Эпицентр любого взрыва

Лезвие медленно скользит по щеке девушки, вспарывая кожу миллиметр за миллиметром, обнажая скрытое - маленькие капли крови скатываются неторопливо, оставляя после себя дорожку. Мужчина улыбается, пытаясь понять, когда же она, наконец, проснется. Потому что ему, как бы не нравилось происходящее, хочется поговорить. Когда металл двигается по щеке к скуле, а затем уже и по шее, она просыпается. Резко распахивает глаза, потому что сон еще не сошел, а он был дикий, и чуть подается вперед, - воздуха глотнуть - наталкиваясь на нож. Крику не суждено раздаться этой ночью: мужчина с силой зажимает ей рот, качает головой, чуть улыбаясь, а затем произносит, делая голос шелестящим, несколько змеиным: - Чу-чу-чу, тише, солнышко, тише. Она сглатывает, в горле все пересохло, но девушка кивает, надеясь, что он отпустит, а уж убежать вполне возможно - помощь, например, позвать. Щеку у нее отчего-то саднит. Мужчина отрывает лезвие, склоняется к ней еще ближе, левой рукой бережно возвращает сбившуюся бретельку пижамы на место - на ее плечо. Она вздрагивает снова, а затем чуть прикусывает его руку. Ей почему-то не страшно, должно быть, - до коликов, до крика, до отчаянья или же до обморока - но нет. Внутри какая-то пустота. А он кажется ей знакомым - моментами, ощущениями, настроением, но - главное - глазами. - Отпустить? Я отпущу. Но я зарежу тебя, как только - так сразу. И она верит. Потому, когда рука перемещается с ее рта на шею, молчит. И даже не спрашивает - кто, зачем и почему; раз пришел, то, наверное, расскажет. - Я подумал, может, тебе будет легче меня вспомнить, если подумаешь про журналиста, которого отправила ко мне - интервью брать? Интервью с убийцей - мило же! Только мне, Ри, - наклоняется слишком близко, заставляя ее поморщиться, а его улыбнуться, - пришлось его убить. Мне не хотелось. Чуть ли впервые. Он не был плохим, Ри. Девушка глубоко вздыхает, пытаясь понять, кого и когда, но главное - куда отправляла. Через минуту доходит, - действительно стоило вспомнить журналиста - и она начинает вырываться, пытаясь спастись. Осознание медленно накрывает с головой. - Ты же хотела постичь голову убийцы, мой дорогой автор, - он держит за шею, сжимая. Нож лежит рядом, он им не пользуется - не все сказал. - Так расскажи же мне, за что я пострадал? Я думал, что мы с ним будем друзьями. Прекрасными друзьями. Пальцами сжимает сильнее ее шею, заставляя сжиматься, биться в агонии и пытаться вырваться. Как она должна ответить, ежели он душит, непонятно. Нож в руке отчаявшегося - неверный ход у любого автора. А Ри бьет, потому что знает, что этот мужчина - детально расписанный в ее голове - не остановится. Есть такой штамп "нож вошел в тело как в масло", вертится в ее голове. И правда - как в масло. Почти легко, только герой отпускает ее, усмехается и испаряется с хлопком. В комнате слышатся вздохи загнанного человека и недо-всхлипы, которые прерываются детским голоском: - А зачем ты так с мамой? Ри дергается, почти падает с кровати, заметив маленького ребенка - девочка крутит какую-то игрушку, смотря устало и с грустью, смешанной с тоской. Это жутко, заставляет чувства внутри скрутиться в пружину. - Ты же знаешь, меня зовут Мэри, а это - Крош. Я его еще не выкинула, хотя маму уже отключили от питания. Она была полгода - да? - в коме. Ты ее не спасла, Ри. Ты не сделала этого, Ри. Почему? Почему я должна страдать? Ладошка просительно раскрыта, маленькие пальчики подрагивают, а Ри кажется, что даже игрушечный кролик смотрит с неодобрением. Девушка зажимает ладошкой рот, чтобы не закричать. Это ужасно. Но затем девчушка тает, словно кто-то ластиком проходится по ней - добежать до нее Ри не успевает. Место этого героя занимает другой - художница, с огромным ластиком и с застывшей кровью на плече. - Привет, - тянет весело, кидая ластик на пол. - Знаешь, а я все-таки выкинула свою музу из окна. Понимаешь, муза без вдохновения - откровенное барахло. И пусть, что она была человеком. Скажи мне, - подходит чертовски близко, пальцами касается лица, но Ри почти отпрыгивает от нее, - почему я должна страдать? Я хочу рисовать, но у меня не выходит. Потому приходится резать себя, искать приключений и переезжать. Где мое вдохновение, автор? Почему ты заставляешь меня страдать? Художница щурится, думая, что у Ри правильные черты лица и что можно ее нарисовать, но затем вспоминает: вдохновения нет, муза - откровенное барахло, тем более, что уже она мертва. Авторша пытается не заплакать - слишком бесконечный сон, слишком болит щека, слишком ярко еще помнится маленькая девушка и убийство. Если это было убийством. - Я не знаю, - Ри хватается за голову, садясь посреди комнаты, - я не знаю, не знаю, не знаю, - почти мантра, повторяющаяся без отдыха. Холодные пальцы на плече отрывают ее от беспорядочного повторения: слова уже заплетаются. Ри думает, что это сестра, потому поднимает голову от колен, сталкиваясь почти лицом к лицу с красивой девушкой. - Тише, тише, Ри... - холодными пальцами она обводит бледный контур лица сидящей, - это всего лишь я, - девушка скользит пальцем по ране на щеке автора, которая почти заросла: нанесенные героями травмы пропадают всегда к утру. - У меня нет имени, Ри, - чуть улыбается, - зато есть история. Ты знаешь эту историю, моя прекрасная Ри, - героиня, пошатываясь, падает на пол - на колени - рядом с девушкой. - Меня изнасиловали, Ри. Ты так захотела. А следователь просил, когда я писала заявление, больше подробностей, - заправляет прядь волос Ри за ухо, та дрожит и пытается не слышать, - но я могла оставить только "он вошел", потому что описать процесс не могла. Мне было так больно, когда он меня насиловал, разрывая что-то внутри. Я не могу смотреть на себя в зеркало. Смотри, - чуть отодвигается, обнажая плечо, - у меня тоже есть шрам. Только твой пройдет к утру, а мой, наверное, навсегда. Ри, дрожа, дотрагивается до чужого плеча. Переводит дыхание, чувствуя, как кружится голова; тошнота подкатывает к горлу. - Я... - переводит дыхание, облизывая губу, - не писала о том, что у тебя есть шрамы. Не писала, - мотает головой, смотря с мольбой, - не писала! - быстро отодвигается, истерически повторив: - не писала! - Ри, - девушка не пытается подойти, только смотрит, но лучше бы не смотрела, - ты придумала историю, использовала слова, за которыми стоит больше. Хочешь, я покажу другие шрамы? Их много... - авторша качает головой, задыхаясь, - просто скажи мне: за что? Я такая плохая? Ты меня наказала, - ползет на коленках к Ри, а затем дотрагивается до ее руки, отрывая ту от лица: - наказала, - выдыхает вдруг насмешливо, грубо, зло: - мама?! И вдруг падает на пол, превращаясь в воду. Холодную, которой Ри умывается, пытаясь заставить зубы перестать стучать. - Дело, конечно, в классической литературе. Она даже не поворачивается, услышав этот голос. Ри его слишком четко представляла, когда писала - потому что Дей это Дей. Парень-психолог, парень-один-день-одна-комната, парень - ветер. И парень я-сведу-тебя-с-ума-и-буду-наблюдать. - Бо тоже заглянет, не волнуйся. Хотя, знаешь, если подумать, - он останавливается прямо за ее спиной, почти дотрагивается до макушки, но цедит мгновения - это уж умеет, - Бо счастливчик. Ты ему создала историю, где он довел девушку до самоубийства, а не она его. Как же звали ту наивную девушку, что он заставил спрыгнуть с крыши? Кира? - хмык. Дей дотрагивается до ее волос, а затем держит голову - чтобы не повернулась. - Так вот, Ри, дело в классике. Мы все привыкли, что только в страданиях есть глубина... Тише, - чуть повышает голос, когда Ри пытается что-то сказать, - тише, я же не договорил. Так вот, поэтому ты заставляешь их страдать. Или дело в другом, солнышко? - сам закидывает ее голову наверх, чтобы посмотреть в перевернутом состоянии. Парень чувствует, что все контролирует. Ему это нравится - как всегда. Ри дышит тяжело, слушает его, сцепив зубы. Дей касается своим носом ее. Почти поцелуй. - Так почему мы все страдаем? Тебе это приносит удовольствие или только в страданиях есть красота? Или ты за жизнь - все же страдаем, кто-то в большей, кто-то - в меньшей степени? Отклонившись от нее и выпрямившись, парень медленно подходит к окну, наступая на воду. - Ты ведь эпицентр всего. Ты создаешь эпицентр взрыва. И все, что происходит сейчас - история, в эпицентре которой ты. Только теперь с другой стороны. Правда, неплохо? Нож с кровью на кровати вызывает у него смешок. Забавно. - Кстати, Ри, - резко поворачивает голову, открывая окно, при этом попутно скидывая все, что было на подоконнике. Ри не хочется говорить, даже, наверное, жить. Она сходит с ума? Уже? Уже сошла? Или спит? Цветок падает и разбивается, вода смешивается с песком. - Прости, - распахнув окно полностью, забирается на подоконник с ногами, - так вот, кстати, Ри. Я забыл. К тебе же очередь. Там парень один, знаешь, у него, по-моему, не все в порядке. Ты не его ли описала сумасшедшим, что держат в больнице? - Его освободил охранник. - Знаешь, - поджимает губы, - это не решило проблем с его умом. А насчет "почему ты заставляешь героев страдать" - подумай. И вываливается в окно. Холод вдруг проходит по всему помещению. А еще - начинает пахнуть безумием. По крайней мере Ри так представляет безумие. Позади слышатся шлепающие шаги. - Эй, детка, а меня ты помнишь? Нет? Нехорошо, детка, нехорошо. Повернувшись, она пытается поползти к кровати - там же нож, но парень ловит ее за ногу, растягивает губы в улыбке и спрашивает, наклоняясь ближе: - Ты помнишь, как шелушится кожа в районе среднего и указательного пальцев? Крик разрывает пространство.