День старых сновидений

      Снега за окном не было. Ни единой снежинки.       Не то чтобы это могло испортить праздник ещё больше — Изабелла уже была не в том положении, чтобы лепить снежных баб или кидать снежки (пусть об этом ей и приходилось напоминать себе). По правде говоря, это был первый её День старых сновидений¹, который она праздновала вдали от дома, будучи теперь не княжной Изабеллой Ахортон, а леди Изабеллой Астарн. Теперь — мать и тётки твердили ей это ещё до замужества — ей следовало ещё больше заботиться о своей репутации и уж тем более не опускаться до ребячьих забав, которые, быть может, «и были простительны юной девице на выданье, но уж точно не пристали примерной супруге».       Праздновать День старых снов ей теперь надлежало с многочисленной роднёй мужа в поместье на шумном уровне² Цайрам — в огромном «Главном дворце», даже не в его собственном доме, который выделил молодожёнам его отец, известный всем в Ибере Арго Астал.       На Цайраме всё было другим. Непривычным. Чужим. Здесь не было снега — только жуткий холод и голые деревья стоит только высунуться из дворца. Здесь вечно было шумно. Вокруг сновали многочисленные ребятишки — и с теми, что были постарше, резвились даже те, кто едва выучился ходить. Суетились слуги, что готовили праздничный пир — старательно драили полы, чистили мебель, начищали до блеска посуду и зеркала, готовили угощение. И весь Цайрам словно состоял из гама, толкотни, суеты.       Изабелла чувствовала себя здесь ужасно одинокой. Родню мужа она ещё не успела узнать за те полтора месяца, что они были женаты — сначала не представилось возможности познакомиться хоть с кем-то во время брачного пира (молодых увели в спальню после первого же тоста), следующим же утром, не дав даже выспаться, свёкр Изабеллы, Арго Астал, отправил молодых в свадебное путешествие на солнечную и цветущую Евельдагру, после чего они, вернувшись на каких-то жалких три дня раньше Дня старых снов в подаренный домик на Цайрам, тут же получили приглашение (скорее уж приказ, чем предложение) провести зимние праздники (а они в Ибере длились не меньше месяца) в так называемом Главном цайрамском дворце.       Изабелла во дворце не знала никого, кроме мужа и его отца — её собственных служанок, что знали её до брака и сопровождали практически везде со дня её свадьбы, было сказано отпустить на праздники к их семьям и родным.       Все на Цайраме были заняты своими делами, и никому не было дела до Изабеллы, и никакого дела не было для Изабеллы.       Супруг её, Хуан, предпочёл провести утро, день и вечер до праздничного пира со своими друзьями на каком-то уровне, даже название которого Изабелла не могла выговорить. У Арго Астала было предостаточно собственных забот, чтобы возиться с невесткой — ему сегодня предстояло (по его собственным словам) перепроверить не меньше тысячи подарков, которые должны будут попасть сегодня ночью в руки его детей, самые маленькие из которых определённо поднимут вой, если в подарках окажется что-то не то, перепроверить, получены ли слугами и стражниками старосноденные вознаграждения в виде целого дополнительного жалования, а так же разрешить всевозможные непредвиденные ситуации, которые определённо возникнут на Цайраме сегодня. У местных слуг так же было полно хлопот. К тому же они оказались на удивление обидчивы — из кухни предложившую помощь по замешиванию теста для пирогов или нарезке овощей и фруктов Изабеллу практически вытолкали. Супруги и любовницы Арго и его сыновей не желали принимать бывшую княжну в своё общество — они и друг друга-то едва могли терпеть и не желали, чтобы к ним присоединялся хоть кто-то ещё. К сёстрам или кузинам Хуана Изабелла и сама не понимала как подступиться, а подступиться к братьям или кузенам и вовсе не считала хоть сколько-нибудь возможным — не после предсвадебного наставления своей матери. Да чего уж там — большая часть из них ещё даже не вернулась домой.       Изабелле только и оставалось что сидеть перед окном в выделенной им с Хуаном спальне и вышивать золотом узор на алом шёлке — не слишком любимое ей занятие, но сейчас, в минуту столь отвратительной скуки, сделавшееся вдруг вполне терпимым.       За окном не было ни снежинки. И от этого на душе отчего-то становилось необъяснимо паршивее.       Изабелла вздохнула, поднялась из кресла в котором сидела и поправив ворох своих юбок, прямо в одежде улеглась в кровати — не стоило растравливать свою душу ещё больше, разглядывая бесснежный парк Цайрама. Не стоило разглядывать носящихся по парковым дорожкам ребятишек — что толку, раз теперь ей то было запрещено.       Изабелле не хотелось плакать от свалившегося на неё в этот день одиночества. Вовсе нет. Сегодня ей хотелось скорее выть, чем утирать бегущие по щекам слёзы.       И потому она упрямо выводила астарнский герб — гардероб ей уже давно следовало поменять, не пристало Изабелле Астарн щеголять в шифоновых и батистовых платьях и сорочках, на которых вышиты цветы и ахортонские гербы — на отрезе шёлковой ткани, который она намеревалась превратить в шаль. В конце концов, как бы ей не хотелось вернуться домой, семья никогда не примет её разрыва с супругом. Ахортоны никогда не принимали оступившихся или посмевших защититься женщин. Даже если их спешно и за большие откупные выдали за бастарда весьма скандально известного Арго Астала. Впрочем, и малейшего повода расторгать брак с Хуаном, кроме слухов о разводе его с первой женой, у неё не было.       — Хуан, надеюсь, я тебя отвлекла! — услышала Изабелла бодрый звонкий голос за секунду до того, как что-то круглое ударило её прямо в глаз.       Изабелла вскрикнула, уколола от неожиданности пальцы, тут же выпустила иголку и услышала чужое ойканье. В руке Изабеллы оказался мандарин — тот самый, которым ей попали в глаз. Один из цайрамских символов Дня старых сновидений, если стоило верить в этом Хуану.       Рядом с ней на кровать тут же плюхнулась худенькая девчонка с растрёпанными светлыми кудрями. Одета она была весьма небрежно — мятые красная рубашка и тёмно-фиолетовая юбка с десятком заплаток, и какой-то столь же мятый платок, весьма причудливым образом повязанный вокруг бёдер. В платке находилось ещё с полдюжины мандаринов.       — Прости! — выпалила девчонка, внимательно приглядываясь к тому месту, в которое попала. — Я думала, что здесь мой брат, а как увидела тебя — не успела магией отменить полёт мандарина.       Ни капельки раскаяния в голосе девчонки не было. Скорее уж досада и некоторая доля любопытства.       — Вставай! — скомандовала она. — Нужно спуститься за мазью — иначе будет синяк, и, боюсь, все спишут это на то, что тебя поколачивает мой недотёпа-братец! — тут девчонка усмехнулась. — Ты уж извини, но лечить тебя магией я смысла не вижу — да и надоели мне эти заклинания до чёртиков перед глазами и звона в ушах!       Изабелла предпочла промолчать, но всё же подчинилась. Лишь отложила на кровать недоделанную шаль, смахнула на неё иголку с ниткой и надела расшитые цветами туфли. Девчонка — Изабелла заметила это только сейчас — была босиком.       Девчонка была выше её практически на голову и несколько шире в плечах. Она вся состояла из резких линий. Как и Хуан, как и Арго Астал — напомнила себе Изабелла. В отличие от неё самой — невысокой, темноволосой и несколько более... округлой, чем ей самой того хотелось.       Они вышли из комнаты. Изабелла изо всех сил старалась двигаться степенно и грациозно, как её учили — даже сейчас, с красным следом вокруг пострадавшего глаза. Девчонка же избытком терпения явно не страдала. Она тут же схватила Изабеллу за запястье и потащила за собой.       У девчонки были резкие движения, быстрая походка и удивительно крепкая хватка. Не вырваться. Не сказать, что Изабелла особенно пыталась. Она просто плелась следом, едва поспевая.       Недалеко от дверей какой-то мальчишка лет двенадцати или тринадцати — Изабелла не знала его имени, как и почти всех обитателей дворца — громко спорил с братом или кузеном — таким же мальчишкой на год или на два помладше — и почти готов был применить последний аргумент вроде кулаков.       — Ударишь Огаста — кину в тебя мандарином, — железным тоном сказала девчонка, не отпуская запястья Изабеллы из руки. — И я не промахнусь — ты меня знаешь. И узнаю, если ты сделаешь это, когда я уйду — ты меня знаешь.       Мальчишка насупился, показал девчонке язык и весьма резво ускакал прочь. Спасённый Огаст боязливо посмотрел на спасительницу, потом на Изабеллу и тоже дал дёру. Даже резвее первого. Девчонка усмехнулась и потянула Изабеллу дальше.       Они спустились — почти бегом — по каменной лестнице, на которую слуги только-только приготовились постелить ковёр, пробежали мимо поставленных прямо на пол ящиков с вином — девчонка на ходу выхватила из одного из них бутылку. Изабелла охнула от возмущения, но сказать ничего не успела, так как они ворвались в комнату, всю заставленную всякими банками, склянками и книгами. Всё это было даже на полу.       Девчонка, наконец, выпустила Изабеллу, поставила бутылку вина на стол — и как только смогла найти свободное место — и, встав на четвереньки, выудила с нижней полки шкафа горшочек.       — Закрой глаза и не дёргайся — дай себя намазать! — приказала девчонка, поднявшись на ноги, и, сняв с горшочка крышку, запустила туда пальцы.       Мазь оказалась холодной и вонючей — как и большинство подобных мазей. Изабелла тут же почувствовала лёгкое покалывание, а потом это закончилось. Боль тоже отступила.       — Спасибо, — выдавила из себя Изабелла, когда девчонка, усмехнувшись, сообщила ей, что глаза можно открывать.       Девчонка кивнула и снова встала на четвереньки, чтобы убрать ненужный теперь горшочек.       — Я не знаю, как тебя звать, — робко продолжила Изабелла, не зная, как ей теперь поступить — уйти обратно в свою спальню, сделать замечание на счёт стоявшей на столе бутылки с вином или предложить сестре мужа провести этот вечер вдвоём.       Девчонка снова усмехнулась, поднялась на ноги, отряхнула пыль с залатанной юбки и протянула Изабелле ладонь для рукопожатия.       ­- Лори, — представилась она, крепко стиснув маленькую ладонь Изабеллы. — И не смотри с таким осуждением на бутылку — я тебя старше, пусть и выгляжу лет на четырнадцать. Вечный возраст³ и все дела — ну ты в курсе подобной мелочи! Я могу называть тебя Белла? Изабелла — слишком уж длинно для семейного имени!       Изабелла улыбнулась ей и кивнула.       Лори повернулась к одному из столов, на котором стояла корзинка, выудила оттуда несколько мандаринов, которые тотчас положила в свой странно завязанный платок — и как только оттуда не выкатились те, что там были до этого, когда Лори и Изабелла бежали по лестнице, а потом Лори ползала на четвереньках по полу, ища горшочек с мазью?       — Может, начнём отмечать? — предложила Лори, задорно улыбнувшись. — Я уверена, что мои драгоценные братья, включая твоего муженька, уже начали. Так что — крыша, я, ты, вино и мандарины?       Изабелла улыбнулась ей в ответ. Это определённо было полное нарушение всех правил, о которых твердили ей мать и тётки. И, возможно, это было лучшее ощущение за все восемнадцать лет жизни Изабеллы Ахортон-Астарн.