводке. Левандовский отпрянул, заглянув пристально в глаза напротив. Так глубоко, как мог. Так глубоко, насколько позволяли. — Почему остальные "ушли", а я "похерил"? На что такое я положил, что ты так зол, а? — теряя чувство меры, прикрикнул поляк. Марко распахнул глаза широко, как ледяной водой облитый. В собственной постели, с раннего ранья. — На дружбу, Роберт, — вкрадчиво произнёс немец, с неопределённой, но явной опасностью взглянув исподлобья. — Дружбу? — челюсть и кадык Левандовского конвульсивно дернулись. Два прицела, на которых Ройс мягко, но уверенно держал его, не отпускали и на секунду. — Господи, а ты что думал всё это время? — не переходя на крик, возмущенно повысил голос капитан Боруссии. — Что ты удумал? Что я места себе не нахожу, потому что мы деньги на тебе потеряли? Свинтил, и подарки не вернул, а? — Нет, — поляк с видом заядлого троечника у доски, по-детски опустил глаза. — Ни в коем случае, — со странной интонацией добавил он, ухватившись вновь за взгляд Марко. — Лучший друг предал, — внезапно сухо выговорил Ройс. Коротко прочистил горло. — Это не ясно было? Ты счастливчик, если не знаешь, какого это. Впрочем, ты и без этого счастливчик. Левандовский не знал, куда вставить себя в этот поток сознания. Марко никогда раньше не был таким: чтобы жаловаться, вслух, упрекать. — Мюллер тебя никогда не предаст, понимаешь ведь? — скрестив руки на груди, немец устремил взгляд под купол. Солнце ушло за облака. Полоса серебристо-синего света из высоких продолговатых окон легла на повзрослевшие, но по-прежнему живые, милые черты. — Даже когда его в дубль сошлют не уйдёт. Забавный парень. Ройс находил в Томасе "забавным" совсем не то же, что остальные. Кусающим по шее холодом пустой церкви до Роберта дошло понимание, что это был ещё один упрёк. — Я не хочу говорить о Мюллере, я... — взял, наконец, себя в руки Левандовский, протестующе замотав головой. Марко бросил на него беззащитный, смятенный взгляд опять потеплевше-карих. — Я тоже. Почему я несу весь этот бред, а ты не остановишь? — и, кажется, он был по-настоящему разочарован. Поляк вздохнул. Признаться, что поддался соблазну и отчасти наслаждался тем, что говорил Ройс, он не мог. — Потому что... Я тяну время, чёрт, — почти прошептал зло Роберт, цокнув языком, — он перевёл тупой, гипнотизирующий, немигающий на Марко. Пауза в его словах затянулась до тяжёлой. — Ты тоже был лучшим... только другом ли. Глаза Ройса помутнели, пассивно умоляя остановиться. Всё его тело онемело в слепой, нервной мольбе перестать. — Я все думал: мать твою, неужели мы сделаем это? — по лицу Левандовского пробежала истеричная улыбка, разом скрывшись. Он больше не глядел прямо и беспощадно, а ковырял взглядом мрамор пола под туфлями. — Я перестал понимать тебя, — Ройс наигранно приложил ладонь ко лбу. Только чтобы спрятать глаза и неверную линию рта. — За эти годы. Мы были близкими друзьями в Боруссии, но что ты... — Близкими. Близко, — с отчаянно-бессильной издевкой припечатал Роберт, сделав два шага вперёд в такт. Склонил голову набок, сглотнул слюну и закончил, как можно спокойнее и проще. — А хотелось ещё ближе, — и бросил Марко вызов: непроницаемый упорный взгляд, на который необходимо было чем-то ответить. — Дерьмо, — в растерянности на грани срыва выложил Ройс. — Если ты не прекратишь это... дерьмо, — немец с горячим отвращением поставил этот акцент, — я вышвырну тебя. — Ругайся, Марко, но этим ты ничего не отменишь, — с холодным сожалением произнёс Левандовский. Поднял на него такие пронзительно голубые и прозрачные в полутени церкви глаза. — То, каким нежным ты был...— он отрезвляюще мотнул головой. — Я с тобой менялся так, что сам себя боялся. Рядом с тобой вообще всё меркло. Все. — То, что ты говоришь... — Ройс прикрыл рот ладонями, сложенными лодочками. — Не накручивай себя. Это просто наваждение. Оплошность молодости. Тебе показалось. Поляк в бессильном ужасе перевёл взгляд на хрупкую фигуру в черно-белом. Та самая интонация, которой Марко всегда брал чужую вину на себя, утверждая, что не доигрывал эпизоды. Чтобы снять или хотя бы разделить груз вины и стыда. — Видишь, Марко, — на лбу вскрылись две глубокие морщины, — мы даже по молодости не решились. Погрузившая их в вакуум пауза была необходима, как после кросса. Оба обдумывали — судорожно — и взвешивали — в панике. Любое слово, любой вздох мог оказаться летальным. — Я любил тебя, — гулко выдохнул Ройс. Торопливо вскинутые глаза и оторопь на лице Левандовского заставили его говорить быстрее. — Но вовсе не так! — Марко заволновался по-настоящему, речь стала невнятнее; поляку пришлось приложить усилия, чтобы поймать каждое его слово. — И... даже если бы, — наощупь, подрагивающим голосом, глядя исподлобья, — я бы не спугнул тебя, не заставил бы нервничать, поставив под удар твою карьеру, ни за что... Нет. Я просто не был влюблен в тебя, — одним махом, неожиданно твёрдо Ройс разорвал все показания. Конфетти ментального протокола, что Роберт вёл, полетело ему прямо в лицо. Приопустив отяжелевшие веки, он ступил ещё на шаг ближе. — Просто признай, что это было. — Дерьмо, нет, — Ройс резко сжал запястье. Вдруг, избегавшие Левандовского глаза пугливо, но подкупающе доверчиво остановились на нём. — "Неужели мы сделаем это?" , — непринуждённость голоса выдавала малейшую дрожь в нём с головой. Марко проглотил ком в горле. — Что ты...хотел сказать? — Начнём историю, — негромко, и так отзываясь эхом в церкви, произнёс Роберт. Он продолжил, чувствуя, как капитан Боруссии переступает через себя, позволяя ему читать в своих глазах. — Коснёмся друг друга, — пауза, слова на весах, — как у друзей не принято. — Выразим то напряжение словами. Что-то чудовищно неправильное в мыслях вслух окажется тем самым. Станем близки так, как на самом деле того хотим. Ты поцелуешь меня. Или я тебя. Мне правда совершенно не важно. Ни тогда, — он сам из последних сил не отводил взгляд, начиная предательски содрагаться от страха и предчувствия стыда, — ни сейчас. Ройс порывисто отвернулся к алтарю, придерживаясь одной рукой за спинку скамьи. С глаз долой Роберта: право, он больше не мог так. Потянулся к шее, чтобы ослабить удушающий захват галстука, только его не было на нём. — Почему сегодня? — зажмурившись и подняв лицо к куполу, сокрушенно прошептал немец. — Марко, прости, но... Я прав? Помедлив мгновение, Ройс вздохнул. Привычным усилием воли натянув блеклую, полупрозрачную улыбку, он обернулся через плечо. — Мой старый друг. Пришёл ко мне. В день свадьбы. В таком подавленном состоянии, — нелепый смешок. — Что ещё, Леви, могло удерживать меня от объятия так долго? — и маска треснула, посыпалась прахом. Нежность — тех лет, горячая и невысказанная, — растаяла на губах Марко. — Опасаешься меня? — не собрался с духом, чтобы констатировать, как ему думалось, очевидное, и малодушно лишь задал вопрос Левандовский. — Себя, — серьёзно исправил его Ройс. И требовательно, по слогам. — Почему сегодня? — Ты исчезал из моей жизни, — Левандовский сложил руки на груди, пытаясь почувствовать себя защищеннее. — С каждым Класикером всё очевиднее. А эти мысли и "если бы", что забивали голову при виде тебя, — нет, — Роберт нервозно оскалился, чувствуя, как отпускает собственную узду. — Понимаешь, мы не были никогда в безопасности. — Чувство недоговоренности, — его эхом закончил мысль Марко. Левандовский поглядел на него с беспомощно виноватым видом. С беспросветным сожалением, которому сам был причиной. — Когда мне сказали, что ты женишься, в церкви... Я понял сразу: ты всё, — неловкая попытка улыбнуться, и Ройс вздрогнул. — Ты уйдёшь. Ты даже придумал все эти гарантии, костыли, обязательства, — он нашёл в себе силы на этот, возможно, финальный рывок желчи и злобы. — Церковь, венчание, сакральные клятвы. — Мне не двадцать три, Роберт, — Марко поглядел прямо перед собой, но слегка прищуренные, зеленеющие глаза разрезали Левандовского, как пустое место. — Я больше не могу... — запнувшись, он с трудом удержался от чертыхания, — я не хочу сбиваться с пути. Думать о тебе, когда есть Скарлетт — это давно перестало быть безопасным для меня. — Стоит ли лишать себя мечт? — Роберт приблизился, как можно незаметнее, легче, ещё на шаг. — Возвращаясь мыслями к тому, что могло бы быть с нами, я не сказал бы, что живу хуже, — не удержал вызывающие ноты в конце. — Это всё опасные мечты, — нахмурился Марко. — Опасные, — капитулирующе, потому что спорить не с чем было, Марко Ройс кругом прав, прикрыл глаза поляк. Капитан Боруссии неверной поступью прошёл к скамье в первом ряду. Обессилевший, потерянный в этой скромной, чужой церкви и тянущейся, безысходной истории. Марко на автомате убрал букеты, собственные косяки с которыми ещё не так давно казались столь существенными, в сторону. Присел и какое-то время глядел тупо и прямо на витражи окон за алтарем. И рад был бы соврать хотя бы себе, что унёсся и позабыл о Левандовском, но — нет, ни на миг нет. Как бы тот ни сгорал от немого стыда с царапинами страха, желая сравняться с мраморным полом. Роберт отмер. Сделал-таки те три шага, что разделительной полосой пролегли между ними. Марко сжал одной рукой виски, подперев второй локоть. Поляк, стараясь действовать все так же независимо, прошёл перед Ройсом и сел справа. Когда немец почти испуганно дёрнулся, Левандовский был практически в порядке: какой-то такой реакции он и ожидал, всё отлично. — Ты мой незакрытый гештальт, — он запрокинул голову, вперив уставшие глаза в конструкции под куполом. Ройс пробормотал что-то, неизбежно выругавшись, своим злым смущением давая ответ: мы незакрытые гештальты друг друга. Расточительствуя, они хранили ненужное молчание ещё минуты. Марко, наконец, поднес часы к глазам: девять двадцать три. — Господи, — зажмурился, отгоняя охватившие его мысли, — почти время. Его почти нет. Тебе пора. И быстро опустил ладонь так, чтобы та как можно невесомее и ловчее упала ровно на руку друга. От этого диссонанса Левандовский не сдержал озадаченного взгляд в упор. — Марко, я... — Уходи, — сурово оборвал его, не давая окрутить и окрылить себя, немец. — Тебя нет в списке — и тебя не будет на моей свадьбе. Вопросов будет уйма, особенно у Скарлетт, я не хочу слышать ни один из них. — Тихо! — негрубо, успокаивающе остановил его, начавшего захлебываться паникой, Роберт. Капитан Боруссии измученно встретил беспокойный взгляд голубых глаз: малейший жест заботы, и его накрывала тошнота. Эта правда была слишком абсурдной, чтобы становиться их реальностью. Не везёт, всю жизнь так не везёт. — Я уйду, если так надо, я уже ухожу, — к своему ужасу, много раньше, чем успел подумать, Роберт нежно переплёл их пальцы. — Только... Ты ведь всё понимаешь, но молчишь. Это наш последний шанс. — Я п-понимаю, — Ройс счастлив был наконец отдаться в чьё-то распоряжение и не нести всю эту тяжесть один. Возможно, его взгляд стал слишком щенячьим, а голос балансировал на опасной грани, но это не значило уже ровным счётом ничего. — И ничего не могу поделать с собой, — вдруг с горячим отчаянием прошептал Марко. Блестящие глаза, и он мотнул головой. — Так часто бывало плохо, что, если станет хорошо, я не остановлюсь. Боюсь, нет. И капитан улыбнулся неуместно, лишь бы не спугнуть Левандовского и смягчить малодушность своих слов. Поляк улыбкой не ответил, не перестав блуждать по чертам Марко грузным, повзрослевшим за время разлук взглядом. Длинные пальцы потянулись к бутоньерке и неспеша, осторожно поправили ирис. — Ничего. Это ничего, Марко. Значит, это сделаю я. Мне правда совершенно не важно, кто из нас. Только скажи "да". Ройс, не глядя, нервным движением нащупал ладонь на своей груди и сжал её несколько раз. С колотящимся сердцем осознавая, что выбрал церковь и символизм церемониальных клятв в подмогу, а получилось, что на свою беду... Немец с поразительной ясностью ощутил, как пал ниже некуда. — Да. Левандовский, самоотверженно сжимая их сплетенные пальцы, хотя его внезапно совсем околели, правой рукой чуть развернул Ройса за плечо к себе. В каре-зелёных глазах бушевало и разбивалось такое "не надо" и "давай же", что поляку стало страшно. Попросту очень страшно. За этот выбор, необязательную ошибку, которую они, колеблясь и не веря, собираются совершить. — Я тоже говорю тебе "да", — Левандовский прижал ладонь к щеке Марко, направив его взгляд прямо, только на себя. Может, стоило задержаться ещё на секунду, воскресить в столь долгожданных и давно нужных глазах образ давнего друга и прервать эту отвратительную цепь событий. Но у Роберта не было этой секунды. Когда-то он грубо и вероломно сфолил на Марко в собственной штрафной, и это был его отсроченный пенальти. В тот момент, когда их губы соприкоснулись, поляк отпустил себя и зажмурил глаза: это давно должен был быть Марко, он хотел, чтобы это был Марко. Но сердце забилось частой пулеметной очередью, едва только он физически ощутил, что теперь это действительно был Марко. Ройс весь подался вперёд, опершись руками о скамью, тепло и трепетно, как котёнок, отвечая на поцелуй, но не углубляя его. В его сознании это отзывалось колоколом и развенчанием многолетней муки чувства, давно переросшего себя, но не способного найти приемлемый выход. Выход не был найден и сегодня. Но с каждым тёплым вдохом Роберта Ройс ловил их последний шанс, оседавший на горящих лёгких и пересохших от волнения губах. Только когда он рядом с этим человеком, ничто не бывает хорошо слишком или хорошо долго. В голове Марко будто раздался удар часов. Распахнув глаза, он спешно, неловко оборвал поцелуй, до обидного резко отняв руку Роберта от своего лица. — Прекрати, — но тут же, бездумно и нежно положил ладони на широкие плечи Левандовского. — Прекратим, — добавили больше больные карие, чем тихий голос капитана Боруссии. — Время, знаю, — безлико прохрипел Роберт. От всегда приятного, неуместно молодого для поляка голоса не осталось и следа. По правде, ему нечего было сказать — ничего, что имело бы смысл и вес. Он не успел в себе разобраться. Странно и жутко было старательно, осторожно целовать человека, которого ты называл другом. Другом, не такой взгляд в сторону которого обернулся бы грандиозной травлей и аuf Wiedersehen всей карьере, ещё толком не запустившейся. Марко поднялся со скамьи. Он, несмотря на эту осечку, нервный порыв, кажется, всё решил. И Роберт — с его запоздалым отчаянием и растраченными вхолостую годами — не в силах это изменить. Он выйдет из игры. Для этого всё и затевалось. — Уйди незаметно, — задумчивым, отрешенным голосом почти приказал Марко, глядя на высокую чернеющую дверь. Поляк не был уверен, что это относилось к его отбытию из церкви. — Отопри, — добавил едва ли не капризно. Хотя мог сделать это и сам. Левандовский, тяжко вздохнув, встал следом. Не устоял и посмотрел Ройсу в спину, замерев на миг. Марко прятал глаза, потому что терпеть не мог врать, но не желал показывать правду. Сельская церковь услышит за сегодня неприличное количество клятв. Марко уже костерил себя за это. Роберт знал. — Если бы только кто-то увидел... — сжав пальцами переносицу, на вдохе не нашёл сил закончить Ройс, едва Левандовский встал рядом. — Никого не было, — на автомате заверил его поляк, предчувствуя отвратительно хорошо, к чему всё идёт. Альтернатив не так много. Как нелепо. — Да. Спасибо, — быстро добавил Марко, бросив взгляд на засов. Поднимает чистые глаза вверх и смотрит на Роберта так горячо и умоляюще, что сердце разрывает от несправедливости. — Нам нужно забыть это. Как будто пьяную выходку в ночном клубе. Роберт? — и заглянул в глаза друга, ища ответ, но авансом доверяя полностью. "Мы не были пьяны. И мы были в церкви", — так и подмывает сказать Левандовского. — Понимаю, — холодно кивая, врёт он вместо этого напропалую. Зачем-то переигрывая, — судя по тому, как обрывается свет в карих глазах, — как отпетый мерзавец. Марко вздыхает — всё, что ему остаётся. Левандовский, вспомнив, что счёт времени они потеряли совсем, принимается отпирать дверь. Подняв отяжелевший от сырости и времени засов, Роберт нарочито сильно толкнул дверь. — Я не заговорю с тобой об этом, — не оборачиваясь на Ройса, тихо ждавшего рядышком, сдержанно произнёс поляк. — Но забывать отказываюсь, — и, после неловкой заминки, всё же решившись. — Прости. Марко, непривычно молчаливый, не выжидая для приличия и также не глядя на Левандовского, сжал кончики его пальцев. Теперь всё. Они похерили всё. Не будет больше объятий ни до, ни после Класикера, и не о чём будет разглагольствовать Bild. — Проваливай, Левандовский, —наигранно легко выпустив потеплевшие пальцы, уже бросил Ройс. И шагнул назад. Ровно настолько, насколько он благодарил бывшего друга за смелость и борьбу за них, он ненавидел его. Не было такой альтернативной вселенной, где Роберт не разбил бы его вдребезги. Терпеть это было паршиво, сегодня — выше сил. Левандовский неохотно сделал шаг вперёд, придержавшись за сахарно-белую стену, и обернулся на него. — Счастливого дня свадьбы. — Пошёл вон, — полушепотом простонал Марко. Если Ройса оскорбит, что Левандовский решается даже спрашивать подобное, тот его уже не простит. Но не попытаться он не мог. — Можно, я позвоню вечером? Немец цокнул хмуро, как будто раздраженно качнув головой. Ожидаемо. Поэтому, стало быть, не больно. — Нет. Он оступился, но, выдержав давление сожалений, воспоминаний и слепых, наивных надежд, захлопнул дверь у Роберта перед носом. На иной ответ от капитана Боруссии, чьи обещания твёрже стали, Левандовский и не надеялся. Во всяком случае, не имел права. Долгие проводы —... Поляк спустился по каменной лестнице, запечатлев в памяти стук каблуков о каждую из пяти широких ступеней. Хотя он чувствовал провожающий, неотступный взгляд Ройса, прислонившегося к косяку, так же ясно, как запах рапса неподалёку, ему нельзя было оглядываться. Иначе всё пойдёт прахом. Им надо обрубить узел. Девять тридцать три. Левандовскому давно пора уезжать, и чем дальше, тем лучше. "Гештальты надо закрывать. Это был несомненный цугцванг, к тому же", — заставлял себя прочувствовать справедливость этих прагматичных выводов Ройс. Лейтмотив чувственных и искренних слов бывшего друга бередил сердце Марко. Всё, что могло было быть так просто — вы есть друг у друга, вы рядом, вы живы, ну! — являлось разрозненными, бесполезными фактами. Дождавшись, когда машина Левандовского исчезнет за деревьями, а шум мотора стихнет совсем, Марко вернулся в церковь. Ступил на ледяной мрамор, не веря, кого он поцелует в полдень перед алтарем. Помня только, что потерял слишком многое, чтобы ошибиться снова. Как бы томный улетучивающийся вкус поцелуя Левандовского ни призывал нарушить обещания и позабыть обеты. Nein-Wort Ja-Wort
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.