Что будет с тобой, то решается в Йоль

— У людей в почете другие праздники, да? И тебе совершенно не с кем отметить Йоль, раз ты решила прийти ко мне? Что, даже твоя юная преемница не чтит давние традиции? — язвительно поинтересовался Бадж, когда Вилли вдруг пришла к нему. Ни одна из рода Сеттервинд ни разу не навещала его в темнице, да и эта тоже пришла сегодня в первый раз. И не с пустыми руками — принесла йольское полено и горячий грог. Оказывается, может нормально говорить, если захочет. — У людей сейчас другие боги, а Гвендолин ушла на День Рождения к своему молодому человеку, — спокойно ответила Вилли, разливая грог по пластмассовым кружкам. — Я не думаю, что тебе хочется сидеть здесь в одиночестве в такой день. Насколько я знаю, твой народ тоже почитает этот день. — Вот все ты про меня знаешь, — проворчал гоблин, оскалившись, но кружку принял. — Когда я праздновал Йоль в последний раз, кружки были деревянными и глиняными. То ли грог на нее так подействовал, то ли «эффект случайного попутчика» (если Баджа вообще можно назвать случайным для их рода), но Вилли много говорила. Рассказывала о своей семье, о том как она устала, о том как ей осточертели зимы без снега и современная мишура, о том, как ей порой хочется бросить все и уйти — не куда-то конкретно, а от всего. Идти полями и лесами по снегу глубокому куда глаза глядят, слушать песнь леса и шепот спящих трав, плясать босой по снегу среди праздничных костров. — Ну так уйди, что тебе мешает? — в своей привычной манере фыркнул Бардж, и если Вилли смотрела бы на него в этот момент, то увидела бы, как изменился взгляд ярко-желтых глаз. Он смотрел с восхищением, легкой иронией, толикой печали — так смотрят на то, что очень хочешь взять, а оно рядом совсем — только руку протяни, но нет… Рядом — не значит близко. — У меня семья, Бадж. Я их очень сильно люблю, хотя невестка порой треплет мне нервы, а внук пугает непомерной тягой к химическим опытам, — она тихо рассмеялась, отпив еще грога. — Но иногда хочется и для себя пожить. Хотя бы ненадолго почувствовать себя не старушкой Вилли, которая ездит в женский клуб по четвергам, вяжет крючком и обожает печь пироги, а свободной ведьмой, которая пляшет босая на снегу в свете костров. Наверное, она все же слишком много выпила… Или это магия Йольской ночи так на нее действует? Вилли приняла истинный облик — облик молодой женщины, вот только одежда осталась прежней — удобная юбка и теплый кардиган. — Можешь сегодня считать меня лепреконом, который исполнит твои желания, — и не понять — то ли насмехается, то ли серьезно говорит. Но окружающая действительность меняется — вместо иллюзии любимого мрачного сада Баджа вокруг них вырастает огромный хвойный лес, а сами они оказываются на заснеженной поляне в окружении костров. — Всего лишь иллюзия, но уж на что горазды. Она танцует под звуки лютни, наслаждается иллюзией свободы. А может, это и не иллюзия вовсе, может все это, включая чувство свободы — настоящее, а то, что осталось в земном мире — иллюзия? Она знает, что это не так, но чувствует холодный колючий снег под босыми ногами и жар костров — и на короткое время ей удается поверить не в то, что нужно, а в то, что хочется. — А ты не такая как все остальные ведьмы из вашего рода, — голос раздается совсем рядом, у уха. Бадж стоит у нее за спиной. Вилли не отстраняется, не пытается уйти от прикосновения теплых рук_лап к плечам, но что-то внутри нее рвется. Словно нет на свете ничего и никого, кроме леса, костров и того, кто стоит за спиной. — Не такая? И что же во мне не так? — она и говорит сейчас по-другому, не спокойно и насмешливо, а весело и звонко — словно нет на плечах тяжелого незримого груза прожитых лет и семьи тоже нет. — Ты думаешь о том, о чем ни одна Сеттервинд никогда не задумывалась — о свободе. Свобода уже внутри тебя, чувствуешь? — руки крепко обвивают стан, вынуждая невольно прижаться к груди. А внутри сердечным стуком бьется что-то доселе незнакомое, неведомое, пугающее — и нет ничего прекраснее этого чувства, и пьянит оно куда сильнее грога. — Да, — ни к чему отпираться теперь, когда она против него как раскрытая книга. Она свободна сейчас. Сво-бо-дна. Эта мысль рвется глубоко внутри, оставляя по себе чувство эйфории. Именно это чувствуют наркоманы в момент употребления запрещенных веществ? Сама оборачивается. Сама прижимается устами к устам. И не отстраняется, когда он перехватывает инициативу в поцелуе. Бадж целует порывисто, страстно, на грани боли — словно пытается выпить до дна, а Сеттервинд отдает ему сейчас все, что может отдать — свою огненную страсть, что до этой ночи глубоким сном спала внутри. — Никогда не меняйся, птица. Даже если однажды я не смогу тебя поймать, — Вилли не понимает, что Бадж сейчас имеет в виду, но рассеянно кивает. Это несомненно лучшая Ночь Зимнего Солнцестояния в ее жизни. Между ними ничего не было — если судить с современной точки зрения о физической близости, кроме поцелуя. Но физическая близость — это ничтожная малость против близости душевной. Что значит простой секс для удовлетворения низменных потребностей? Многое, но есть куда более важные вещи. Прикосновения рук к плечам, губ к губам. Ощущение снежинок в волосах. Танец. Вильгельмина пыталась научить Баджа танцевать вальс и в итоге они рухнули в снег. Вот это все — важно. И не скажешь со стороны, что враги. Гоблин сидел прямо на снегу, прижимаясь спиной к дереву, а Сеттервинд удобно устроилась головой на его коленях. Когтистые пальцы осторожно перебирали длинные локоны. Почти нежно, почти любовно. Он касался ее как обычно мужчины касаются любимой женщины, но то, что между ними - это не любовь, это больше чем любовь, крепче чем дружба и сильнее, чем ненависть. — Я рад, что не успел тебя убить, — голос Баджа прорезал тишину, но менее уютной обстановка все равно не стала. — А я рада, что сегодня пришла к тебе, — и не нужно никаких лишних слов — потому что они и так сегодня сказали друг другу все, что хотели сказать.