The Heart of Everything

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. (Евангелие от Иоанна, I;5) Преподобный отец Сюэ Чэнмэй закрыл двери храма и глубоко вздохнул. С каждым днем службы утомляли его все сильнее. Толпы прихожан жаждали Откровения, а пастырю не хватало веры, не хватало слов Заветов, не хватало просто свободной минуты, чтобы остановиться и оглянуться на свою жизнь. Он стал священником, потому что не видел для себя другого выбора. Дорога в церковь была открыта, и он пошёл, как хотел того Иисус. Чего хотел сам Чэнмэй, так и осталось загадкой. Когда-то он мечтал слетать в космос или посетить самый большой парк аттракционов вместе с родителями. Обычные желания обычного мальчишки. В приюте же мечты оказались под запретом. Когда ты сирота, тебе шесть лет и ты безоговорочно доверяешь людям, у которых есть конфеты, приходится подстраиваться. Он выполнял поручения старших, слушал их наставления, принимал наказания. Последнее было самым неприятным, но отец-настоятель не терпел возражений. Отец-настоятель Чан вообще не отличался ни терпением, ни милосердием. Это совсем не сочеталось с тем, что было сказано в Писании, но взрослые всегда вели себя так, будто во всем правы. А дети – что с них взять? Их надо учить смирению, а не объяснять прописные истины, которые со временем сами придут к ним: кто обладает властью – тот и есть справедливость. Многие в приюте считали отца Чана истинным посланником Господа на земле. На людях он был само благодушие. Ловко обращался со словами, одновременно превознося религию и ублажая партию, но частенько – в кругу близких или ничего не понимающих послушников – упоминал о том, что неплохо бы найти общий язык с Ватиканом. Не для всей Китайской Патриотической Католической Церкви, так хоть для себя лично. Ни о каком Ватикане отец Чэнмэй и думать не хотел. Ему достаточно было паствы в небольшом городке, где он вырос и познал основы Закона Божьего. Он умел проповедовать – сыпать словами, манипулируя чувствами верующих и вселяя в них надежду на спасение и всепрощение, в которые сам давно не верил. Другие – верили. Этого вполне хватало. Знай себе исходи на праведность и неси успокоение через фразы из книги, за столько лет набившей оскомину. Ошибочно было предполагать, что священник ненавидел религию. Он просто не был в ней заинтересован, как бывает не заинтересован любой человек, которому не оставили выбора. Его ничему больше не научили: либо ты направляешь паству, либо другие пастыри направляют тебя до конца твоих дней. И хотя окружающие считали отца Чэнмэя образцом добродетели и смирения, он не собирался быть одним из толпы, покорным и верным единым небесам. Впрочем, он отказывался и от излишней власти. После смерти отца-настоятеля Чана ему предложили занять его место в приюте. На тот момент отец Чэнмэй уже около полутора лет проповедовал в небольшой церквушке и не стремился возвращаться в тот мир, из которого так хотел убежать, но в итоге так и не смог. Однако церковь все же казалась ему более подходящим вариантом, нежели с виду благопристойный монастырь для сирот, где в детей вбивают веру в Бога. Замену отцу Чану так и не нашли. Приют расформировали. Детей перевезли куда-то к западу от столицы – подробностей отец Чэнмэй не знал. Само же здание стояло на прежнем месте: его хотели снести, но почему-то передумали. Просто заколотили старыми досками окна и двери, оставив украшать собой и без того безрадостный пустырь. За прошедшие с тех пор пару лет отец Чэнмэй несколько раз приезжал посмотреть на останки своего детства. Приют ветшал, таял, порастая зеленью и щерясь чернотой окон. И не внушал никаких эмоций. Ни ностальгии, ни злорадства, ни гнева, – даже досады на потраченное на бесцельную поездку время не было. А ведь давно могли бы разобрать по кирпичику и построить что-то полезное. Новый приют? Обычный, без отцов-настоятелей, но с воспитателями и нянечками. Или жилой дом. Торговый центр. Ночной клуб. Да что угодно, только не этот остов невнятного покрытого туманом прошлого. Отец Чэнмэй, впрочем, любил туманную погоду. Ему нравилось ощущать прохладную влагу на коже, мягкую, заглушающую шаги и дыхание, сбивающую с толку. Она делала, по сути, то же самое, что и вера, но ощущалась куда более естественной, а потому приятной. Даже за рулем отец Чэнмэй в туман не сетовал на погоду. Разве что его раздражали истерично сигналящие автомобили, медленно ползущие по залитым белизной улицам. Перед Рождеством это было обычным явлением. Дело вовсе не в семейных ужинах и подарках – в Китае немногие отмечали главный праздник христианства, тем более в этой глуши, а если и отмечали, то к религии он имел мало отношения. Просто вместо снега на город куда чаще ложился туман, и улицы по-своему оживали. В некотором мистическом ключе. Голоса появлялись из ниоткуда и уходили в никуда. Кто-то ругался, сталкиваясь с кем-то. Визжали тормоза – неведомо где. Настолько густой туман расстраивал планы отца Чэнмэя. Прежде всего, ему хотелось в такую погоду гулять под открытым небом, вдыхая прохладу, хотя еще утром он планировал съездить за город – развеяться в компании старых знакомых, которые даже не подозревали о том, что он священник. Теперь наверняка придется звонить и искать отговорки, лишь бы не садиться за руль. Кроме того, его огорчала перспектива всю предстоящую неделю слушать об одном и том же. Неделя до Рождества Христова и без того была насыщенной, так теперь еще и все исповеди грозили звучать одинаково: сбил собаку, не заметив в тумане, наорал на соседа, столкнулся с девушкой и случайно коснулся ее груди, богохульствовал, свернув не на той линии. Туман давал людям поводы грешить. Сюэ Чэнмэю предстояло отпускать эти грехи от имени Господа. Он подергал ручку и убедился, что дверь надежно заперта. На его памяти церковь еще ни разу не пытались ограбить, но соблюдать предосторожность все же стоило. К счастью, теперь отца Чэнмэя не донимали расспросами и подозрениями. – Иисус любит тебя, – сказал он сам себе, пряча ключ во внутренний карман сутаны. Это было его единственной молитвой за пределами храма. Он предпочитал забывать все остальные до начала новой службы. Несколько шагов – и отец Чэнмэй превратится в Сюэ Яна, молодого человека, который только волей судьбы носит рясу вместо… вместо того, что носят обычные молодые люди, выросшие вдали от западной религии, знавшие объятия родителей, но не ведавшие любви Господа во всех ее проявлениях. Он даже задержал дыхание, чтобы вобрать воздух полной грудью, когда почувствует свободу от дневных забот. Закрыл глаза в предвкушении. Раз. Два… Что-то уперлось в асфальт у самых его ног, и вместо вдоха отец Чэнмэй с негромким восклицанием отступил назад. – Простите, – тихо донеслось из тумана. Асфальт застучал-зашуршал, будто кто-то шарил по нему и стучал. – Ничего, – отозвался Сюэ Чэнмэй. Он уже понял, что перед ним слепой, изучающий пространство перед собой тонкой тростью. Молодой человек, примерно его возраста – сложно сходу определить, старше или моложе, – в темных очках, которые в этот сезон носили либо кинозвезды, либо незрячие. На кинозвезду незнакомец… Честно говоря, походил. Высокий, с благородной бледной кожей, острыми скулами, – такому только и играть красавцев в романтических лентах. Пальцы, сжимающие трость, – отдельное произведение искусства: тонкие, белые, будто высеченные из нефрита. Только приглядевшись получше, можно было различить на них небольшие царапины и припухлости на подушечках: как будто мужчина не так давно обжегся, взявшись за какой-то горячий предмет. Помимо естественной красоты, было еще кое-что, что натолкнуло Сюэ Чэнмэя на мысли об айдолах. На мужчине было белое – или очень светлое бежевое – пальто. Для слепого такая одежда была бы не практичной. Кроме того, не покидало ощущение, что где-то священник его уже видел. Однако слепец не притворялся и не пытался спрятать свою известность за очками. Он церемонно раскланялся перед отцом Чэнмэем, извиняясь за оплошность. – Ничего страшного. Будьте осторожнее, – улыбнулся Сюэ Чэнмэй, освобождая мужчине дорогу и пытаясь понять, когда же им доводилось встречаться прежде. Он никогда не жаловался на память, да и слепца с внешностью ангела наверняка сложно было бы забыть. Они почти уже разминулись, когда незнакомец окликнул его: – Простите! – он снова приглушил голос, будто хотел сказать о чем-то если не запретном, то, по меньшей мере, не принятом в обществе. – Подскажите, в правильном ли направлении я иду? Здесь неподалеку должна быть католическая церковь. Отец Чэнмэй резко обернулся. В свете фонаря, разрезавшем туман, мужчина напоминал ангела, сошедшего с небес. Стоял ровно, мягко и чуть виновато улыбаясь. В этот момент священник узнал его. Мужчину звали Сяо Синчэнь. Он действительно приходил сюда прежде и подолгу ждал у дверей церкви. Тогда он еще не был слепым. Глаза его были светлыми, как небо, едва проясняющееся после дождя. И ждал он Сун Ланя, которого, насколько Сюэ Яна знал – а знал он наверняка, – уже не было в живых. Сяо Синчэнь не работал в милиции, но был близким другом Сун Ланя, и их часто видели вместе. Вместе они были и в тот момент, когда Сун Лань не справился с управлением, и автомобиль вылетел с трассы. Выходит, Сяо Синчэнь тогда выжил. Это объясняло все. И его появление здесь, и заинтересованность в католической церкви, и светлое пальто, которому всего-навсего вряд ли успели найти замену. Сколько раз Сяо Синчэнь вообще бывал на улице с тех пор, как выписался из больницы, восстановившись после аварии? На мгновение отец Чэнмэй запаниковал. Его снова собираются расспрашивать? Снова будут обвинять в чьей-то смерти? Эта игра ему не нравилась. Она лишала его свободы. Заставляла чувствовать спиной чей-то пристальный взгляд, что бы он ни делал. Хотя у слепого-то какой взгляд? – Да, вы правы. Церковь здесь. Вы всего лишь в нескольких шагах от нее. – Надо же! – Сяо Синчэнь, похоже, искренне удивился. – Я даже не надеялся. Но на все воля Божья. Отец Чэнмэй никогда не подозревал, что Сяо Синчэнь верующий. Он даже порог храма никогда не пересекал. Выходит, на этот раз решил заглянуть на огонек? – Только она уже закрыта. Доставать ключ отец Чэнмэй, конечно же, не собирался. – Жаль. Я хотел бы исповедоваться. – Приходи завтра, сын мой, – мягко произнес отец Чэнмэй, вложив в голос долю строгости, ясно дававшую понять, что сегодня храм уже не будет принимать прихожан. – Отец Чэнмэй! – Сяо Синчэнь хотел было снова поклониться, но священник удержал его, взяв за руки и уверив, что извиняться не стоит. – Мне показался знакомым ваш голос. Я должен был вас узнать. – Столько времени прошло. Больше года. Авария произошла в сентябре – значит, примерно четырнадцать месяцев они не виделись и не знали ничего друг о друге. Достаточно, чтобы забыть лицо. Достаточно, чтобы забыть голос. Не достаточно, чтобы забыть имена. – Отец Чэнмэй, прошу, уделите мне минутку, – стоило отцу убрать руку от Сяо Синчэня, как тот вцепился в нее, едва не уронив трость. – На сегодня церковь закрыта, – терпеливо, но не терпящим возражения тоном, повторил отец Чэнмэй. – Я не отниму много времени. – Сын мой… – Простите. Понимаю, что сейчас не время. Но мне больше некому рассказать об этом. – Исповедь подождет. Не терпелось поскорее вернуться домой, принять душ, смыть уличную грязь и запах ладана. Туман больше не казался таким уж приятным. Он стал промозглым и гадким. От его прикосновений бросало в дрожь. – Вы замерзли? – Сяо Синчэнь, державшийся за рукав сутаны, заметил, как Сюэ Яна передернуло. – Позвольте я угощу вас кофе. Вы ведь пьете кофе? Сюэ Ян пил. И в тот момент не смог отказаться. Однако не мог позволить инвалиду платить за себя. От горячего черного кофе без сахара стало чуть лучше. Сяо Синчэнь взял себе зеленый чай, но даже не прикоснулся к стакану. Они сидели в полупустом кафе друг напротив друга, и Сюэ Ян гадал, что за игру затеял друг мертвого детектива. Какая роль ему самому отведена в этой игре. И как обыграть Сяо Синчэня. – Отец Чэнмэй, не поймите меня неправильно. То, что я сейчас скажу, – не шутка и не насмешка. – Продолжай. – Это началось после аварии. В больнице или чуть раньше. Я точно не знаю. Сяо Синчэнь умолк и опасливо коснулся стакана, будто боялся обжечься. Провел пальцами по кромке, но пить не стал. Он собирался с мыслями и не был уверен, стоит ли хоть кому-то прямо говорить о том, что его беспокоило. Отец Чэнмэй не торопил. Мужчина сам решил с ним поговорить, настоял на этой встрече. Что ж, пусть говорит. – Я видел ангела, святой отец. И он убивал людей. Моих близких. Одного за другим. Возможно, такие видения были чем-то естественным для того, кто чудом избежал смерти, когда погиб друг. Чувство вины стало зловещим крылатым образом. С таким бы не в церковь идти, а к психотерапевту, только вот… – Это было похоже на сон, но я как будто бодрствовал. Сюэ Ян видел похожие сны. Только для этого ему не приходилось стоять на пороге смерти. Кошмары преследовали его с самого детства. И ангел-убийца с пустыми глазницами тоже был там. – Он говорил с тобой, сын мой? – тихо, почти шепотом, спросил отец Чэнмэй, подавшись ближе. – Нет. Он лишь направлял мою руку. Будто бы это был я сам.