Театральный сезон

*** — Ну вот, вот же платок! — Дима настойчиво протягивает Аркадину свой чёрный, идеально сложенный платочек. — Рукавом то зачем вытираешь? — Так прикольнее, — Валерка улыбается и смешит остальных. Автобус должны вот-вот подать и организаторы пересчитывают группу по головам. — Все в сборе, — делает пометку один. — Как все? — удивляется Рене. — Роба нет! Самого то главного! Позвоните Остролуцкому кто-нибудь, а? — А по количеству все отошли, — не унимается организатор. — Я не еду, — откликается Снейк. — Я провожающий! — Слушай, — шепчет ему Валера. — Ну для чего ты попёрся, объясни мне? В такую рань встать и тащиться почти на другой конец города… — Надо, — уклончиво отвечает Дима и косит голубым глазом на Яшку Цвиркунова. Яша моментально теряется и отворачивается. Валера замечает происходящее и немного удивлённо смотрит на Диму. — Хакимов, ты меня ревнуешь что ли? Собственник! А я то думаю, почему ты напросился на проводы, да ещё и собирался дольше меня… — Не ревную, а помечаю территорию, — Снейк снова поглядывает на Якова и, вполне удовлетворённый видом стушевавшегося гитариста «Северного флота», кокетливо строит глазки Валере, хлопая длинными чёрными ресницами. — Я так то тут никому в твоём спектакле не доверяю… Ты будешь по мне скучать? — Дим, я через неделю дома буду, — смеётся Вэл. — Мы с тобой уже девятнадцатого увидимся на «Матричке». — А ты прилетишь? — радостно хватает Хакимов воздух ртом. — Снейк, не устраивай балаган, — хмурится Аркаша. — Ты же прекрасно знаешь, что да. — Я так устал от твоего «Тодда», — вздыхает Дима и тычется носом в Валеркино плечо. Подают автобус, Яша первым заходит в него и садится на противоположную сторону, чтоб не видеть, как директор «Матрицы» будет целовать Аркадина, переплетая свои тонкие ледяные пальцы с его горячими и притягивая таким образом к себе. Цвиркунова передёргивает, как от холода. — Замэрз, Маугли? — Валерка забрасывает сумку на верхнюю полку и шугает Пашку, который уже готов составить компанию Якову. — Иди к Кулику, тут я сидеть буду! Сажинов поднимает руки в знак того, что сдаётся и уходит к Сане в конец автобуса. Внутри у Яшки всходит тёплое солнышко и он улыбается. Отвернувшись, чтоб Валера не заметил улыбки, гитарист дышит на замёрзшее стекло и усиленно ковыряет ледышку пальцем. — Яш, ты на бельчонка похож, — смеётся Валера. — На маленького суетливого бельчонка! Он тянется через Цвиркунова и припечатывает ладонь на то место, где Яков ковырял лёд. От горячей Валериной руки вниз по стеклу течёт капля и оно моментально становится прозрачным. Яшка сидит, прижатый Аркашей к спинке кресла и ласково повторяет про себя: «бельчонок», думает о Валеркиных руках и мечтает, чтоб этот тур-2019 никогда не кончался. *** — Любуешься? — Стася издевательски щурится, наблюдая за директором. Тот моментально блокирует телефон, не досмотрев сторис Sunny. — Вот ещё, — фыркает Дима и потом более миролюбиво добавляет. — Изучаю обстановку. — В стане врага, — заканчивает фразу Матвеева и смеётся. — А со стороны можно подумать, что фанатеешь. — Обязательно! Жду — не дождусь показа в Москве. Куплю цветов и пойду. — Валерке купишь? — Ну почему же Валерке? Всем! Аркадину я и дома подарить могу, а тут такие люди будут: например, Роберт… — Например, Цвиркунов, — перебивает директора Стася. — Такой себе пример, — Снейк трёт переносицу. — Не хочу про него говорить. — Чувствуешь опасность? Снейк едва заметно кивает — от этой девушки всё-равно ничего не скрыть. — Не ожидала, — задумчиво смотрит на Диму Матвеева. — Где ты, а где Яков. Ему до тебя ещё сиять и сиять. — Однако, в данный момент меня это мало успокаивает, потому что он там, а я тут. А Аркаша, к твоему сведению, тоже там. С ним. — Надо было с ними прошвырнуться в тур. — Надо было, — грустит Дима. Стася понимает, что Хакимов и вправду расстроен. — Ой, да ну, Дим! Брось! По твоему, они только рядом оказались — сразу трахаться начали? Снейк окидывает одногруппницу взглядом, не требующим слов и утыкается в телефон, снова открыв сторис Sunny. Из телефона доносится: «Внимание, пожарная тревога! Просьба срочно пркинуть помещение!» — Какого чёрта? — Дима подскакивает. — Грёбанная Пенза! Стас, они горят там! — Звони Валере, чё ты на меня то орёшь? — подрывается следом Матвеева, но Дима уже не слушает её. — Алё, Валер! Что у вас там происходит? Вы что, горите? — Успокойся, — смеется Аркаша. — Никто не горит. Даже дыма нет. — Аркадин, не успокаивай меня, я только что слышал… Снейк осёкся, но Вэл уже ловит его на полуслове: — И где это ты мог услышать, интересно? — У Санни в сторис, — тут же сдаёт пароли и явки директор, и жалобно просит. — Валер, пришли селфач? Я тебя там в сторис не вижу… Я хочу прям удостовериться, что всё хорошо! — Оооспаде, — закатывает Аркаша глаза, но внутри млеет от Димкиной заботы. — Сейчас в вотсап вышлю. Через несколько секунд на телефон Снейка прилетает фотка с места событий. Взволнованный Дима показывает её, зачем-то, Стасе и снова перезванивает. Его верещание слышат все, кто стоит рядом. — Лееер! Ты в лёгкой кофте! У вас же там снег лежит! Ты что, не мог хотя бы шапку захватить с собой, когда эвакуировались? — Sunny, я убью тебя, — шипит Вэл на коллегу, прикрыв телефон рукой. — Как вы меня, все инстаграмные, достали! Группа откровенно веселится. Яша сплёвывает на снег и уходит обратно в гостиницу — всё-равно ж ничего не горит. Кроме Хакимовской задницы в Москве. *** Рене любил всё, что делал Поручик. Даже если это были какие-то нелепые вещицы типа снеговичков на балконе гостиницы посреди ночи. Щиголев курил там и чем-то шуршал — Рене слышал это в своём номере, но выйти не решался, чтоб не навязываться. А потом в ленту прилетела фотка крошечного снеговичка, такого же смешного, как сам Пор и Ренегат снова кусал губу, жалея о том, что не решился составить компанию барабанщику… На телефон, внезапно, приходит сообщение: «Спишь?» Конечно, Леонтьев не спит, а даже, если б спал — он бы проснулся. «Нет.» «Снеговика видел?» «Я даже лайкнул.» «Это ты!» «Он больше на тебя похож!» «Да я прям на телефоне твою фотку открыл и с неё ваял!» «Зачем тебе на телефоне моя фотка, бесстыдник?» — Ренегат беззвучно хихикает, стараясь не разбудить Куликова. Поручик долго молчит. Слышно, как он возится в номере, кашляет там, скрипит кроватью. В конце-концов, Леонтьев не выдерживает и отправляет: «Пошли курить!» Дважды просить не приходится — барабанщик уже открывает балконную дверь и, сметая курткой снег с подоконника, вылезает на свободу из душной комнаты. — Бессмысленное и беспощадное советское строительство, — улыбается Рене, заходя на чужую территорию. — Один балкон на два номера. — Да и звукоизоляция на дне, — Пор закуривает и одной рукой перехватывает дверь, которая совершенно не вовремя открывается. — Яков спит? — Да, вроде. — Ты как? Поручик удивлённо вскидывает глаза на солиста и поспешно отводит взгляд. — Саш… — Саш! Оба смеются и не решаются продолжить. — Блин, развелось Саш: Кулик, ты, я… А как Яша и Паша к нам попали вообще? — В рифму просто: Саша-Яша-Паша. — Теперь понятно, почему Валера не согласился на постоянку. — Господи, Валера, — Поручик морщится. — Не могу на Яшку смотреть. — Ты тоже заметил? — Слепой не заметит только. Ренегат очень хочет сказать, что видимо, Пор, всё-таки, частично слепой, потому что видит, но не всё. Он даже открывает рот, чтоб начать, но не начинает. Изо рта вылетает клубочек пара и исчезает в ночном воздухе. Барабанщик поднимает голову к небу. — Спутник, — он тычет кончиком сигареты, как указкой, в маленькую светящуюся точку. — Спутник в чёрном небе надо мной, мы идем на абордаж, — тихонько запевает Рене. — Но руки в кандалах и за спиной. Всё нормально — космос будет наш, — шепчет ему в ответ Щиголев и делает тот один шаг, который разделял их с Ренегатом. Под куртку барабанщика легко проникает сильная рука солиста и прижимает к себе. — Космос будет наш, — шепотом повторяет Поручик и утыкается Ренегату в шею. *** — Яш, ты с нами? — теребит его за плечо Паша. — Да, да! Сейчас! — Цвиркунов, не глядя, тянется за гитарой и просовывает голову в ремень, не в силах оторвать взгляд от телефона. — Нет, ты смотри, смотри, не отвлекайся! Я про то, что ты после спектакля с нами? — А что после спектакля? — Ну мы посидеть хотели. Не долго, правда, завтра же ещё один. — Не знаю, — Яша мнётся. Хочется посидеть, но Аркадина сегодня нет, а без него не то. Вон он, скачет в «Матрице». Цвиркунов пристально следит за прямым эфиром и кусает губы. — Яш, — снова зовёт его Сажинов, но не получив реакции, безнадёжно машет рукой и оставляет гитариста в покое. Яков чувствует напряжение в Валеркином поведении — это заметно даже на видео, но с чем это связано, понять не может. С виду, на грите всё проходит гладко, чек тоже прошёл без криминала, но Аркадин не в духе. Ренегат бесшумно возникает за спиной Цвиркунова и долго наблюдает за ним, затем вздыхает и так же бесшумно удаляется. Впрочем, Яша бы всё-равно не заметил сейчас ничего. Рене возвращается в комнатушку, служившую «Северному флоту» гримёркой — группа сегодня была отдельно от артистов. Поручик сидит на столе: одна нога на стуле, второй он болтает в воздухе, не доставая до пола. — Ну что? — немного взволнованно. — Потеряли Яшку, — вздыхает Ренегат и, сбросив Сашину ногу, усаживается на стул. Щиголев обвивает фронтмена за плечи и зарывается носом в волосы. — Что делать будем? — спрашивает он то ли у Рене, то ли сам у себя. — Не знаю, — отвечает Леонтьев и поуютнее устраивается в тёплых объятиях Пора. — А давай позвоним Аркаше, позовём с нами отдохнуть? — Да пошлёт он нас подальше, ему сегодня не до посиделок. — Сашк, — улыбается Поручик, — Аркашка парень свой, компанейский! Когда он отказывался то? Да и за спрос денег не берут. — Ладно, — снова тяжело вздыхает Ренегат и набирает Валеру. — Ну что? — нетерпеливо ёрзает на столе Пор и облизывает пересохшие губы. — Что он сказал? — Ты ж слышал всё. — Ну ещё раз! — Сказал, что приедет. Пор счастлив. — Ты то чего улыбаешься, — мгновенно становится суровым Леонтьев и деланно хмурит густые брови. — К тебе что ли Валерка приедет? Или что, мне ревновать начать? — Да нужен он мне! — Щиголев целует Ренегата. — У меня ты есть! — Вот, то-то же! — смягчается фронтмен и переходит на шёпот. — Мы же не скажем Яшке? Пусть сюрприз будет. — Пусть, — Поручик становится серьёзным. После выступления Яша заходит в гримёрку, но наткнувшись на вновь обнимающихся коллег, моментально краснеет и вылетает за дверь. Стучит, как положено и входит снова. — Тьфу, всё никак привыкнуть не могу, что вы… — Не парься, — улыбается Рене. — Всем привет! — раздаётся сзади голос Аркадина и Цвиркунов чувствует, как подкашиваются ноги. *** Звонок застаёт Валеру врасплох. Ренегат бескомпромиссно и настойчиво зовёт его на дружеские и такие внезапные посиделки после спектакля. Аркаша долго мнётся, но фронтмен «Северного флота» неприклонен. В конце-концов, Аркадину ничего не остаётся, кроме как пообещать приехать. Довольный Рене прощается до вечера, а Валера озадаченно чешет лакированную голову и думает, как теперь технично, и без истерик Хакимова, уехать к тоддовцам на банкет. Он становится нервным, много язвит в ответ на вопросы подписчиков инстаграма во время эфира и Дима, конечно же, чуя неладное, сразу после съёмок отводит одногруппника в темноту курилки и прижимает к стене. — Ну? — Что? — Это я хочу у тебя спросить — что? Какая муха тебя укусила? — Не понимаю… — Зато я всё понимаю. Муху зовут Яша? — Нет. — А как? — А что ты к Яше прицепился? Он нормальный парень, знаешь ли… — Валер, — Дима отворачивает лицо на несколько секунд и смотрит в окно, затем вновь буравит гитариста взглядом. — Ты мне то не рассказывай сказки. Я не девочка-фанатка твоя, я Дмитрий Хакимов — не последняя фигура в шоу-бизнесе. Мне доносят и приносят всё, о чём я только попрошу. И информация на твоего Яшу была у меня в первый же день вашего тура. Он ещё и сообразить не успел, что хочет тебя, а мне уже донесли. Валера кривит губы — настолько неприятно это слышать. Сразу перед глазами встаёт улыбчивый, чуть застенчивый Яшка. Бельчонок. Неужели, Дима и впрямь копался в его жизни, изучал? — Снейк, зачем? — Затем, что я не хочу тебя потерять. — Ты не доверяешь мне? — Я не доверяю Цвиркунову. — Так ты с ним или со мной живёшь, я не понял? — С тобой. Но не доверяю ему. — Отлично. Мне всё ясно. Дай пройти, — Валера пытается отодвинуть Хакимова. — Так кто тебе звонил? — не двигается Дима. — Ренегат. — Одного поля ягоды. — Дим, Рене то тебе что сделал? Они вообще с Поручиком, если что! — Да? — Снейк ехидно улыбается. — Надо же! — Действительно, надо же! Тебе не донесли разве? — Меня они не интересовали. — Так ты выборочно? — Нет, но напрягают они меня все поголовно! И Остролуцкий, и Sunny ваш, и Леонтьев вместе с Поручиком. Хотя, Щиголева я, как драмера, уважаю. Но больше всего, — Дима цедит по слогам, сквозь зубы. — Напрягает ваш-Я-ша! — Даа-а, — разочарованно тянет Валера. — Я не думал, что всё настолько запущено! — А как ты хотел? — усмехается Снейк. — За своё бороться надо! Ненавижу твой «Тодд»! Из-за него ты всираешь даже концерты «Матрицы»! — Но сегодня то я здесь! — Удивительно! — Я не твоя собственность, ты не можешь меня привязать к себе, не последний ты человек в шоу-бизнесе, Дима Хакимов! — шипит Валера. — И с моим «Тоддом» тебе придётся смириться, если хочешь сохранить наши отношения. Полюбить его я тебя не заставляю, но смириться — обязательно! Аркадин с силой отталкивает Диму и направляется к выходу, делая по пути предварительный заказ такси. Сразу после концерта «Матрицы», Вэл едет в ДК Горбунова к ждущему его «Северному флоту». *** Посиделки затягиваются, но обстановка настолько тёплая и дружественная, что расходиться не хочется. Много не пьют — хорошо и без алкоголя, но винные бутылки на столах присутствуют. Аркадин с грустью думает о том, что в «Матрице» уже давно нет такой атмосферы. Пожалуй, с того момента, как ушёл Бекрев. Смешливый скромный мальчишка в очках. Валерке не хватало Костяна, по-дружески так. Стася, безусловно, придавала группе сексуальности и несла качественную музыку, но это всё было на сцене. Вне концерта дела обстояли не очень. Глеб давно жил своими новыми увлечениями, таща багаж «Матрицы», как чемодан без ручки. Хотя нет, определённый кайф от группы Самойлов получал, но глядя на то, как после отработанного полуторочасового сета, фронтмен неизменно ютился в углу дивана и ждал, пока закончатся придуманные тамадой Хакимовым интересные конкурсы в виде meet&greet, Валерка мрачнел на глазах и кисло улыбался девочкам и мальчикам в их камеры телефонов. Атмосферой это было назвать нельзя. Матричные пробовали разные варианты: пить и не пить. Остановились на последнем. Уровень веселья был одинаково низким, но на утро хотя бы не трещала голова. Со Снейком тоже творилась какая-то ерунда — докопался же с этим «Тоддом». Сколько лет Валера посвятил Мишиному детищу! Сколько работы проделано было им внутри спектакля! Сколько сезонов отыграл он на сцене бок о бок с музыкантами и вот угораздило Яшку всё обострить. Хотя, причём тут Яша! Отношения Хакимова и Аркадина давно вызывали у обоих ощущение, что всё летит в пизду. Снейк стал пафосным и меркантильным, Аркаша всё так же продолжал работать по любви за копейки, а бюджет был общим. Когда после, почти месячного отсутствия, Валера вернулся домой из тура, Дима, вместо горячего секса, заикнулся про коммуналку и пустой холодильник, и намекнул, что пока Вэл катался и отдыхал, Димочка тут работал, имея ввиду свои несносные «МэдДог» и «ЯнгГанз». Аркадин хмыкнул, прикидывая, сколько стадионов собрал Снейк со своими рокстарами, выложил на стол гонорар за месяц гастролей и позвонил Ренегату с просьбой приютить до завтра. Рене вопросов не задавал и кровать предоставил, за что Аркадин был ему благодарен. Время третий час и официанты в откупленном кафе уже устало смотрят на музыкантов. Паша предлагает ехать к нему, все соглашаются. Пока ждут такси и курят у входа, Яша мелкими шажками передвигается ближе к Валере. Аркадин это видит боковым зрением и в голове всплывает строчка Глебовой песни: «Вот оно начинается!» Валера хоть и уверен, что Цвиркунов хороший любовник, но изменять Хакимову в его планы совершенно не входит, не смотря на ссору. Аркаше жалко бельчонка Яшку, он тянется и поправляет на нём криво надетую шапку. Внезапно, Яков смотрит так, что внутри у Валеры становится жарко. Гитарист узнаёт это ощущение — это загорается огонёк, который в любой момент может перерасти в нормальное такое пламя. И тогда Цвиркунов, окажись он рядом (а он обязательно окажется) прочувствует всю прелесть неправильной любви. Но не сегодня. — Ребят, я домой! — внезапно произносит Аркадин. — День тяжёлый был. Завтра увидимся! Никто его не осуждает, все понимающе хлопают по плечу, обнимают, прощаясь. Подходит Яшка и нелепо тычется ему лицом в шею, когда Валера прижимает его чуть сильнее других. Яков понимает — это пиздец. А Валера пока не понимает, что это: желание сыграть в кошки-мышки или — последние попытки сохранить верность Хакимову. *** — Sunny! Где голова от манекена? Куда ты дел её? — Я не брал! — Не ври, ты там с ней позировал в инстаграме! — Паш, у нас «восьмёрка» не работает опять! Посвети мне! Да не сюда, выше! — Ребят, кто Остролуцкого видел? За кулисами идут последние приготовления к Московскому спектаклю, царит шум и суета. Валера спокоен, но глаза лихорадочно горят. А ещё он замечает, что слишком часто выхватывает взглядом Цвиркунова в массовке. Яша потерян. Ему хочется не думать, не вспоминать и не анализировать, но мозг никак не может начать работать в штатном режиме. Домой вчера не попали ни тот, ни другой гитарист. Аркадин, уже в такси, передумал мириться с Димой и снял себе номер в гостинице, а Яшка так и остался ночевать у Сажинова — слишком жутко ему было оставаться хмельному в одиночестве. Но во время спектакля Цвиркунов забывает о своей внутренней боли, отдаваясь музыке и действию на сцене. От Аркаши не укрывается та страсть, с которой его напарник бросается в каждый новый риф. Валеру самого лихорадит от переизбытка чувств и близости Яшки, такого заведённого и жёсткого. «Так вот, каким ты можешь быть!» — проносится в голове у Аркадина и он, скрываясь за синей ширмой и идя на своё место, касается руки Якова. Яшка тут же вспыхивает и облизывает пересохшие губы. Момент этот, совершенно случайно выводится оператором на большой экран и сидящий в зале Снейк, который и в самом деле купил цветов и притащился на зонг-оперу, готов потерять сознание. — Иди сюда, — шепчет Валера Яшке после выступления и тянет гитариста за собой, поднажав плечом на первую попавшуюся дверь. Оба они оказываются в одной из многочисленных гримёрок Горбушки. Аркадин закрывает дверь и щёлкает выключателем, погружая комнату в темноту. Яша испуганно дышит и медлит, но Валерка сам находит губами его губы и прижимает Цвиркунова к стене собственным весом. Гитарист не задаёт лишних вопросов, но в движениях его сквозит неуверенность. — Расслабься, — выдыхает ему в шею Аркаша и невесомо целует, прикусив следом мочку уха — сыграв на контрасте. Яков рвано выдыхает и прижимается пахом к Валеркиному бедру. Ладони у Яшки горячие, кожа грубая от гитарных струн и для Вэла это совершенно иные ощущения, чем от ледяных пальцев утончённого Снейка. — Господи, — шепчет он, когда рука Цвиркунова проникает в его боксеры. Сам Валера уже давно хозяйничает у Яшки между ног, заставляя того закусывать губу, чтоб не стонать в голос. Комнату наполняют характерные звуки, усиливающие и без того огромное желание музыкантов. Вэл невольно вдохновляется Яковом — в нём сейчас столько нежности и любви, столько счастья от сбывающейся мечты… И Аркаша не решается сделать гитаристу больно, ограничиваясь простой дрочкой: доведя его до оргазма рукой и следом кончая в Яшкину ладошку. *** Хакимов нервно топчется возле гримёрки «Северного флота». Валера немного в шоке — встреча из разряда неожиданных, а потому он застывает в коридоре и сзади на него налетает Яшка. Оценив обстановку, Цвиркунов молча юркает в гримёрку и улыбка исчезает с его лица. Валера продолжает стоять, как вкопанный, Дима приближается к нему и, вдруг, водит носом. Случилось то, чего Снейк так опасался. Помимо лихорадочного блеска карих глаз, Аркашу выдаёт запах. Эту «химию» Дима узнал бы из тысячи. Именно её в их отношениях так не доставало. Давно. — Валер, — Хакимов робко обходит его по кругу, внутри себя надеясь, что ему показалось. — М? — вскидывает голову Аркаша, готовясь к директорской истерике. — Ты был с ним? — голос Снейка дрожит. Обманывать смысла нет. — Был ли я с ним? Был! И знаешь что? А мне понравилось. Я устал быть твоей вещью, Снейк! Я хочу снова стать любимым! Меня уже давно никто так не целовал!.. Валера резко замолкает, потому что видит в голубых глазах Хакимова слёзы. Огромный букет алых роз безжизненно падает на пол из Диминых рук… Яша, уже переодетый, собирает вещи в спортивную сумку. Аркадин, зайдя в гримёрку, устало падает на стул. — Ты куда? — интересуется он у Цвиркунова. — Как куда? Домой. Валера немного озадачен. Ему казалось, что Яшка будет теперь виться за ним хвостом, но ничего такого не происходит. По крайней мере, даже если и хочется гитаристу это сделать, он себя весьма удачно сдерживает. — Ничего не хочешь мне сказать? — Например? — Слушай, ты себя ведёшь так, словно ничего не произошло! — А как я должен себя вести? К тебе твой приходил. Извини, но я всё слышал. Как я себя должен вести? — рот у гитариста кривится и сам он отворачивается к окну. И тогда Валера, повинуясь какому-то внутреннему порыву, встаёт со стула и подходит к Якову. Внимательно посмотрев в его глаза, Аркаша аккуратно берёт Цвиркунова за подбородок и целует в приоткрытые губы. Яшка думает о том, что прозвище «Порочный» Аркадину дали не зря, а Ренегат, невовремя вошедший в гримёрку, бесшумно пятится назад и прикрывает за собой дверь… В целом, все довольны случившимся и лишь Снейк едет в такси, и думает о том, что его мир сегодня раскололся. Только что был целый и вот уже одни осколки. В его мире, недавно целом, был Валера и, хоть последнее время они постоянно не понимали друг-друга, но Снейк был уверен: всегда можно договориться, попытаться заново или начать с начала. Было много совместной и на только, но очень творческой работы. Много того, что они привыкли годами делить на двоих. А сейчас у Димы свои проекты, у Валеры — свои и даже самое, казалось бы, главное, что их связывало — любовь — больше не существует. Дима усмехается, в ушах гремит эхо резкого Аркадинского: «я хочу снова стать любимым!» Снейк хлопает дверцей такси, проходит несколько шагов до подъезда и ему кажется, что вместо льдинок в лужах хрустят остатки разбитых отношений и чувств. Нужно как-то пережить завтрашний Минск… *** Остролуцкий выкладывает в инстаграм фотку со спектакля. Там Коля перемазан пеной для бритья, а в хищном взгляде Роберта, у Коли за спиной, море ненависти — ещё бы — до первого взмаха бритвой цирюльнику Тодду остаются считанные секунды! — Смотри, — Пор поудобнее устраивается на плече Ренегата. — Сколько экспрессии! — Хуессии, — зевает Рене. — Чё я тут не видел? — Ну ты то конечно! А мне сзади не видно ничего, вот хоть тут полюбоваться… Ренегат дважды тычет пальцем в экран и ставит лайк с Поручиковой страницы. — Эй, — возмущается барабанщик. — Я вообще, не собирался лайкать! И Гладских меня бесит так то! Хорошо, что Роб его первым того… зарэзал… — Хорошо не это, а то, что он тебя бесит, — веселится Ренегат. — Потому что если б ты сказал, что он тебе нравится, я б ему в глаз дал. Пор некоторое время размышляет над фразой и взвешивает, настолько ли его бесит Коля, чтоб ему схлопотать от Рене в глаз, потом с серьёзным видом произносит: — Да, пожалуй, он мне нравится. — Э, — моментально подскакивает Леонтьев с кровати, скидывая с себя Щиголева. — В смысле? Потом до него доходит, что Саша пошутил — больно весёлые черти пляшут у того в глазах. Устраиваясь обратно, Рене бурчит: — Ещё раз так пошутишь — я тебе, а не ему в глаз дам! Он снова смотрит на фотку, потом на Поручика и, наконец, хитро улыбается. — Чтоо-о? — не понимает Щиголев. — Тебе не кажется, что эта пена на Колином лице кое на что очень похожа? Пор начинает глубоко дышать и широко открывает глаза, не отводя взгляда от фронтмена. — Хочу так же, — шепчет он. — Я знааал! — торжествует Ренегат и накрывает их одеялом с головой. Под одеялом душно и темно. Поручик тает в умелых руках Леонтьева и прежде, чем его мозг окончательно отключается, успевает подумать, что секс с гитаристом — это охуенно уже хотя бы потому, что такими ловкими пальцами довести до оргазма — ничего не стоит. Но Ренегат не спешит. Он ласкает Щиголева, подготавливая и расслабляя, но в то же время, заставляя возбуждаться и просить большего. — Щекотно, — стонет Пор, когда Рене медленно целуя, спускается от его шеи по животу и вниз. Мурашки сотнями разбегаются по коже и Саша с головой проваливается в удовольствие, лишь однажды замерев от боли — привыкая. — Какой… он… большой, — сдавленно произносит барабанщик и слёзы катятся из уголков глаз. Ренегат испуганно смотрит на Поручика. — Хочешь, остановимся? — Не хочу, — старается улыбнуться Пор. — Я сейчас, дай мне минутку. Леонтьев сцеловывает с него слёзы и пытается не шевелиться. Привыкнув, Саша делает первые неловкие движения бёдрами навстречу Ренегату и боль медленно перерастает в желание. — Господи, — шепчет Рене. — Какой же ты тесный! Как же хорошо… Поручик уже, не стесняясь, стонет в голос. Их спасает только качественная звукоизоляция гостиничного номера, снятого, чтоб побыть вместе. — Саш, Сашенька, — умоляет он, называя фронтмена по имени, что случается не часто. — Я не могу… Я с ума сойду сейчас! Ренегат, не сбиваясь с темпа, перехватывает руку Щиголева, убирает её и самостоятельно, в несколько касаний, заставляет барабанщика кончить. Пор мечется по подушке, забрызгивая ладонь Рене и свой живот тёплым липким семенем. Внутри у него становится совсем узко, мышцы пульсируют. Леонтьев хищно впивается в губы Поручика и, не в силах больше сдерживаться, проваливается следом за ним в мощный и яркий оргазм. *** Щиголеву не спится. Он, хоть и уютно устроился в тёплых объятиях фронтмена, но что-то внутри не даёт уснуть. Волнение перед первым разом, конечно было, но сейчас это не оно, ведь всё прошло замечательно. Ренегат, после, долго баюкал его, нежно обнимал и настолько часто интересовался, всё ли хорошо и не нужно ли принести лёд, что Пор вскипел: — Слушай, может перестанешь? Ты мне ещё скорую вызови! Я вполне смогу жить дальше после того, что мы тут устроили! Задушевных разговоров не получается и вскоре Рене вырубается, стиснув Щиголева в объятиях, а Саше вот не спится. Он осторожно, чтоб не разбудить Ренегата, встаёт с кровати и идёт на кухню. В холодильнике есть минералка и Пор наливает себе немного в пластиковый стаканчик, затем подходит к окну. На улице идёт дождь — декабрь, больше похожий на осень, чётко резонирует с душевным состоянием Поручика. Интересно, пожалеют ли они завтра о случившемся? Он — Щиголев — точно нет! Слишком долго мечтал он об этой близости, слишком сильно боялся невзаимности. Тот вечер на балконе, когда они курили и смотрели на спутник, целиком изменил их жизни. Оказывается, оба хотели одного и того же — быть вместе. Но у каждого из них есть семья… Сзади слышны шаги и на плечи ложатся тяжёлые руки. Пор стоит, не шелохнувшись. — О чём задумался? — куда выше макушки спрашивает Ренегат. Саша пожимает плечами. — Так, ни о чём. — Я же вижу, что тебя что-то беспокоит. Что? Поручик ещё несколько секунд мнётся и, вдруг, выдает, отстраняясь: — Можно попросить тебя об одном моменте? Рене кивает. — Только пообещай обязательно его выполнить! Рене снова кивает. — Пообещай мне вот что, — Щиголев зажмуривается и выдаёт. — Если тебе, вдруг, когда-нибудь станет на меня всё-равно… Пообещай, что я узнаю об этом первым! И, желательно, от тебя самого. Пожалуйста! Леонтьев немного в шоке от такой просьбы. Он меньше всего ожидал услышать от своего любовника мысли о расставании сразу же после первого секса, но послушно кивает и ближе притягивает к себе барабанщика. Уже когда они вновь лежат в тёплой кровати, Ренегат решается спросить: — Саш, а к чему тебя, всё-таки, эти мысли посетили? Поручик пожимает плечами. — Не знаю, просто… Как-то это всё странно. Мне до сих пор не верится, что мы с тобой… И у нас же ещё семья у каждого. Разные города… И вот это всё, что у нас сейчас — оно мешать будет тому, что было до. Когда мы ещё нормальные были. Ну, ты понял. — Я понял, — улыбается Леонтьев. — Я понял, что ты сам не знаешь, чего боишься. Но, в любом случае, все твои опасения напрасны, — а потом не выдерживает и фыркает. — Нормальными мы были? Ишь ты! Можно подумать, сейчас — нет! Некоторое время они молчат. Рене тихонько перебирает волосы на голове Пора и любуется его профилем. Когда барабанщик впадает в дрёму, Ренегат целует его и шепчет: — Ничего не бойся, я с тобой! И города здесь не при чём. Любое расстояние — не помеха! Я люблю тебя. Саша слышит, но ему кажется, что всё это лишь снится… *** Минск. Пять букв. Один концерт. И целая пропасть между «Матричными» гитаристом и барабанщиком. Они сидят всей группой в прокуренной гримёрке и ждут свой выход. Валера бы с радостью отказался играть сегодня, но нужны были деньги — предстояло съезжать от Снейка. Естественно, о переезде Аркаша Хакимову пока ещё не говорит, потому что просто не знает, с чего начать. Яша, хоть и предлагал поселиться у него, но Валера не торопится. Лучше бы какое-то время пожить одному, чтоб не наделать ошибок. Цвиркунов соглашается, что это разумное решение, но после «Тодда» ночевали они в гостинице вместе и на Питер у Валеры были идентичные планы, но уже у Якова дома. В номере Яшка ещё немного дичится Аркадина, а потом, внезапно, берёт инициативу в свои руки, которые, к слову, так нравятся Валерке и из суетливого бельчонка превращается в прекрасного, умелого и достаточно дерзкого любовника. Опыта Валере не занимать, но этот превосходит самые смелые ожидания и кардинально разнится с предыдущими Аркадинскими отношениями. Валера, привыкший в сексе доминировать, причинять боль или удовольствие, почему-то уступает сегодня Якову и ни капли не жалеет об этом. Он насаживается на Яшкины пальцы, выгибается и стонет, а Цвиркунов готов кончить от одного лишь созерцания «Матричного» гитариста. — Господи, Валер, я хочу тебя, — шепчет он Аркаше на ухо и ловит солёными губами серёжку-колечко. — Не вижу проблемы, — Вэл открывает глаза и цепляет Яшу мутным взглядом. — То есть…? — Да! От этого «да» у Цвиркунова по коже бегут мурашки. Он нависает над Аркадиным и входит в узкое и горячее нутро. Вэл снова прогибается в спине и стонет так, что слышит, пожалуй, вся гостиница. Затем скрещивает худые ноги у Яшки за спиной и прижимает любовника к себе, позволяя войти на всю длину. Яков довольно резко начинает двигаться, задевая членом Аркадинскую простату и грубоватыми подушечками пальцев зажимая ему соски. Валерке нравится этот дерзкий ритм и то, что Яшка сверху. Дима редко пользовался случаем, предпочитая пассив. Ну да и ладно, к чёрту Диму! Предугадывая скорый финал партнёра, Вэл обхватывает рукой свой член и принимается водить ей вверх-вниз, готовясь кончить одновременно. Цвиркунов не закрывает глаза. Он смотрит, как ласкает себя Валерка: как головка члена, вся скользкая — то появляется, то исчезает в его ладони. Как закусывает он нижнюю губу. Как рвано движется его грудная клетка и как призывно раскрыты бёдра навстречу удовольствию. Яша ещё ускоряет темп и в несколько толчков достигает оргазма, заполняя Аркадина спермой. Следом кончает Валера и едва сдерживается, чтоб не выдохнуть такое привычное в эти секунды: «Дима-а». Нет, не Дима! — Яш, ты охуенный, — Аркадин целует Яшку и устраивается у него на груди. Не думать о Диме! Цвиркунов улыбается и этой ночью ему хорошо, как никогда, и не хочется отпускать Аркашу в Минск. Валере сейчас тепло от этих воспоминаний: от того, как Цвиркунов боялся дышать, когда Вэл засыпал. От того, как утром смотрел глазами, полными восхищения… Аркадин достаёт телефон, чтоб отправить Яшке что-нибудь милое, но заскучавший Самойлов отвлекает его. — Ужасней истории вы не найдёте и нету баллады печальней на свете, — затягивает Глеб, специально фальшивя и косясь на сидящих по разным углам, музыкантов. Дима смотрит так, что Глеб замолкает. Валера ухмыляется. Некоторое время царит молчание, которое прерывает Стася: — Вы как собрались выступать то? — Меня тоже этот вопрос волнует сегодня, — кивает Самойлов. — Как, как? — фыркает Валера. — Молча! — Это мы уже заметили. — Ну и вот, зачем тогда спрашиваете? — Валееерочка, — завывает Матвеева. — Поговори с Димой? Валера усмехается, достаёт из вазочки карамельку и оборачивается на Снейка, протягивая: — Конфетку хочешь? — Да пошли вы на хуй со своей конфеткой, — подрывается с кресла Хакимов и выскакивает из гримёрки. *** — Я в душ, — Аркаша целует Яшку и, приобняв за бёдра, хищно шепчет. — Ты со мной? Цвиркунов чувствует, как низ живота начинает сводить, однако от душа отказывается: — Иди, я потом! — Как хочешь, — немного расстроенно пожимает плечами Валерка и, достав из чемодана полотенце, идёт в ванную. — Эй, — тормозит его Яша и указывает на гастрольное полотенце пальцем. — Ты чего? Сказал бы, я б тебе дал! — А я намекал, — смеётся Валера. — Ты сам отказался. — Да я про полотенце, — улыбается Яков в ответ. — А я нет! Помоюсь и дашь! — Извращенец, — фыркает Яшка и, изловчившись, стягивает у Аркаши с плеча махровую ткань, а потом душевно проходится ей по Валериному заду. Вэл пытается увернуться и цепляется за другой край полотенца, потом тянет Яшку на себя, за секунду скручивает ему руки и прижимает к стене. — Дерзить мне вздумал? — Аркаша дышит тяжело и глубоко, произносит слова Цвиркунову в губы, а потом, не дожидаясь ответа, целует. Они занимаются любовью прямо в коридоре, рядом с брошенными дорожными сумками, позабыв про душ. Яша сидит на полу, прижавшись к стене спиной, а Валера — на нём сверху. Так у него получается задавать ритм самому и дольше сдерживать Яшку, не давая кончить. Секс с Цвиркуновым похож на марафон, в котором победителями станут оба. Аркадин прижимается вспотевшим лбом к Яшиному виску и, дотянувшись, хватается зубами за серёжку в его ухе. Яков рычит, толкается сильнее и, прижав Валерку за бёдра к себе, кончает, прикусив его за шею. Вэл просовывает руку между собой и Цвиркуновым, обхватывает свой член, но Яша не даёт ему кончить. Он заваливает «Матричного» гитариста на пол и ртом накрывает его плоть. Валерка закусывает губу от невозможности больше терпеть. Яшка делает всё настолько по-мужски и властно, обжигая кожу горячим дыханием, покалывая щетиной и даря невероятные ощущения от мозолистых подушечек пальцев, что Аркаша сдаётся без боя. Толкнувшись Якову в рот ещё несколько раз, он хрипло стонет и, запрокинув голову назад, проваливается в бурный оргазм. Отдышавшись, Валера целует гитариста, в благодарность за головокружительный секс и исчезает в ванной. До Яши доносятся оттуда шум воды и негромкое Аркадинское пение. Гитарист улыбается и натягивает на себя домашние футболку и штаны. Но счастье длится не долго: на столе оживает Валеркин телефон — там входящий от Хакимова. Яшка косится на светящийся дисплей и не выдерживает — тянется к гаджету. — Да. — Валер? — жадно зовёт Дима и осекается. — Нет, не Валер, — сухо отвечает Цвиркунов. Снейк молчит несколько секунд, а потом, словно извиняясь, произносит: — Я просто хотел узнать, как он долетел… — Прекрасно, — скалится Яшка. — Встретили, накормили, щас спать уложим. — Яш, — грустно и тихо начинает Хакимов. — Ты же понимаешь, что это не надолго. Он не любит тебя. Зачем мучиться? — Я тебя забыл спросить, — фыркает гитарист. — Яш, я вполне серьёзно. У него регулярные интрижки на стороне. Ты — просто очередная. Будь готов к тому, что он закончит всё так же резко, как начал. — Всегда готов, — сквозь зубы отвечает Яшка по-пионерски. Снейк усмехается. — Не веришь? Потом не говори, что я не предупреждал тебя. Он всё-равно вернётся ко мне. — Дим, — Цвиркунов медлит. — Знаешь, я понимаю всё. Я не дурак. Но дай мне побыть счастливым хотя бы эти несколько дней. Хакимов пожимает плечами — дело хозяйское. Яша сбрасывает вызов, раздумывает несколько секунд и удаляет его из списка входящих. Затем кладёт телефон на место и, обхватив руками голову, смотрит в одну точку, слушая, как в ванной льётся вода. *** Ренегат возвращается из магазина и вручает Поручику пакет с едой. — Я Яшке звонил. — Ага. И чё? — Щиголев суёт нос в пакет и изучает содержимое. — А печеньки где? — Там они, твои печеньки. Голос мне его не понравился. — А чё у него с голосом? — Пор перестаёт шуршать найденной упаковкой и замирает. — Не знаю. Грустный он какой-то, хотя они с Валерой сейчас. Не нравится мне это всё. Я уже жалею, что мы Валерку тогда позвали. — Я тебя не понимаю, если честно, — Поручик набил рот печеньем и теперь собирает крошки, вылетевшие оттуда во время разговора. — То ты был «за», теперь ты «против». Яшка взрослый, сам разберётся. — Много вы, взрослые, понимаете? — фыркает Рене. — Пока вас не ткнёшь носом… — А вот щас обидно было, — Щиголев засовывает недоеденную печеньку обратно в упаковку и отворачивается. — Нет, всё определённо было зря, — снова, себе под нос, повторяет Леонтьев. — Таким темпом ты скоро и про нас такое скажешь, — вздыхает барабанщик. — Сдурел что ли? — подскакивает Ренегат и не выдерживает. — Саш, давай начистоту! Знаешь, почему я в одиннадцатом году вернулся в «Король и шут»? Поручик мотает головой. — Из-за тебя, Саш. Ты думаешь, я бы не прожил на тот доход, который у меня был? Прожил бы. А без тебя — нет. Да, мне понадобилось пять лет, чтоб это осознать и ещё восемь, чтоб решиться. Но я не для этого проходил весь путь — не для того, чтоб переспать с тобой и кинуть! Я люблю тебя, Саш! Щиголев оторопело хлопает глазами, потом опускает взгляд и щёки его заливаются румянцем. — И я, — шепчет он. Ренегат прижимает Пора к себе и целует в макушку, в приливе нежности. Но на спектакле подозрения Ренегата подтверждаются — Яшка сам не свой. Леонтьев отзывает одногруппника в сторону и, приобняв за плечи, интересуется, всё ли в порядке. Яша пытается улыбаться и утверждает, что всё прекрасно, просто он немного приболел. Рене, конечно, понимает, что гитарист ему врёт, но не пытает больше, а лишь наблюдает. Выводы, сделанные из увиденного, его озадачивают ещё сильнее: Валера совершенно счастлив и оказывает Цвиркунову всяческие знаки внимания, но Яшка принимает их уже не так, как, например, позавчера, а как-то вымученно. Ренегату становится грустно. Уже лёжа в гостинице, он вновь пытается поделиться с Поручиком своими мыслями: — Саш, у него произошло что-то, я чувствую. — У кого? — Щиголев почти дремлет, но слыша голос фронтмена, открывает один глаз. — У Яшки. — Да блять, — вздыхает Пор. — Я думал, ты забыл. — Нет, помню ещё, — косится на него Ренегат. — Реник, давай спать, — барабанщик укладывается поудобнее. — Яшка — наш друг, но в его душе, равно, как и в кровати, нам с тобой делать нечего. А на другом конце Питера Яков лежит и смотрит в потолок. — Яш, — тихо шепчет ему Аркадин. — Что с тобой? Ты сегодня сам не свой. — Свой, — бурчит Цвиркунов и лезет Валерке под руку. Вэл не пристаёт с вопросами, а обнимает и ждёт, когда гитарист сам скажет. Так оно и получается. — Спишь? — зовёт его Яков через какое-то время. — Неа. — Валер… — Что? — Аркаша целует Яшку в висок. — Тебе Хакимов звонил сегодня. Происходит то, чего Цвиркунов боялся сильнее всего — Аркаша вздрагивает. — Когда? — Ты в душе был. Я ответил на звонок. — Вот как? — Валера приподнимает одну бровь и, не мигая, смотрит на светлое пятно на стене, от фонаря. В пятне пляшет тень от ветки за окном. — И что, вы поговорили с ним? — Да. — О чём? — Он предупредил меня, что я — твоя интрижка. Очередная. — Ох уж этот Хакимов, — вздыхает Валера. — И именно поэтому ты весь вечер грузился? — Ну да, — поднимает Яша на Аркадина глаза и Вэл понимает, что гитарист всё это время не дышал. — Ты хочешь от меня услышать что-то конкретное? — интересуется Валера. — В целом — нет. Мне просто неловко, что я обманул тебя, ответив с твоего телефона твоему… — Бывшему, — помогает Валера Яше произнести это слово вслух. — Ну ответил и ответил! Подумаешь, трагедия! Спи давай! Яша облегчённо выдыхает и обняв Аркашу, засыпает. А Валера так до утра и не может сомкнуть глаз. *** У Хакимова внутри всё болит. Он ощущает эту боль с каждым вдохом. Болят рёбра, грудная клетка, позвоночник… Не знай Дима, что это нервное — думал бы, что его отпиздили. За эти дни Снейк выкуривает столько, сколько не курил ещё никогда. Пару раз он, опомнившись, ловит себя на мысли, что просто прикуривает новую сигарету от старой. Айкос свой, директор благополучно куда-то проебал. Лицо, и без того бледное от природы, приобрело теперь землистый вид. Без Аркадина всё не то и не так. Дома — пусто. В душе — пусто. Тело сводило судорогой от невозможности обнять, кровать была холодной. Дима бесцельно слоняется по квартире, натыкаясь то на Валеркину кружку, то на брошенную рубашку, то на часы, которые гитарист оставил в Минске, позабыв — спеша в аэропорт. Хакимов любовно подобрал тогда потерю и, тяжело вздохнув, нацепил себе на руку. Браслет жёг запястье воспоминаниями. Было очень больно. Снял. Теперь они лежат на письменном столе. Снейк долго решался, прежде чем набрать Валеркин номер. Он даже придумал причину — узнать, как Аркаша долетел до Питера. Но трубку взял не Вэл, а Цвиркунов и Хакимова понесло. Не то, чтоб сейчас он об этом сожалел — нет. С «Северным флотом» он дружил вынужденно и угрызения совести его не мучали, но Валера… Неужели, он сам не мог ответить? Хочется мести и Дима звонит Лембергу. — Чем занимаешься? — без приветствий и прелюдий. — Ничем, — наигранно зевает Илья. На самом деле, каждая жилочка его тела сейчас напряжена. Снейк звонит не часто. Ещё реже — по личным вопросам или с просьбой о помощи. Элайдажа ценит такие звонки особенно и готов срываться для любимого директора хоть за подснежниками в декабре. — Приезжай, пива попьём, — невинным голосом начинает Хакимов. — Ага, а Валера? — Лемберг морщится, вспоминая, как гонял его Аркадин на «Нашествии», заметив Илюшины взгляды в сторону Снейка. — Нет Валеры, — вздыхает Дима. — А где он? — живо интересуется Элайджа и глаза его поблёскивают. — Приедешь — расскажу. — То есть ты меня зовёшь, чтоб я твоей жилеткой поработал? — догадывается Спирин. — А чего ты ожидал, — сквозь зубы шипит Хакимов. — Чтоб я тебе напрямую сказал: «Приезжай — поебёмся»? — Тише, тише, — вздрагивает Лемберг. — Не ругайся, я скоро буду. — В аптеку заедь, — распоряжается Снейк и бросает трубку. Илья тащится на другой конец Москвы и мысленно благодарит Аркадина и Цвиркунова за подаренный вечер. — Иди сюда, — Хакимов даже толком не даёт гитаристу переступить порог квартиры и набрасывается коршуном на растерянного Элайджу. Он тащит бедного Лемберга в комнату, на ходу снимая с него пуховик, разматывая шарф… Когда музыканты оказываются возле кровати, Дима кивает: — Ложись! — Я можно, хоть кеды сниму? — как-то жалобно произносит Илья и начинает разуваться. — Быстрее, — нервничает Снейк. — Да что за спешка то такая? Посидели бы, выпили… Но видя лихорадочный блеск в глазах директора, Лемберг замолкает и раздевается. Дима даже не понимает, больно сейчас Илюхе или нет. Он вколачивается в тело партнёра и думает о чём-то своём. Элайджа закусывает нижнюю губу, чтоб не кричать, но не стонать, чтоб не раздражать Снейка, у него, всё-равно, не получается. Гитарист обхватывает рукой свой член, пытаясь хоть как-то доставить себе удовольствие. Разрядка, всё-таки, наступает и Илья, выдохнув «Дии-им!», кончает, закрыв глаза. Снейк приходит к финалу через несколько минут. Элайджа терпеливо ждёт, пока директор насытится и, почувствовав, как пульсирует внутри Димин член, облегчённо выдыхает. Они лежат на кровати, курят. С одной стороны, Илья даже счастлив: пусть первый раз оно всё вышло так. Главное, что он был, этот первый раз! Разумеется, потом они притрутся друг к другу и всё будет хорошо! Докурив, Лемберг устраивается поудобнее возле любовника, но голос Снейка вытаскивает его из собственных мыслей: — Вызывай такси. — Что? — не сразу понимает Илья. — Я хочу, чтоб ты уехал, — коротко бросает Хакимов. — Дим, это было даже хуже, чем жилетка для утешения, — нижняя губа Спирина начинает трястись. — Я думал, конечно, что мы переспим, но что это будет так… Почему ты шлюху себе не заказал? Почему я?! — К шлюхе Валера ревновать не будет. А ты ему — как кость поперёк горла. — Ну ты и мразь, Снейк, — Лемберг натягивает джинсы и сверкает глазами, полными слёз. Он молча уходит, закрыв за собой дверь в квартиру — Хакимов даже не провожает его. Возле подъезда гитарист опускается на скамейку и тихонько скулит от боли и обиды. А внутри квартиры, в полной темноте, лежит на кровати Дмитрий Абдулович Хакимов: звезда рока, директор четырёх групп и хозяин собственной жизни — лежит, обхватив голову руками и сжавшись в комок. Слёзы беззвучно текут по его щекам. Ничего, кроме физической разрядки, сегодняшний вечер ему не принёс. На душе стало ещё противнее! — Валера, Валерочка, — шёпотом зовёт он Аркадина и гладит пустую половину кровати. — Прости меня! Пожалуйста, возвращайся. *** Яша и Валера идут по торговому центру. Сегодня весь день оба музыканта свободны и потому договорились съездить по магазинам в поисках подарков к Новому году. — Димке что брать будешь? — интересуется Цвиркунов. — Ничего не буду, — отмахивается Аркадин и косится на ювелирный справа от себя. — Валер, ну так нельзя, — миролюбиво замечает Яков. — Это праздник! А Дима, я уверен, ждёт подарок. — Дима всегда что-то ждёт, — хмыкает Вэл. — Ничего, пусть ждёт. А ты с чего, вдруг, таким добрым стал? Он обнимает Яшку за плечи и притягивает к себе. Яша улыбается. От него пахнет яблочной жвачкой и какой-то невероятной свободой. — Не знаю, настроение хорошее просто. Новогоднее. Хочется какие-то чудеса делать. И пофиг, что снега нет! — Ну, на чудеса у нас с тобой отдельные планы на вечер, — шепчет Валера и, оглянувшись мельком по сторонам, дёргает Яшку зубами за серёжку в ухе. Низ живота приятно тянет, Цвиркунов краснеет и улыбается ещё шире. — Какие люди! — раздаётся за спиной. Ренегат и Поручик сегодня тоже решили посвятить себя шоппингу. — Нигде от вас покоя нет, — наигранно ворчит Пор. — От нас нет? — хохочет Аркаша. — Мы вас даже не трогали! Валили бы мимо, своей дорогой, чё подошли то? — Реник, нам не рады, — дует щёки барабанщик. — Пойдём отсюда! Можно подумать, торговых центров у нас мало. — Можно подумать, — Валера хватает Щиголева за рукав. — Стоять! Музыканты ещё какое-то время общаются, громко смеются и их начинают узнавать прохожие. — Пойдёмте, выпьем кофе, — предлагает Рене после очередной фотографии с поклонником. — Чёт меня всё это не прикалывает. — Да не, мы это, вообще пойдём, — Яшка хватает Валеру под локоть. Ему не терпится оказаться дома, наедине с Аркашей. — Ну, тогда с наступающим, — Ренегат пожимает гитаристам руки и обнимает на прощание. Валерка вздрагивает в объятиях Рене, глядя ему через плечо. Там, вдалеке, возле ювелирного стоит Снейк! Аркадин морщится и фокусирует зрение. Нет, показалось. «Господи, ну когда же уже отпустит?» — вздыхает Вэл и, схватив Яшку, ретируется из проклятого торгового центра. — Чё думаешь? — грустно смотрит Поручик вслед уходящей паре. Леонтьев пожимает плечами. Дома у Цвиркунова тихо. Слишком тихо. Перестали работать настенные часы, которые разбавляли тишину тиканьем. — Я сейчас гляну, что с ними, — кричит с кухни Аркадин. — Батарейку, наверное, заменить надо. Проходя мимо Яшки, зависающего в кресле, Валера машинально смотрит тому через плечо. Вообще, у них с Димой это было в порядке вещей — совать свой нос в смартфоны друг-друга: за столько лет всё стало общим. Яшка медленно листает ленту и в этот момент, как раз, долистывает до нового Диминого поста. Снейк там очень хорош и Яков, невольно, любуется на соперника. Валера теряется, да так, что проливает из кружки чай, который заварил и нёс Цвиркунову. Яша вздрагивает и поднимает на Аркашу печальные глаза. — Я уберу, — суетится Аркадин. — Затру сейчас! Ты чего? Я новый заварю! Он направляется к выходу из комнаты, но Яшка хватает рукой его запястье. — Стой! Валера замирает. — Едь к нему. — Что? — Валер, я же не дурак. Я понимаю всё. Уезжай, пожалуйста! Только, если поедешь — давай сейчас. Не жди утра. Я не выдержу! Аркаша опускается на диван и смотрит на Яшку, не мигая. Это было очень неожиданно. — Яш, ты что такое говоришь? — начинает Валера. — Куда я поеду? Зачем? — Валер, — вздыхает Цвиркунов. — Ты его каждую ночь зовёшь во сне. Я сначала думал — показалось, но нет. Извини, я не хочу так больше. Это слишком больно. Аркадин не знает, что ответить. Он сжимает в пальцах кружку так, что она вот-вот лопнет. — Иди, пожалуйста, — шепчет Яшка и отбирает кружку. — Соври ему, что никогда так больше не будешь. Скажи, что любишь его. Только не смотри так на меня! Не смотрии-и! Цвиркунов отворачивается. Валера встаёт и идёт в коридор одеваться. Он не знает, простит ли его Хакимов, но Яков прав в одном — так больше нельзя. — Яш, закройся! Тишина. — Яш? Ни звука. И даже эти дурацкие часы не тикают… Медленно закрыв за собой дверь в квартиру, Валерка спускается по подъезду, до сих пор не веря в происходящее. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее сменяют друг-друга события: подъездная дверь. Такси. Дорога в Пулково. Ближайший до Москвы. И вот Аркадин уже взлетает над вечерним Питером, стараясь не смотреть на его огни и не думать о том, как Яшу там накрыло одиночеством. *** Снейк сидит в тёмной кухне и смотрит Питерский «Тодд». Валерка счастливый и с улыбкой, как у Чеширского кота, отжигает на сцене так, словно это его личный бенефис, затмевая Роберта, Яшу, Ренегата… На глаза директора сами собой наворачиваются слёзы от обиды. На Аркашу — хули он такой радостный, когда Диме так плохо. На Яшку — увёл мужика и доволен! Хакимов размазывает их кулаком и жалеет себя любимого, не сразу расслышав, как в замочной скважине поворачивается ключ. Сердце мгновенно ухает вниз и дико долбится о рёбра. Дима резко закрывает ноутбук, погружая кухню во мрак, но Валера успевает уловить знакомую мелодию. Душа наполняется болью. Он замирает в коридоре и перестаёт дышать. Снейк на цыпочках крадётся ко входной двери и вздрагивает, наткнувшись прямо перед собой на тёмный силуэт. — Ты? Зачем ты пришёл? Вещи? Валера молчит. Он видит, как в темноте блестят у Хакимова глаза. Чувствует, как трепещут пушинки на голове барабанщика. Ощущает каждой клеточкой тела, как дрожит Снейк, внешне оставаясь спокойным. — Валер? — испуганно зовёт его Дима, не получив ответа. — Я пришёл к тебе, — шепчет Аркадин. — Хочешь — можешь меня ударить. Выгнать. Можешь проклясть. Но я всё-равно никуда не денусь. Я хочу быть с тобой. Хакимов собирается сказать что-то типа: «Надо же, как у Наутилусов», но слова застревают в горле. Он молча делает шаг навстречу Валерке и обнимает его, просунув свои худые трясущиеся руки под Аркашино пальто. — Я не хочу тебя проклинать, — Снейк тычется губами в горячую Валеркину шею. — Я хочу тебя! Просто хочу! Рядом! Навсегда! Валера осторожно берёт Диму за подбородок и поворачивает к окну. Там луна и в её мягком свете директорские глаза кажутся бездонными. «Соври ему, что никогда так больше не будешь. Скажи, что любишь его», — вспоминаются Аркаше Яшкины слова. Но зачем же врать, если и правда любит? — Дим, — тихо, словно их могут услышать. — Прости меня. Я такого наворотил… — И ты меня прости. Я тоже! — Не рассказывай, я не хочу знать! Я люблю тебя, не смотря ни на что! Аркаша прикладывает к губам Снейка палец, давая понять, что слова не нужны. Хакимов невесомо целует грубую от струн подушечку и тянет гитариста за собой. Тела их сплетаются на широкой кровати в тугой клубок. Валера ласкает Хакимова, проникает в него, и начинает медленно и плавно двигаться. Голова идёт кругом, в глазах всё мутное и невозможно сфокусироваться, хотя оба музыканта трезвы. Снейк насаживается сам, заставляя Валерку входить до упора и призывно смотрит в глаза. — Сладкий мой, — шепчет ему Аркаша и втягивает Димин указательный палец в рот, имитируя минет. Хакимов стонет, поскуливает и катается под Валеркой, изнемогая. Вэл несколько секунд любуется обнажённым и таким зависимым от него директором, а потом обхватывает рукой член Снейка и принимается быстро водить ей вверх-вниз. Дима уже не стонет, он зовёт Аркашу во весь голос: — Валее-ер, пожалуйста! Я сейчас умру. — Не умрёшь, — выдыхает ему в рот Аркадин и впивается в губы хищным поцелуем. В ладонь ударяет вязкая горячая струя. Дима рычит и судорога оргазма пробегает по его телу. — Давай, мальчик мой, — шепчет он Валерке и ритмично начинает двигать бёдрами. Аркаша подстраивается под этот ритм, просунув под голову Снейка подушку и вколачиваясь в узкое нутро барабанщика. Дима играет мышцами и сжимает Валеркин член в себе, с обожанием разглядывая, как Аркаша закатывает глаза и запрокидывает голову, хватая ртом воздух. — Я… Всё… Больше… — Вэл не успевает договорить и Хакимов чувствует, как внутри него растекается Валеркина сперма, а сам гитарист через несколько секунд обессиленно падает сверху на Диму. Потом они ещё какое-то время лежат и Аркаша тихонько перебирает Снейковы пальцы, аккуратно зажимая его широкие костяшки. На душе у него спокойно и легко. Снейк тоже счастлив: почти мурлычет и незаметно для себя, засыпает… *** — Яш, поешь, — Ренегат подвигает гитаристу тарелку с кашей, потом берёт в руки ложку и, зачерпнув кашу, несёт её ко рту Якова. Цвиркунов поджимает губы и манка с ложки бежит по его подбородку. Поручик, торчащий в дверном проёме и наблюдающий за этим действом, протягивает полотенце, снятое с плеча. Ренегат вытирает Яшкину щетину и предпринимает вторую попытку накормить гитариста. — Саш, — тихо зовёт Поручика Яков. — Поменяй батарейку в часах. Цвиркунова, через два дня после Валеркиного отъезда, Ренегат и Пор обнаружили в квартире в той самой позе, которую он принял, когда за Аркадиным захлопнулась входная дверь. Яшка лежал на диване и смотрел на стену перед собой. По ночам на этой стене плясала тень от ветки в свете желтого фонаря. Днём на ней висели неработающие часы. Сколько сейчас времени — Яков не знал. Смартфон, периодически где-то вибрирующий, через сутки сдался и заглох. Когда Яшка перестал отвечать на звонки — одногруппники забили тревогу, но когда автоответчик объявил, что Цвиркунов не абонент, Пор и Рене решили ехать без предупреждения. Дверь в квартиру была не заперта и у парней сердце ухнуло вниз, но всё оказалось менее страшно — Яшка был жив, только общаться не хотел. Точнее, он не особо сопротивлялся общению, а просто молчал и на одногруппников не смотрел. Накормить гитариста у Ренегата так и не выходит. Поручик юркает на кухню и фронтмен, отставив тарелку, идёт следом. — Ну что? — Пиздец. — Это я без тебя вижу. Щиголев упирается лбом в плечо Леонтьева и мечтает, чтоб всё это оказалось сном. Чтоб не было никакого Аркаши и Яшка вновь был прежним. Рене обнимает барабанщика и выдыхает ему горячий воздух в макушку. — Дежурить будем возле него? — Жить сюда переехать? Да он убьёт нас — на черта мы ему тут сдались! — Вот когда встанет убивать, тогда считай, выздоровел. Показатель своеобразный! — Ренегат гладит бороду. — Нет, ну переехать — это одно. Но у нас же «Фрост» на носу. Нужна подготовка! — Думаешь, Яшка не сыграет? — Ты сам говорил, что нам важно качество звука, — выворачивается Пор из Леонтьевских рук. — А теперь что? Не важно? — Ребят, — безжизненная фигура Яшки, держась за стенку, возникает в кухне. — Езжайте к себе! Со мной всё норм! И «Фрост» сыграем, и море всего ещё! Давайте, давайте! Он, практически, через силу выталкивает музыкантов из квартиры и дождавшись, когда в парадной стихнут шаги, направляется к аптечке. Четыре полных блистера Яшка выдавливает на стол, сгребает таблетки в горсть и отправляет в рот. Давится. Запивает сначала водой, потом хватается за водку. В двери стучат. — Идите на хуй, дома никого нет, — зловеще хохочет гитарист и снова прикладывается к бутылке. Стук усиливается. Яшке кажется, что это ему стучат уже прямо в черепную коробку. Грохот стоит такой, что трескаются стёкла в окнах, посуда в шкафу дребезжит и скачет по полочкам. Цвиркунов обхватывает голову руками и падает на пол. — Прекратите стучать! Я не открою! Пошли к чёрту! Лопаются рюмки в баре. Часы, вставшие три дня назад, падают со стены и по циферблату моментально проходит трещина. Яшка отключается. В себя он, всё-таки, приходит и первое, что видит — озабоченное лицо Пашки. Мутное. Едва уловимое. На фоне белых стен. — Пить, — шепчет Цвиркунов, слабой рукой комкая казённую простынь и снова отключается. Сажинов приводит доктора. Тот что-то помечает себе на листах, осматривает Яшку и уходит. Паша тянется за водой и ставит её рядом — ждёт, когда гитарист снова придёт в себя, чтоб напоить. — Ты зачем здесь? — доносится до Павлика голос Яши. Он вздрагивает и понимает, что задремал, пока ждал. — Ты пить просил, — клавишник протягивает одногруппнику бутылку с трубочкой и чистой водой. — И ты принёс, да? — Цвиркунов делает два больших глотка, возвращает. — Не говори только, что ты моим водоносом заделался. — Дурак, — грустно улыбается Пашка. — Я тебе дверь в квартиру сломал. У тебя пена изо рта шла. — Не вижу связи, — Яков закрывает глаза, давая понять, что разговор окончен. — Я уже три дня возле него сижу, — жалуется Поручику и Ренегату Сажинов, после того, как эти двое выходят ему навстречу из палаты. — А он всё со мной, как с клавишником «Северного флота» и ни влево, ни вправо. — Москва не сразу строилась, — хлопает его по плечу Рене. — Яшка чуть кони не двинул из-за Аркадина, а ты хочешь, чтоб он тебе на шею кинулся сразу, как в себя пришёл? — Аркадин, — закатывает Павлик глаза. — Не произноси это имя! Музыканты уходят, Сажинов усаживается на пластиковом стуле возле палаты, давая время Яше побыть одному. Мимо него проносится вихрем, в незастёгнутом халате Валера, с пакетом вкусняшек. Но заметив клавишника, резко тормозит. — Как он? Я зайду? — Нет, не зайдёшь, — Павлик в два прыжка перекрывает Аркаше дорогу в палату, подперев спиной дверь. — Паш, ты чего? — теряется Валера. Яшка в палате закусывает до крови губу. — Я? — Сажинов ухмыляется. — Я ничего, Валер! Не лез бы ты сюда лишний раз — нам тебя ещё в «Тодде» терпеть! Хотя, после всего, будь Горшок жив, вряд ли бы ты играл там! Но не мне судить. Клавишник замолкает и, вдруг, произносит: — Катись к своему Хакимову, бога ради! Не мешай людям! — Это кому, — Аркадин скалит рот. — Тебе что ли? — Мне, Валер, — вскидывает Паша голову. — Я люблю его! Люблю, слышишь? И сейчас, пока он там лежит, за него ответственность несу я! Я нашёл его в квартире, наглотавшегося таблеток! Я ему голову держал! А ты где в это время был? Пошёл вон, Аркадин! Сажинов указывает рукой на дверь в конце коридора, которая ведёт на улицу. — Свободен! Валерка решает, что разумнее будет не связываться. Он ставит пакет с передачкой на стул и уходит, чувствуя себя последней скотиной. Яша замечает, что не дышал, только тогда, когда Пашка входит в палату. — Мы тебя разбудили, — грустно замечает он, садясь на гостевой диванчик, напротив Яшкиной кровати. — Прости. — Паш, — Цвиркунов с трудом подбирает слова. — Это правда? — Что? — Что ты Валере говорил? — Конкретнее? — у Пашки холодеют пальцы. — Что ты любишь? Сажинов опускает глаза. — Паш, подойди, — просит Яшка и берёт клавишника за руку. — Прости меня. Я не должен был… — Всё хорошо, — Сажинов не отнимает руки, но и в глаза не смотрит. «Я хочу снова стать любимым», — вспоминает Цвиркунов фразу, которую Валерка кидал тогда Снейку в лицо. А как это — быть любимым? Когда засыпают с твоей водой в руках? Или когда держат твою голову, трясущуюся в конвульсиях? Или когда воюют против всего мира за твоё спокойствие? — Паш, если ты подождёшь немного, я думаю, у нас всё получится, — улыбается Яков и видит, как начинают светиться счастьем глаза клавишника.