Лучше любого рабочего только советский лери

По телевизору только что закончился «Голубой огонёк», но квадратный экран продолжал поливать комнату лунным светом. Эфир на ночь обычно прерывали, но точно не в новогоднюю. Начался вечерний концерт, и, чтобы видеть его в истинном цвете, житель этой квартиры смотрел телевизор через негативное стекло. Конечно, стоило на приделку раскошелиться когда-то, зато какая красота… На часах, блестящих серебряными цифрами, приваренными прямо к стене, было уже без двадцати. Пора было идти к соседям через улицу, чтобы зря времени не терять. Лери поднялся с жёсткого кресла, на спинке которого была прибита расцарапанная деревянная пластина. Она защищала мебель от перов — пластин, растущих у необычного существа из затылка. У плавильщиков перы были короче, чем у других видов, но не уступали им по грубости заточки. Самое главное, чтоб самому не мешали. Кресло было дряблое, и уже его ножки подкашивались от металлического веса хозяина. Рэмир давно подумывал заменить свою мебель, но стоило быть порасчётливее. Платили ему меньше, чем простым рабочим. Да и сам, неужели, починить не сможет? Мастер от природы: прочная кожа, острый глаз и нечеловеческая сила. Если пыльно будет, лери не чихнёт, пока сам не захочет, если даже краски надышится, то достаточно лёгкие промыть. Но вот по этой неприхотливости подобному существу была положена спец-зарплата, чтобы всем было её поровну. Обещали её в следующем году даже понизить... или поднять. Рэмир не помнил, слишком часто он об этом думал. Дом, в котором он жил, тоже был особенный. Отопление здесь включали только для того, чтобы приборы не портились от мороза. Вместо холодильника можно было вполне использовать кладовую. С человеческими гостями в холодные дни здесь долго не посидишь, зато квартира была просторнее, чем какая-нибудь конурка из спального района с одной пачкой розеток на весь этаж. Здесь было всё своё, и электричество, в случае чего, можно было произвести самим собою. Частично из-за этого лери позволил себе купить хорошенький телевизор с резным корпусом, похожий на импортные аналоги. Он был редкий, беспроводной, и складно работал от воздушной розетки, прямоугольной пластиной висящей у потолка. Рэм берёг своё сокровище, не разрешал трогать никому, даже чинить бы сам стал, не прибегая к мастеру. Хорошо, электроника служила верой и правдой, за всё время ни разу не показав неполадок. Когда знакомые иногда собирались у Рэмира смотреть концерты, с завистью разглядывая телевизор, он следил, чтобы никто случаем не подошёл изменить звук или переключить канал. Ручки у этого качественного красавца были неубиваемы, а снять их — было бы просто непозволительной дикостью. В Новый год лери был спокоен за прибор, из-за холода никто не хотел здесь справлять праздник. Слишком поздно было, да и еда вся бы перемёрзла, как и гости, которые обычно в такое время только разогревались: весёлой болтовнёй, танцами и крепкими напитками. Знакомые Рэмира встречали грядущий год по радио, у себя в квартире. Он хотел убить сразу двух зайцев, чтобы успеть и досмотреть любимую программу, и отпраздновать не одному. Поэтому он стал собираться только сейчас, под самый разгул. Лери подошёл к телевизору и перещёлкнул рычажок у него на боку. В комнате и так царил полумрак, но сейчас стало ещё темнее, только бледно светилось зашторенное окно, заваленное снегом, и мятно-зелёные глаза Рэмира. Плавильщик взглянул на картину на стене, где шелестел сиреневый лес, растущий над оранжевой рекой. Соседний мальчишка, приходивший в гости с родителями-знакомыми, говорил про неё: «Карамельная река, конфетные берега», а хозяин квартиры ответил: «У вас я тоже похожую сказку видел. А знаешь, почему?» И когда он закономерно получил вопрос, то рассказал про своё необычное зрение, что не как у всех людей оно у лери. Многое отличало Рэмира от простого человека, под пепельно-серой кожей скрывалась белая плоть и металлические кости. Ему непривычно было видеть какую-нибудь шинель, ведь подобно ей выглядела его войлочная шкура. Как одежда, которую не снять. Из-за этого смысла в дополнительной не было, и ноги были «обуты» в тонкие ботинки из собственной шкурки. Лери надел на них лишь следки, похожие на снегоступы, чтобы ноги не пачкать в слякоти. Он осмотрел себя в зеркале прихожей, покрасовался длинным войлочным подолом шкуры, который надо было мыть после каждого выхода. Плавильщик подрезал бы свой плащ, собирающий на себя всю уличную грязь, да не хотел терять работу. В шкуре была кровь, а кровь лери нужна, у плавильщиков, например, она вся в перы течёт, когда тот делом занят: изготавливает ими детали. Вот так вот. Окна подрагивали от грохота, фейерверки манили на улицу, торопили. Рэм перекинул через плечо свою сумку и надел свой меховой воротник, застегнув его на пуговицу. Он когда-то оставил его от своей старой шубы, когда перестал мёрзнуть. Ему нравилось чем-нибудь себя украсить, не ходить, как многие, совсем без ничего. Рэмир вышел и закрыл тяжёлую железную дверь, проведя ключом-линейкой в зазоре между косяком. Маленький огонёк на ней мелькнул, а значит, магнитный замок закрылся. Плавильщик пошёл вниз, открыл дверь на улицу и увидел, как светло-синие облака затянули небо, а их подсвечивали уличные фонари. Это всё казалось блёклым пятном на фоне яркого салюта. Лери остановился на некоторое время, смотря на эти грохочущие небесные цветы. Внизу собралась какая-то семья возле коробок, из которых вылетали петарды. Вскоре к салютующим и другие присоединились. Дети гонялись друг за другом вокруг дворовой ёлки, которую вырастили здесь неделю назад. Поставили большую металлическую ванну, в которую залили зелёный перламутровый гель, а после этого поставили еловый каркас из множества трубочек. К нему от фонарного столба протянули провод, и только пустили ток ко всему этому — стала стягиваться жидкость в эти трубки, а на кончиках веток понемногу росли во все стороны махровые иголки, густые, блестящие и совсем не острые. Рэмир часто видел здесь ребятишек, собравшихся поглазеть на это чудо. Теперь ель была покрыта снегом и выглядела, если особо не присматриваться, прямо как настоящая. Чёрные шапки смоляного снега украшали ветви, щедро обвешанные игрушками. Жители двора не жалели даже стеклянных фигурок, все вместе украшали. Можно было разглядеть здесь кровяные фонарики ещё старого образца, белку с ракеткой — символ недавних олимпийских игр, знаменитого и единственного Кота-Парохода, вылупившегося на проходящих людей напуганными глазами-фарами. Эта фигурка в глазах рабочего выглядела ярче и красочнее других, поэтому и нравилась больше всех. На улице было много народу: люди, лери, в толпе затесались и приезжие из других стран, смотрящие на всё вокруг с восхищением. Некоторые задирали головы вверх, где на облаках простиралась торжественная иллюминация, шла которая от самой столицы. По небу плыли красные звёзды, самолёты и снежинки, множество другой узнаваемой техники, и всё это шествие завершал «БАРС-3», первый в мире удачно запущенный спутник. Поздравление к этому тоже прилагалось. Но Рэм уже видел это множество раз и даже голову не поднял, он прошёл мимо толпы и свернул на более тихую улочку. Прохожие приветливо улыбались и поздравляли друг друга. Плавильщик молчаливо кивал в ответ на приятные слова, которые иногда он слышал и в свой адрес. — С наступающим вас! Куда идём? Лери обернулся и увидел своего знакомого, остановился. Это был паренёк лет пятнадцати, с которым однажды Рэмир разговорился на автобусной остановке. На нём была вязаная шапка, а шарф закрывал рот и нос, из кармана торчала пачка бенгальских огней. Подросток разогнался по льду, чтобы быстрее нагнать знакомого. За ним подкатил его младший брат. — Тороплюсь к Новому году, а то убежит, — прошептал плавильщик. Он подошёл ближе, чтобы его слышали. Дети понимающе навострили уши, так как уже знали, каков был этот загадочный голос лери. — Желание-то хоть загадали? — второпях спросил старший мальчишка. — А, если рассказать, говорят, не сбудется. — Да ладно вам! Я своё скажу, хотите? — Оценки подтянуть тебе бы не помешало, — плавильщик совсем легонько хлопнул по плечу малого. — Слыхал я, что родители тебя за это гулять не пускали. Мимо прогудел автомобиль, всплеснув водянистый снег, и Рэм боязливо одёрнул подол. Огорчённо вздохнув, он отошёл подальше от дороги. В гости приходить грязным он не хотел. — Давайте, я отряхну, дядя, — подошёл младший ребёнок. — Да ничего, пустяки это, — плавильщик осмотрел свою шкуру. — Потом поболтаем. Идите лучше к остальным. Он указал взглядом на импровизированный каток посреди тротуара, где всё нарастала толпа счастливой ребятни. Туда и побежали мальчишки, а Рэмир пошёл дальше. Мелкие снежинки в свете фонарей казались крупнее, а когда снег повалил хлопьями, то вовсе напоминали голубей, слетающихся за крошками. Где-то на улице слышался голос теле-эфира, и это никого не удивляло. Лери прошёл мимо большого уличного экрана, гудящего, создающего такое магнитное поле, что снежинки разлетались от него на метры. На лавочках в безопасном отдалении от агрегата сидело трое человек и двое лери, о чём-то говорили и смотрели в бело-синюю гамму могучего общественного телевизора. Зайдя под козырёк подъезда, Рэмир встряхнул головой и скинул с перов воздушный снег. Он не таял на теле лери, даже на ладонях и щеках. Плавильщик был такой же холодный, как фонарный столб на улице. Он потёр ладони и «умыл» лицо, пока те были тёплыми. Он подошёл к двери, над которой висела мишура, и открыл её. Вместе с гостем забежала чья-то кошка и устремилась по лестнице. К двери своих хозяев или просто погреться в уютном уголке. Рэмир поднялся по лестнице, хотя лифт его бы выдержал. Обыденным шагом он преодолевал ступеньки и ни разу не остановился, не отдышался. Просто дошёл до восьмого этажа и преспокойно постучал в деревянную дверь, обитую искусственной кожей. Вскоре её открыли, и лери добродушно пожал хозяину руку, поздоровался с каждым гостем и членом семьи своих друзей. Он прошёл и только стал снимать следки, как его уже торопили за стол. Рэму предложили тапочки, которые он считал глупыми на себе, но из уважения надел. Из-за угла слышался радостный говор, звон столовых приборов. Лери прошёл в зал, где был накрыт большой стол, а рядом стояла красавица-ёлка, за которой прятались огромные часы в виде кремлёвской башни. Мишура облюбовала рамы картин, ёлочные игрушки висели на ручках комодов, шкафа и даже на одной из дуг-антенн радио, которое само было размером с комод и одной частью занимало место в комнате, а другой выходило на улицу, где и красовались антенны. Стол ломился от салатов, а то, как гости пробовали их и нахваливали, могло легко раззадорить аппетит. Но Рэмир не мог съесть от всего этого великолепия даже ложку и просто сидел, поддерживая беседу и получая пищу исключительно для ума. Это нисколечко его не печалило. Он даже вспомнил, как с восхищением смотрел на плакаты, висевшие в главном холле на его заводе. Когда он ещё не был идеальным гражданином. Учёные восхваляли био-электронную модификацию тела, выдавая это за достижение инженерного института. За занавесом, где скрывался секрет чудо-технологии, крылась сама природа, природа точно какого-то другого мира. Люди не приручали технику, просто думать об обратном было приятнее. Рэмир краем уха слышал о разоблачающих группах, которые пытались раздобыть правду о разработках, но они были пойманы и казнены через инъекции отходов мед-производства. Даже будучи лери, Рэм представлял себе эту смерть довольно жуткой. Всё-таки трудно было представить, что какая-то техника где-то живёт сама по себе. Сведения об этом могли существовать здесь разве что на страницах фантастических романов. Но в любых газетах и книгах о реальности было неизменное правило: лери — гордость нашей страны, а работа — гордость лери. Близилось время торжественной речи от комитета верховных докторов наук, важнейших людей страны. Речи, что вот-вот украсят эфир, прозвучав во всех домах. Лери аккуратно вытер чёлку салфеткой от натаявшего снега. Из своей небольшой сумки он достал термос, открыв его и налив в крышку тёмной полупрозрачной жидкости, от которой несло химией и немного мылом. Технический напиток хорошо отражал свет, и казалось, он сам чуть-чуть светился. Рэмир отпил ледяной раствор, будто чай, и обернулся к женщине, что накладывала себе салат. — Ну что, Рэмир Семёнович, видели наш салют? Мы с балкона запускали. Народ за столом понимающе притих, чтобы дать сказать тихоголосому существу: — Ой, каких только не видел! — улыбнулся плавильщик. — Ваш упустил, уж извините, но, думаю, краше его у нас во дворе не было. Раскладного стола не хватало для всех трёх семей, собравшихся здесь, поэтому дети сидели на скамейке за журнальным столиком, и у них было своё маленькое пиршество. Они веселились и показывали свои игрушки, поместив их среди тарелок и стаканов. А гости за большим столом ожидали новых порций. Хозяин ушёл на кухню и принёс хрустальную форму с селёдкой под шубой. И как на неё все накинулись! Звенели стаканы, а иногда и гранёные рюмочки, блестящие позолотой на кромках. — Отойдём, может? — предложил Рэмиру его знакомый. — Шумно тут. Плавильщик кивнул, встав из-за стола, а мужчина метнулся к шкафу, достав шапку с верха. Оба вышли на лоджию. — Открой окошко, подсоби. А то тяжёлые, мама не горюй. Лери понимал, это были складные окна, такие открывать было тяжеловато обычному человеку. Он провернул ручку у одного из них и толкнул вперёд. Створка выдавилась и заскользила вниз, а Рэмир держал её, чтобы не улетела сразу вся. Он опускал окно, перехватываясь за прочие его ручки, пока то не встало вниз. Если опустить все окна, то мог получиться целый открытый балкон. С улицы, как намагниченные, влетали снежные хлопья, тотчас же украсив волосы плавильщика и его шкуру. — Возьми шапку, чтоб волосы не сушить потом, — предложил хозяин квартиры. — Выбери любую. — Да мне как-то и не мешает, — Рэм провёл по голове, чтобы стряхнуть снег, и взглянул на своё отражение, где увидел, как его снова облепили белые мухи. — Можно спросить кое-что? Если не секрет, — друг взглянул на плавильщика, потом опёрся о подоконник, глядя на тихий город и плывущие в небе слова. — Для друзей ничего не секрет, Павел Васильевич, спрашивайте на здоровье. Я тут подумал... Может, мне в обычный дом переехать? Уютнее здесь как-то. — Это да, а то у вас в гостях и летом холодно, как в подвале. Я что хотел сказать-то. Где семья ваша? Вы о ней нам не рассказывали никогда. Не знакомили. Бросили, что ли? — Не-ет. Что вы сразу? Неужели я такой легкомысленный? Они скорее затравились бы. Мы ж на краюхе жили, где заводов полно, там только лери могут полной грудью дышать. — Не принимайте близко к сердцу. Я так, предположил. А про затравку да, это дело житейское. Я и ни лерём быть не хочу, ни жить при заводах. — И правильно. Не никому не нужны лери, скучный мы народ. Как поживёшь немного в этом пальтишке, так вскоре никого из родственников не найдёшь. Вот поэтому и не рассказывал я о своих, их ведь не осталось. Жена моя померла от старости, все прочие потравились, а кто из внучат выжил, те разъехались и лерём меня видать не видали. — Из внучат? Вам же с виду больше тридцати не дашь. — Мне уже пятнадцать лет больше тридцати не дашь. А дальше я, наверное, и до летающих машин доживу, и на Марсе яблони зацветут, а мне всё те же тридцать. С другой стороны, интересно смотреть, как меняется мир. Правда же? Павел отцепился от подоконника. Эти слова не смогли оставить его равнодушным, да и вообще совсем не такого можно было ожидать от предновогодней беседы. Приподнятое настроение заменилось задумчивым, каким-то философским и тяжёлым для ума. — Сколько ж вам лет тогда? — Не считаю. А смысл? В книжку загляну, когда понадобится. На тот момент, когда я стал лери, мне было около семидесяти. Помолодел я знатно, для человека такого возраста это сущая блажь. А у вас пока семья, да и на заводе вы не пашете, лучше вам не подумывать над этим. — Вы же тогда… Нас всех переживёте? — И вас, и ваших внуков, если к тому времени не найдут способ продлить жизнь до пятисот лет. Хотя, если подумать, людям это ни к чему. — Шутите, Рэмир Семёнович. Как это, ни к чему? Дольше ведь — лучше. Так мы быстрее построим это наше светлое будущее. Как в раю заживём! — Думаю, что такое возможно только в обществе мне подобных. — Почему же? — Мы намного меньше склонны к человеческим слабостям и порокам. Искренне радоваться по пути на завод может только лери. А человек, ну, он для вида так делает, из-за мотивации. — Но и лери какие-то, простите меня, странные. Холодные, спокойные, как неживые. Иногда немного не по себе становится, когда в окружении видишь их. — Ну, это... пожалуй, наш единственный недостаток. Позади открылась дверь, и приятели обернулись на тёплый луч света, прокравшийся к ним. На пороге был кто-то из гостей. — Давайте к столу, в следующем году наговориться успеете. А то так и проведёте его на балконе.