***
Руки не нравится жизнь в центре большого шумного города — нервного вампира слишком раздражает всякий посторонний шум, и от этих звуков зачастую бывает трудно спастись даже в квартире. Необычайно острый слух для ночного создания рано или поздно становится персональным проклятием. Поэтому Руки поступил просто — прихватив с собой только Уруху, переехал в купленное буквально за бесценок старое поместье, расположенное возле самой Грани. До центра отсюда езды на машине минут двадцать, а всё же спокойнее, кавардака Руки и на работе, во время выступлений, более чем хватает, дома хочется просто отдыхать в тишине. И тишину эту старый замок предоставляет в полной мере. Даже, пожалуй, в избытке, здесь нет даже птиц. Поместье, видимо, построил кто-то из древних, для себя, но по какой-то причине не захотел здесь жить. Огромный замок, с торчащими вверх угрожающими чёрными башнями, окружённый со всех сторон полосой леса и невероятно запущенный, весь заросший травой и паутиной, людям он наверняка навевал бы ужас, они бы думали, что здесь живут мстительные духи, и не стали бы соваться внутрь. Понадобилось немало времени, чтобы привести его в относительно нормальный вид. Земля здесь, покрытая высокой травой или снегом, как сейчас, всё время дымится, хотя дым этот совсем не противный, ничем не пахнет и больше похож на туман, окутывающий здание и придающий ему ещё большей таинственности. Это место словно было создано специально для вампира, прячущегося от ядовитых солнечных лучей и желающего уединения. Странно, но только здесь Руки чувствует себя по-настоящему счастливым и умиротворённым, хотя порой ему кажется, что в коридорах и комнатах он отчётливо видит тени бывших владельцев поместья; здесь он может творить, писать свою музыку и стихи, не опасаясь, что в творческий процесс вмешается чей-нибудь голос. Здесь только Уруха, который будет молчать, пока его не спросят. И никого в радиусе километра. Сам Уруха прекрасно знает о чувствительности своего хозяина к посторонним шумам и в курсе, как тот бесится, когда не может ничего писать. Многие творческие люди испытывают опустошение, завершив своё произведение искусства — они долго жили этой идеей, уделяли всё внимание только ей, а теперь она исчерпана. И до тех пор, пока её место не займёт новая, такое существо будет глубоко несчастно. Руки не исключение, он дня не может прожить спокойно, не написав хотя бы пару строчек, а когда ему в голову ничего не лезет, он впадает в уныние и начинает раздражаться на любой шорох. Но зесс всё равно бродит за ним сероглазой тенью по пустым мрачным коридорам, стараясь не оставлять одного ни на минуту. Руки то и дело злобно цыкает на него, но приказ оставить в покое — единственный, которому зесс никогда не подчинится. Они должны следовать за хозяином, всегда. Это их природа, её не обманешь. Уруха почти неподвижно сидит в кресле и внимательно слушает, когда Руки пытается наиграть пришедшую на ум мелодию на старом рояле в гостиной; стоит в дверях и наблюдает за хозяином, когда Руки пишет очередной текст; послушно подставляет запястье, когда вампиру нужна кровь; бережно поднимает его и относит в кровать, когда Руки засыпает, сидя за столом с ручкой в пальцах. И всё это молча. Зесс никогда не раздражается и не высказывает ничего против, даже когда вспыльчивый Руки, разозлившись на какую-нибудь ерунду, орёт на него матом. Вздыхает, улыбается, терпит. И почти на любой вопль Руки у него всегда один ответ: — Люблю вас, Руки-сан. Подобным поведением Уруха только ещё сильнее выбешивает Руки. Порой вампиру очень хочется схватить его за волосы, крепко приложить об стену и, выдирая пряди, заорать: — Да сколько можно, задрал уже со своим «люблю»! Думаешь, я в это, блять, поверю?! И чем больше Уруха молчит, тем сильнее Руки мечтает, чтобы он сдвинул брови, завопил, затопал ногами, надавал ему по щекам, укусил за шею. Но он никогда этого не сделает, этой мечте так и суждено остаться лишь мечтой. Хотя Руки и замечает, какая злая у него на самом деле улыбка — оскаленные зубы и прищуренные глаза. И всё чаще ему кажется, что в голове этого вроде как безответного зесс на самом деле бродят такие чёрные мысли, что лучше его не бесить. И это хорошо видно в некоторые моменты. В обычное время Уруха кажется спокойным и безучастным, как фарфоровая кукла, но вот если он заметит малейшую попытку обидеть Руки, тут же встанет перед ним, заслонив собой, поставит шерсть дыбом и ощерится, как злая собака. Хотя и не бросится ни на кого без приказа. Преданность у зесс в крови — они веками служат вампирам, всегда очень привязаны к своим хозяевам и готовы защищать их даже ценой жизни. — Так тихо… Словно в другой мир попал, да? Руки осторожно облокачивается на парапет балкона, умиротворённо разглядывая свои владения. Туман такой густой, что в нём едва можно разглядеть заснеженную землю далеко внизу. По небу плывут тяжёлые тёмные облака, из-за чего кажется, что сейчас не сумерки, а уже глубокая беспросветная ночь. Падают крупные снежинки, кружась на ветру. Красиво… — Да. Здесь вообще как-то очень… Спокойно. Тихий хрипловатый голос слышится за спиной, Уруха тихонько подходит ближе, замирает в шаге от своего хозяина, окидывая его внимательным взглядом. Руки невольно оборачивается на него. Он сейчас кажется таким величественным: идеально гладкие, расчёсанные чёрные волосы шёлком обрамляют его поистине дьявольски красивое лицо, ещё ярче оттеняя мертвенную бледность кожи, серые глаза смотрят томно и слегка скучающе. Белая рубашка, туго затянутый на тонкой талии корсет, узкие брюки и высокие ботинки на платформе необычайно подходят ему. Одежду Руки подбирает ему сам, а Урухе, в принципе, фиолетово, что носить, он привычно слушает своего хозяина и безропотно примеряет все вещи, которые охапками таскает в примерочную вампир. И каждый раз Руки думает, что фигуре его зесс позавидовала бы любая супермодель. Да и не только супермодель, Руки сам отчасти ему завидует. Он порой чувствует себя слишком мелким и нескладным по сравнению с ним — по росту он едва дотянется высокому Урухе до плеча, и то если встанет на цыпочки. Хотя вампир и знает, что завидовать глупо, они ведь совершенно разные существа. Руки родился человеком и был им довольно длительную часть сознательной жизни. Уруха — нет, он с самого начала нечто потустороннее, из абсолютно чужого и неизвестного мира. Вот и самое главное их различие. И такое прекрасное создание принадлежит лишь одному Руки, привязанное к нему намертво единственным заклинанием. — Ты так говоришь «спокойно», будто тебе это не нравится, — Руки ухмыляется, скрестив на груди ладони и пряча их в широких рукавах чёрных одежд. Просторный покрой ткани легко скрывает фигуру, на локтях золотом поблёскивают тонко вышитые узоры. На этом фоне особенно резко выделяются длинные светлые волосы вампира, бледное лицо и белые, хрупкие кисти рук. Вопреки его ожиданиям, кукольные пухлые губы зесс слегка сжимаются. — Не очень. Напоминает мне о доме. Руки медленно хлопает ресницами. — О доме? — Там тоже всегда очень тихо. Иногда можно услышать шум своей крови в ушах. И это пугает. Уруха впервые на памяти вампира заговорил о своём прошлом. Серые глаза словно разом превращаются в две серебристые ледышки, прозрачные и ничего не выражающие. И Руки нервно сглатывает. — Почему ты никогда мне об этом не говорил? — Приказа не было, — тоном робота отзывается Уруха и щурится. — И я не думал, что вам это будет интересно. Руки сердито поджимает губы. — А я вот не знал, что ты думать умеешь, — язвительно бросает он. — Да ещё решать в уме такие важные вопросы. Уруха морщится, но всё же находит достойный ответ: — Вы тоже ничего не говорите мне о своём прошлом, Руки-сан. И я думаю, что это нормально. Верно, они не говорят о том, что делает их диаметрально противоположными существами. Даже если за стенами этого замка они играют в хозяина и куклу, здесь это не должно быть выражено так ярко. Руки слегка скрипит зубами; приблизившись к Урухе, привстаёт на цыпочки и целует его в губы. — Думай, пожалуйста, почаще. Мне так хочется иногда поверить в то, что ты живой и можешь мыслить сам, а не только тупо следовать моим приказам. Его обнимают за талию, притягивая вплотную; Уруха, у которого на такие действия имеется забитая в него специальная установка, целует его в ответ, обводя языком губы и прихватывая то верхнюю, то нижнюю. Вампиру очень нравится целоваться с ним; Уруха уже научился это делать как никто другой. Обняв его за шею, Руки легко вспрыгивает на парапет; обнажившимся из-под полы одежды коленом с силой сжимает бедро, с удовольствием отмечая, как вздрагивает от этого движения Уруха. Забавно. Они вместе уже столько времени, не расстаются сутки напролёт, целуются, занимаются сексом, давно уже спят в одной кровати — и Уруха всё равно каждый раз дёргается, когда вампиру приходит в голову вот так тронуть его. Руки слегка приоткрывает глаза; тут же в страхе подаётся назад, увидев налившиеся кровью радужки зесс. Спустя секунды они лопаются, и кровь течёт по его белым щекам, оставляя на месте глазниц кровавые ямы. «Я отрицаю всё». — Ой! — он вскрикивает, отпрянув, и едва не падает с парапета, хорошо, что Уруха настороже и вовремя ловит его. — Руки-сан? Руки с силой встряхивает головой и зажмуривается. А когда он неохотно размыкает веки, на него вновь смотрят тревожно поблёскивающие серые глаза. Опять видение. Секундное, но успевшее здорово напугать. — Показалось, — выдыхает он. Всё желание дальше сидеть на этом парапете как ветром сдувает. — Спусти-ка меня. Кажется, мне пора пить лекарство. Уруха бережно ставит его на серые плиты, которыми облицован балкон. — Обопритесь на меня, — предлагает он, слегка наклонившись. — Я настолько ужасно выгляжу? — Руки хмыкает, всё же уцепившись за его плечо и подняв на него взгляд. — Вы очень побледнели, прямо зелёный стали… Что вам опять привиделось? — То, что у тебя глаза лопнули. И это было просто отвратительно. По дороге ему опять становится плохо, кровь начинает сочиться из стен замка, а пол под ногами — шататься. Голова кружится, будто идёшь по подвесному мосту, и узкие дощечки могут выскользнуть у тебя из-под ног от малейшего изменения ритма. Руки потихоньку теряет сознание, в голове словно каждую секунду взрываются мелкие снаряды, больно ударяясь осколками в виски. Он не противится, когда Уруха подхватывает его под колени и поднимает. Вампир доверяет ему, знает, что тот обязательно поддержит его, обнимет, уложит в кровать, закутает в одеяло и принесёт лекарство. Таблетки ведь почти не помогают, почему же Руки продолжает их пить? Он сам не знает. Наверное, потому, что ему на некоторое время всё же становится немного легче от них. Хоть ненадолго… Тело тонет в чём-то очень мягком и горячем, и во всём этом Руки чувствует только прохладную ладонь на своём лбу — зесс мягко поглаживает его, убирая с лица растрепавшиеся светлые волосы. Едва почувствовав, как он собирается убрать ладонь, Руки с силой вцепляется пальцами в его запястье. — Уруха, только не уходи, прошу тебя… — Я здесь, Руки-сан. Уруха дотрагивается губами до его лба. Кожа холодная и чуть влажная. Навалившись на вампира, он прикасается к губам, обхватив длинными пальцами подбородок. Разглядывает красивое бледное лицо, слегка сощурившись. У Руки совершенно невероятные даже для вампира глаза, золотистые, с тёмным ободком и светящимися, похожими на чешуйки прожилками. Даже не как у кошки, нет, они похожи скорее на змеиные или драконьи. Чёрные тени вокруг них и черноватые губы резко контрастируют с полупрозрачной кожей. Шея покрыта красноватыми синяками. Руки тихонько выдыхает прямо ему в губы. И опускает ресницы, чувствуя, как зесс медленно ведёт ладонью по его груди, скользнув за чёрную ткань. Ему хочется, чтобы Уруха просто разбил его. Сломал, заставил захлебнуться слезами, стонами или криками. Снова. Не подозревая о мыслях вампира, Уруха уже проводит кончиком языка по его шее, обводя кадык и щекоча за ухом. Прикусывает за мочку, но совсем не больно, как-то игриво. По его пальцам опять течёт кровь, но Руки уже не до этого, он просто запрокидывает голову назад, на подушку, и закатывает глаза, чувствуя, как его целуют в живот и с силой тянут туго завязанный пояс, разматывая его. Длинные ногти впиваются в костлявые бёдра, прочертив по коже, из царапин мигом проступает кровь; и зесс жадно слизывает её. Руки только успевает заметить, как он скалит зубы — спустя секунду клыки яростно вонзаются в тело, и вампир сдавленно шипит и тянет его за волосы. Царапины затягиваются буквально через пару секунд, а Руки уже обнимает за шею потянувшегося к нему зесс, старательно обводя по контуру кончиком языка его губы. — Давай... — единственное слово, сорвавшееся охрипшим голосом. И Уруха, улыбнувшись, дотрагивается до уголка его рта, чтобы показать, что незачем так напрягаться, зесс и так знает, что следует делать, по влажным блестящим глазам читает. …Это больно, по-прежнему, ровно так же, как и в первый раз, хотя Руки и старается максимально расслабиться. Пальцы до посинения костяшек сжимают смятую подушку, тело колотит дрожь, на шее ходят вздувшиеся синие вены. Он тихонько всхлипывает, чувствуя над ухом дыхание, вздрагивая от ощущения того, как зесс растягивает его и медленно скользит внутри… — Руки-сан, — на выдохе шепчет Уруха. — Люблю вас, — поцелуй обжигает плечо, ладони с силой надавливают на живот, царапая кожу длинными ногтями. А вампир, усмехнувшись самым краешком рта, изгибается, чтобы прикоснуться к его губам и слегка прикусить их в отместку.***
— Уруха, а ты знаешь, какое сегодня число? Кровь в хрустальном бокале уже начала потихоньку сворачиваться. Холодея, она становится на редкость противной на вкус, и ей легко отравиться. Руки задумчиво разглядывает бокал, крутя его в пальцах. Обводит подушечками резную поверхность, легонько скребя по ней ногтями. Уруха, сидящий напротив в кресле, поднимает глаза от книги. Замирает на пару секунд, глядя перед собой пустым взглядом. — Двадцать четвёртое декабря, кажется, — наконец задумчиво произносит Уруха и слегка морщит лоб. — Вернее, уже почти двадцать пятое. Руки улыбается: ему кажется, что он слышит, как со скрипом напрягаются извилины его мозга, как Уруха пытается сообразить, почему ему задали этот вопрос. — А что, я что-то забыл, Руки-сан? Какая-то важная дата? — Рождество. Руки отставляет бокал на небольшой столик. Пить кровь расхотелось совершенно. — Ах, это… — Уруха осторожно откладывает книгу в сторону и аккуратно скрещивает колени, обтянутые кожаными брюками. — Я думал, что его празднуют только люди, разве нет? — Имеешь в виду то, что для вампира один год по сравнению с отведённой ему вечностью ничего не значит, и нет смысла как-то это отмечать? — Руки усмехается и складывает перед собой ладони, с удовольствием наблюдая, как Уруха опять слегка недовольно хмурится. — И ты всё-таки кое-что забыл. Зесс вопросительно вскидывает тонкие тёмные брови. — Я призвал тебя именно двадцать пятого декабря, — с изрядной долей ехидства произносит Руки. — Именно в ночь накануне Рождества. Он опирается на подлокотники своего кресла и встаёт, окидывая притихшего Уруху пронзительным взглядом. — Выходит… — медленно произносит тот, словно пережёвывая каждое слово и пытаясь осознать. — Выходит, я был подарком? — Можно и так сказать, — Руки пожимает плечами. — Даже если вспомнить о том, что вас привело ко мне отчаяние? — Уруха вдруг как-то очень недобро улыбается. — О том, что вы плакали, произнося заклинание? Руки кивает. Верно, его привело к зесс отчаяние. Привело одиночество, уже доконавшее вконец. Вампирам свойственно быть одинокими, почти все они в конце концов привыкают к этому; но Руки и тут отличился, он не может быть совсем один. Шум раздражает его, но тишина сводит с ума ещё быстрее. Он до последнего не верил в то заклинание, которое произносил, чувствуя бегущие по щекам холодные мокрые дорожки. Не верил, что это может хоть как-то сработать — Руки ведь нашёл эти слова в очень старой, рассыпающейся от ветхости книге, и потом, в нынешнее время зесс не вызывает почти никто, о них попросту позабыли, вампирам сейчас куда проще заиметь себе игрушку для развлечения. И что Руки почувствовал, когда пентаграмма на полу вдруг вспыхнула мертвенным белым светом, зал заволокло дымом, и из этого дыма, словно посланец Ада, появился зесс в блестящих чёрных одеждах, бледный и прекрасный, как сама смерть? Что было у вампира на уме, когда этот юноша медленно присел перед ним на одно колено и, приложив руку к груди, вкрадчиво произнёс: «Приветствую вас, мой хозяин»? А он не помнит. Помнит только, как подумал, что не встречал до этого настолько прекрасное создание — ни в мире живых, ни в мире мёртвых. И что было бы просто преступлением отпустить его. Это и вправду был подарок. И в каком-то плане рождественское чудо — ведь заклинания обычно не срабатывают, когда ты в них не веришь, говорить их надо не словами, а всей своей душой, взывая мольбой к тому, что хочешь вызвать. У вампиров, правда, души нет, лишь жалкие её остатки. Но всё равно необходимо быть уверенным в том, что у тебя всё получится, заклинание может сорваться даже из-за дрогнувшего голоса. Впрочем, сейчас это уже неважно, как бы то ни было — зесс появился, и с той поры, с той рождественской ночи, он неотступно следует за Руки и спасает его от самого себя. Руки уверен, что Уруха может запросто прочитать по глазам некоторые его мысли. Зесс улыбается краем рта, тоже поднимается на ноги. Приблизившись к вампиру, поднимает за запястье его руку и целует кончики пальцев. — Я рад, что вы расцениваете это именно так, Руки-сан. И ведь знаете, что это проклятие, а не благодетель. — Для меня самое страшное проклятие — одиночество. И ничто не может быть хуже этого. — Даже потерять рассудок? — вкрадчиво спрашивает Уруха, подняв на него холодные серые глаза. — По крайней мере, я потеряю его не от уединённости, — Руки, высвободив кисть, обнимает зесс за шею, прижимаясь к нему. От него почему-то резко пахнет кровью. — Пообещай мне, что не бросишь, даже если я сойду с ума. — Ну и глупости вам в голову лезут. Даже если бы я захотел, не смог бы, — Уруха касается губами его виска. — Я ведь должен служить вам, пока вы не умрёте. Руки ухмыляется краем рта: — …А так как я вампир, даже на такое избавление от мук тебе рассчитывать не приходится. — Ну почему же мук. Мне нравится быть здесь, — спокойно отзывается зесс, покачав головой. — Я вовсе не считаю свою службу тягостной. — Да что ты. Неужели тебе ни разу не хотелось меня убить? — Руки хмыкает. — Я уже не верю в твою улыбку, вижу, какую злобу ты за ней прячешь. И понимаю, что когда я на тебя ору, тебе на самом деле ну очень хочется порвать мне шею зубами. А сдерживает тебя то, что если ты меня убьёшь — тебе и самому конец. — Может, оно и так. Но всё равно вы далеко не самый мерзкий вариант хозяина. Поверьте, я знаю. Чувствуя, как он проводит кончиком носа по шее, Руки вздрагивает. Сколько же хозяев Уруха уже сменил, если говорит так? И из-за чего? Они по какой-то причине умирали, или же… — Не пугайтесь. Они просто понимали, что им больше не нужен зесс, вот и всё, — мигом, словно подслушав его мысли, отзывается Уруха. — Контракт можно разорвать при определённых навыках. Поэтому я и говорю, что вы не самый противный вариант. Вы-то уж, думаю, этого не сделаете. — Не сделаю. Во-первых, мне незачем от тебя избавляться, а во-вторых, я просто не обладаю этими самыми навыками. Я вампир, но не колдун и не алхимик, до сих пор не понимаю, как мне вообще удалось ещё тебя призвать, — Руки покачивает головой. На красивом лице зесс появляется мечтательная улыбка. — Я просто услышал, как кто-то горько плачет и зовёт меня из темноты. Разве можно было не откликнуться? Он гладит прижавшегося к нему вампира по встрёпанным волосам и целует в макушку, пропуская светлые шелковистые прядки сквозь пальцы. Дёргается слегка, когда Руки, припав губами к его шее, прокусывает тонкую кожу. Кровь пить так всегда приятнее, чем из бокала, она не успевает свернуться и приобрести нехороший привкус. Вампир весь дрожит, крепко сжимая пальцами узкие плечи, обтянутые кожаным пиджаком. К щекам волной приливает кровь, глаза вспыхивают, губы становятся пунцовыми без всякой помады. Едва отлепившись от зесс, отступив от него и выдохнув, он поднимает глаза. Пальцами слегка оттягивает тонкий кожаный ошейник на горле; привстав на цыпочки, втягивает в медленный поцелуй. Чувствует, как тонкие руки смыкаются у него на пояснице, и Уруха тянет его к себе, не оставляя между ними и миллиметра. Руки слишком много думает обо всём этом, так много, что начинает ловить себя на том, что эти мысли на самом деле сводят его с ума. Но он не может понять, что же между ними такое происходит. Кто из них к кому уже привязан сильнее — зесс к хозяину заклинанием, или же хозяин к зесс какими-то непонятными чувствами? А ещё его пугают мысли о том, что всё это явно не просто так. Ни в одной книге Руки в своё время не нашёл упоминаний о том, что зесс требуют за свою преданность. И Уруха ни разу ничего об этом не сказал. Но такого ведь быть не может, в этом мире за всё приходится платить. И это страшно. Человек бы, наверное, за контракт с тёмным созданием поплатился своей душой, но что можно взять у вампира, который, по сути, уже мёртв и не имеет полноценной души? При одних только мыслях по телу волной пробегает неприятная дрожь, и по спине ползёт стая огромных мурашек. Что же нужно зесс? Руки думает, что непременно задаст Урухе этот вопрос. А пока что все тяжкие раздумья постепенно растворяются в поцелуях, что дарят его губы. До отъезда в центр остаётся ещё довольно много времени. Руки хочется погулять в саду; и несмотря на вялое сопротивление, он тащит за собой зесс. Уруха вовсе не разделяет его восторга по части прогулок по этому мёртвому саду вокруг замка — кажется, он такого и в своём мире уже навидался. А вот вампиру очень весело. Одетый в тёмно-красный бархатный костюм, он ярко выделяется на фоне заснеженного сада; Руки совсем не мёрзнет, наоборот, он любит холод и, если и надевает тёплую верхнюю одежду, то чисто под настроение и для красоты. — Ну-у, что за кислая физиономия? — он оборачивается на замершего возле обледеневших ступенек Уруху. — Улыбнись! Тот послушно оскаливает зубы и, отлепившись от перил, идёт, как обычно, к хозяину. Обойдя его, осторожно протаптывает дорожку, ведь неожиданно спотыкаться и падать в сугробы во время таких прогулок — любимое занятие Руки, который, чего уж скрывать, весьма неуклюжий, а Урухе потом приходится очень долго и тщательно отряхивать его от снега. — Ничего я не кислый, — походя бросает он. — Просто, по-моему, не помешало бы накинуть куртку. А то мне на вас даже смотреть холодно. — Эй! Опять начинаешь занудничать?! В спину зесс летит быстро скатанный крепкий снежок. Шмяк! — разбился об узкое острое плечо. Уруха медленно поворачивается и хищно улыбается, щуря большие миндалевидные глаза. — Я же тебе сто раз говорил, мне не бывает холодно! И хватит уже пытаться меня закутать… А-а-а, не вздумай! И следующие несколько минут вампир бессильно колотит ладонями в кожаных перчатках по спине зесс, без всяких усилий повалившего его в сугроб. Они долго валяются по снегу, покрикивают друг на друга — вокруг поместья никого нет, и никто не может им помешать. Очередное сильное встряхивание — и на снег брызгает кровь. И Руки, широко распахнув глаза, смотрит на впитавшиеся в сугроб алые капли; а приподняв ладони, чтобы упереть их в плечи Урухи и заставить отодвинуться, он видит, как из-под перчаток по обеим кистям текут алые струи, заливаясь за широкие рукава пиджака. В висках тут же начинает стучать; вампир жмурится, но видение не пропадает. Не галлюцинация? Он поранился? Но обо что? — Руки-сан, — Уруха, успевший встать, нервно окликает его и подаёт руку. — Руки-сан, вставайте. Руки молчит, в ужасе глядя на свои ладони. И чувствует, что по лицу тоже течёт что-то холодное, резко отдающее металлом. Тело будто разом парализует, страх сковывает сердце; конечности отказываются даже по минимуму подчиняться своему владельцу. Глаза застилает кровавая пелена. И в ней Руки с трудом различает, как Уруха обхватывает его и поднимает, похлопывая холодной ладонью по щекам. Он произносит что-то, трясёт хозяина, но Руки его не слышит. Он тяжело, с надрывом прихватывает воздух, запрокинув назад голову; и перед тем, как в глазах окончательно темнеет, он успевает увидеть, как мрачное небо затягивают красные тучи. …Руки приходит в себя на диване в гостиной. С трудом раскрыв глаза и слегка пошевелившись, он медленно приподнимается на локтях. — Очнулись? Встревоженный Уруха сидит рядом; в руках он держит почти опустошённый блистер с таблетками. Наверное, догадался сбегать в спальню, наверх, принести лекарство и каким-то образом впихнуть его хозяину в горло. Руки с тяжёлым вздохом приподнимает ладонь; Уруха заботливо стянул с него перчатки, и на тонких бледных пальцах с длинными чёрными ногтями, естественно, нет и следа страшных ран и крови. Ему опять всё привиделось. — Да, всё в порядке… — он с трудом садится и, пошатнувшись, утыкается носом в плечо зесс. — Прости, что тебе приходится терпеть всю эту хрень. Я уже и сам не понимаю, что со мной происходит… Ему показалось, или на миг на лице Урухи проскользнуло явное злорадство? Но тот осторожно дотрагивается губами до его виска, и страшные мысли отступают прочь. Его ладонь нащупывает подрагивающую кисть вампира и сжимает её. За окном где-то вдалеке в небе взрываются многочисленные залпы фейерверков. Яркие искры разрисовывают разными цветами густые тучи. — Руки-сан, вы можете встать? — с тревогой спрашивает Уруха, опустив на него глаза. — Нам уже пора ехать… Вампир фыркает, с силой встряхнув головой и разлохматив волосы. Плевать, стилисты перед выступлением всё равно причешут его по-своему. — Я в полном порядке. Пойдём. Он всё же слегка опасается идти совсем без поддержки, поэтому хватается за локоть зесс. И даже не противится, когда тот в холле, перед выходом, всё же накидывает на него длинное чёрное пальто. — Кстати, — вдруг произносит Руки, уже очутившись на заднем сидении машины — той самой, из преследующих его кошмаров. Уруха, сунув в зажигание ключ, оборачивается на него; вампир улыбается настолько искренне, насколько только может со своей пустой душой: — С Рождеством. Я помню, что ты считаешь, что это только для людей праздник, а для нас в этом нет ничего необычного, но мне всё же хочется тебе об этом сказать. И…Спасибо за то, что ты со мной. Он видит, как зесс улыбается в ответ, и расслабленно откидывается на кожаные подушки. Какая разница, что нужно этому созданию от вампира — всё равно, когда придёт время, он сам это заберёт, даже не поставив хозяина в известность. И наверняка разобьёт его этим. Но Руки уже знает, каково это — чувствовать себя абсолютно сломанным. И знает, что в этом нет ничего плохого.