Когда мир лежит в руинах...

Wang Yibo, Wang Zhuocheng (кроссовер)
Слэш
R
Завершён
135
автор
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
135 Нравится 6 Отзывы 24 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Проверить нож. Фильтр. Очки. Гранаты и прочий боезапас. Второго шанса у них не будет. Как и у города за спиной. Они — последний отряд, прочие до них либо вернулись ни с чем, а кто-то не вернулся вообще. Люди протянут максимум неделю, а потом вирус сожрет их, и возвращаться будет уже некуда. Баки залиты под завязку, еще пара канистр в кузове. Никто об этом не говорит, но в глазах оставшейся бригады стынет обреченность. В них никто не верит. Они слишком молоды, да и опыта гораздо меньше. Но они — последняя надежда. Нет, хуже — единственная. Ван Ибо чувствует плечом тепло стоящего рядом Чжочэна, находит взглядом сторожевую башню на востоке, и губы кривит улыбка. Когда-то он дал себе зарок. Пока стоит башня — город жив. — Пора, — шелестит голос за спиной, и они разворачиваются синхронно. Одинаковыми жестами натягивают перчатки. И Ван Ибо улыбается снова. Их синхронность стала легендой, но мало кто знает, что это не результат тренировок. Просто они — одно целое. Две такие разные половинки одного целого. Одно дыхание на двоих. То, во что люди давно перестали верить. …Пустыня за пределами купола покрыта слоем черного пепла. Тяжелого, сковавшего землю жестким панцирем. В ней можно дышать и даже жить, излучение убивает долго и даже милосердно. Пыль не клубится под колесами, только ломаются хрупкие торчащие пики, когда-то бывшие травой. После каждой вылазки резину приходиться менять, но выбора у них все равно нет. Они научились создавать еду из ничего, очищать и обеззараживать воду, но в каждом из них живет вирус. Вирус, который они так и не смогли уничтожить, только загнать во временную химическую ловушку. Которая слабела и исчезала, не получив подпитку. Препарата в городе хватит только на пару дней. А потом начнется ад. Если они не справятся. В наушниках Чжочэна мурлыкает что-то из старых мюзиклов. Он дремлет, прислонившись лбом к бронированному стеклу, и Ван Ибо улыбается, глядя на него. Подстричь бы его, волосы в глаза лезут, сзади уже на приличный хвостик наберется, но руки все никак не доходят. Ван Чжочэн мечтал петь. По-настоящему, профессионально. У него был слух, шикарный голос и желание, но возможность у них у всех отобрали. И теперь Чэн-Чэн поет разве что в душе или старые колыбельные, когда Ибо не может заснуть. Тихо-тихо, обняв поперек груди, касаясь губами виска, напевает что-нибудь ненавязчивое, нежное, полное тепла и света из той жизни, которую у них отобрали. Ван Ибо любит такие ночи, но ненавидит утро следующего дня. Потому что сны оказываются всего лишь снами, а впереди — только химический воздух, бесконечная и нудная боль от медицинского браслета на предплечье, каждые два часа впрыскивающего сыворотку против вируса. В такие дни Ван Ибо не разговаривает ни с кем, и только Чжочэн, понимающий даже движение его ресниц, говорит за него. Теплый. Солнечный, бесконечно милый Чжочэн, сияющий улыбкой и скрывающий за ней боль и десятки шрамов под формой. Когда они только вдвоем, Ван Ибо рисует карту его тела по этим тонким рубцам, прослеживает пальцами, ласкает дыханием, заставляя забыть. Но всегда помнит за него. Потому что они предназначались ему. Потому что свихнувшийся религиозный фанатик именно в Ван Ибо увидел «дьявола, убившего их». Потому что Ван Ибо было всего шестнадцать, и по-настоящему защищаться он тогда не умел. Никто из них не умел, но Чжочэн закрыл его собой. Ван Ибо снова смотрит на дорогу, стискивая пальцы на руле сильнее. Через двадцать минут он разбудит Чжочэна, чтобы тот его сменил. Нет, он не устал, но от такого ландшафта глаза начинали предавать, а сознание порождало чудовищ. …Чжочэн просыпается сам. Ван Ибо даже не нужно оборачиваться, чтобы в этом удостовериться. Он просто чувствует. Чжочэн смотрит на него. Пристально, внимательно. Изучает, все ли в порядке, и от этого взгляда по коже бегут мурашки. Так привычно, и каждый раз внутри разливается тепло. Чжочэн со стоном выпрямляется, изучает дорогу впереди, зевает и трогает Ван Ибо за плечо. Тот останавливает машину, Чжочэн чуть отодвигает назад свое кресло и Ван Ибо гибким движением перетекает к нему на колени. Застывает вот так, глядя сверху вниз в почти черные глаза, затянутыми в перчатку пальцами прослеживает скулы, Чжочэн в ответ едва заметно улыбается, и Ван Ибо соскальзывает на его сидение одновременно с тем, как сам Чжочэн перебирается на его место за рулем. Губы нестерпимо зудят, и Ван Ибо прихватывает их зубами. Еще рано. Рано. В его наушниках начитывают рэп, под который он засыпает, убаюканный вибрацией и чужим теплом. …Чжочэн на Ван Ибо не смотрит. Его лицо и так перед глазами каждую минуту. Хотя нет, не перед глазами, просто в сердце. Выжжено там и останется с ним до самой смерти. Ван Ибо красив, невероятно красив, но Чжочэн залипает на него, когда тот похож не на гребаную рок-звезду из прошлого, а усталого, но светлого, обычного такого молодого мужчину Ван Ибо, без масок, брони и всего того, чем он окружает себя и их с Чжочэном мир только на двоих. Такого его Чжочэн почти боготворит, пальцами расчесывает его запылившиеся за день волосы, считывает пульс, проверяет уровень сыворотки, потому что Ван Ибо, как всегда плевать на свое здоровье, у него на первом месте он, Чжочэн. Наверное, с таким отношением к себе они бы сдохли еще в первую волну. Но их жизнь, дружба, любовь… нет, то, что больше всего этого… это старше этой затянувшейся агонии. Они встретились, когда Чжочэну было тринадцать. И с тех пор не расставались никогда. Проросли друг в друга, стали одним целым, и, кажется, сердце у них тоже было одно на двоих. Может, поэтому и выжили тогда, когда случился первый прорыв, и выживают до сих пор. Назло всем. Цепляясь друг за друга. Живя только ради другого. Чжочэн морщится от таких мыслей. Слишком по-киношному. Пафосно. Но по-простому не получится. Разве что не думать, а просто чувствовать. Как бьется сердце Ибо в унисон, слушать его дыхание и знать наперед, что умрут они в один день. …Заброшенный город, почерневший, отливающий черным металлом в свете словно покореженной луны, остается позади вместе с его гулким эхом, завывающим ветром и стерильным запахом от излучения. В старых фильмах в таких непременно водились бы целые полчища чудовищ, но в их реальности там живут только мутировавшие тараканы. Излучение, которым пытались убить вирус, очистил город от всего живого. Кроме самого вируса. На самом деле они давно проиграли эту битву. Они все — просто ходячие мертвецы, которые цепляются за призрак, даже не за мечту. Такие мысли — ересь. Озвучь он их кому-нибудь — и его отдадут под трибунал. Их с Ибо, потому что мысли у них тоже были одни на двоих. ...Громада химического завода вырастала из-за горизонта и приближалась как-то слишком быстро. Черные провалы лишенных стекол окон в тусклом свете луны смотрелись пустыми глазницами, еще в прошлую их вылазку металлические ворота висели на последних петлях, а сейчас просто лежат, припорошенные пылью и пеплом. Чжочэн ведет машину прямо на них, и металл гремит под колесами. — Что случилось? — Ван Ибо просыпается мгновенно. Вскидывается, стряхивая с себя сонную одурь. Чжочэн сосредоточенно молчит, даже не пытаясь ответить. Знает: Ван Ибо не нужен его ответ. Он все видит сам. Следы машин, ведущие к крыльцу, к которому они сами доехать еще не успели. Неделю назад прошла песчаная буря, значит, это — относительно свежие. И ни Чжочэну, ни Ван Ибо не нужно выходить, чтобы заметить четкий след клейма, отпечатавшийся в слое пепла и пыли. Машины из Города. Девять следов. Ровно столько, сколько было вылазок за эту неделю, когда стало ясно, что запасы сыворотки растянуть не удастся. Но из тех, кто вернулся, никто не говорил, что им удалось доехать до завода. Лгали? Но зачем? Ван Ибо хмурится, Чжочэн чувствует, как ускоряется его пульс. Хотя он взволнован не меньше. И почти напуган. Он не боится монстров, в которых в конце концов превращаются все инфицированные, уже почти не боится смерти. Но ложь и тайны его пугают. Особенно такие. Ван Ибо накрывает его руку своей, чуть сжимает пальцы. — Надо выйти. Чжочэн коротко кивает. Надо. Как бы то ни было, у них есть цель, и она на заводе. И до нее еще нужно добраться. Им повезет, если они никого не встретят, пробираясь коридорами, но никто из них в удачу не верит. До сих пор им не везло, вряд ли что-то изменится сейчас. Они проверяют экипировку сначала свою, потом друг у друга. Но, прежде, чем опустить щитки и активировать «третий глаз», они застывают посреди кабины, глядя друг другу в глаза. Почти-ритуал. Прости-прощай-люблю на тот случай, если это — конец. Их кидает друг к другу спустя пару выдохов. Прижавшись лбами, они просто ловят чужое дыхание, напитываются им впрок. Это тоже ритуал. После того, как один из их друзей схватил побочку от сыворотки и потерял память, это стало почти необходимостью. Поцелуй почти мимолетный, едва заметный. Просто соприкосновение губ. Как обещание чего-то большего потом, когда все закончится. И теперь можно выходить. Ван Ибо идет первым. Он более гибкий, быстрый, подвижный. Чжочэн прикрывает ему спину и смотрит назад. Он сильнее, жестче, хотя по виду и не скажешь. Вместе они почти идеальны, как бы свысока на них ни смотрели остальные. Но чем дальше они идут, тем больше растет напряжение. Никого. И снова никого. Ни одного движения, ни даже намека на чужое присутствие. Хотя вот этот поворот — отличное место для засады, а этот закуток — как мертвая зона. Но никого-никого-никого. Это пугает больше полчищ мутантов, зомби и прочих чудовищ, которые здесь водились в первые месяцы. С каждой новой вылазкой бойцы из города очищали завод, но никогда — до конца. Что-то не так. И дверь лаборатории никогда не была открытой. Чжочэн задвигает Ван Ибо за спину жестом, не предусматривающим возражений. Ван Ибо вскидывается, но замирает, стиснув зубы. С таким Чжочэном невозможно спорить. Такой Чжочэн просто не услышит. Вместо спора с ним Ван Ибо прижимается спиной к его спине и начинает молиться. Ван Чжочэн чувствует тепло его тела, криво улыбается и осторожно открывает дверь лаборатории пошире. Несколько секунд просто смотрит на то, что осталось от оборудования, синтезирующего сыворотку, и медленно опускает оружие стволом вниз. Уловив его состояние, Ван Ибо молниеносно разворачивается, заглядывает через плечо и застывает. — Это конец. — Кто из них хрипит это — уже неважно. Это действительно конец. Другого оборудования у них нет. Среди выживших почти не было ученых, они пали первыми, как оказавшиеся самыми близкими к точке распространения. Те, что остались, смогли найти способ затормозить развитие вируса и наладить производство, но спустя шесть лет войны за выживание в рабочем состоянии остался только один прибор. На него боялись даже дышать, чтобы не повредить настройку, не то что перевозить в город. Нехватка врачей, техников, электронщиков убивала города так же верно, как и вирус. Лабораторию обустроили, экранировали, закрыли кожухом, подвели бесперебойное питание. Раз в четыре месяца на завод приезжала бригада, которая забирала готовую сыворотку, проводила профилактику по мере возможности и загружала реагенты для новой партии. Полностью автоматический режим позволял обходиться без участия человека. Система не давала сбоев, город жил, надеялся, искал выход. А теперь только груда металла и стекла лежала на полу, да были рассыпаны реагенты. Это действительно был конец. — Они знали, — Ван Ибо больше не держится за оружие. Теперь он держится за Чжочэна, потому что от понимания задрожали вдруг ноги. — Они все знали. Те, кто были здесь до нас. Чжочэн согласно кивает, чувствуя внутри только пустоту. На столе слой пыли, контейнеры с сывороткой пусты, и видны следы ботинок на полу. Те, кто приезжали до них, видели то же самое. Но рассказать об этом смелости не хватило никому. — Кто это сделал? — задает вопрос Чжочэн только для того, чтобы не молчать, но Ван Ибо скользит мимо него в комнату. Идет так, чтобы не наступать на чужие следы, опускается на корточки перед обломками и осколками. — Слишком мелкие. Такое ощущение, что их топтали в ярости, — прикасаться к ним Ван Ибо не собирается, но все, что нужно, видит и так. Аппарат уничтожили намеренно. Да так, чтобы гарантировано никто бы его восстановить не смог. Чжочэн кусает губы и вдруг произносит. — В первой группе был Чжу. Они не вернулись. Никто. Ван Ибо молча кивает и встает. Вместе они выходят из лаборатории, а потом и из завода. Уже плевать на монстров, зомби и возможную засаду. Все это уже бессмысленно, да и нет больше никаких мутантов и зомби. Без поступления животного белка вирус очень быстро начинает пожирать своего носителя, и тот погибает, а вирус уходит в гибернацию. Излучение убило все живое, так что планета от созданных человеком монстров избавилась сама. Найти след первой группы среди остальных практически невозможно, но они и не пытаются. Просто отходят чуть дальше и видят его. Две параллельные, идущие в сторону огромных ворот грузового ангара. Дверца в них проржавела и почти осыпалась в труху, так что попасть внутрь оказывается до смешного просто. И удивления почти нет. Машина первой группы — хищная, черная, гордость ее капитана, стоит в ангаре не тронутой, разве только слой пыли осел на детали. Да в лобовом стекле остались два отверстия от пуль. — Он стрелял отсюда, — Ван Ибо слегка топает ногой там, где стоит. Чжочэн согласно кивает, но желания подойти к машине нет. Вместо этого он тянет Ван Ибо за рукав, и они оба выходят. Луна почти села, скоро начнется рассвет. За руль садится Ибо. Но, выведя машину из ангара, он поворачивает в сторону, противоположную той, которой они приехали. Чжочэн на своем сидении сворачивается в клубок и смотрит на профиль Ибо и на его стиснутые пальцы. Бензина им хватит на несколько часов. Может, они даже доберутся до океана. Они молчат, и Чжочэн почти засыпает, когда Ван Ибо вдруг бросает в тишину. — Я бы сделал то же самое. Ван Чжочэн улыбается сквозь сон. — Я бы тоже. Он бы тоже. Они бы тоже. Когда мир лежит в руинах, весь смысл жизни сосредотачивается в одном человеке. В том, о ком еще может болеть сердце и ради которого еще открываешь глаза по утрам. У Чжочэна был Ибо. У Чжу Цзаньцзиня был Лю Хайкуань. Молчун Лю, который по-глупому погиб. Чжу не успел его спасти. И умер сам. Он улыбался, разговаривал, шутил, но смотрел на мир мертвыми глазами. Это видел Чжочэн. И Ван Ибо видел это тоже. ...Бензина хватает, и Чжочэн чуть не плачет, опускаясь коленями на влажный песок и погружая руки в ледяную воду. Воду, что убила их, разнеся вирус по планете. Глаза щиплет, ветер бьет в лицо, но все неважно. Он так давно не видел океана, что он даже перестал ему снится. — Чэн-Чэн, — Ван Ибо садится позади него, тянет на себя, а потом проводит по его руке от плеча вниз. Замирает, коснувшись браслета. — Сними его, — шепчет Чжочэн, и фиксатор щелкает. Иголки оставляют след из тонких кровавых ручейков, но без него легче дышать. Со своей руки браслет Ван Ибо снимает сам. Чжочэн разворачивается к нему, улыбается солнечно. Кто сказал, что это конец? Они занимаются любовью, сексом, трахаются в фургоне машины. Так, как хотелось давно, но не моглось из-за вечных соседей. Громко, долго, с гортанными стонами, вскриками, почти звериной яростью и желанием обладать. Им всегда было все равно, кто снизу, кто сверху, но сейчас стираются последние границы. Просыпающийся в крови вирус делает их выносливей, сильнее, и они меняются местами несколько раз. Они оба требовательные, жадные до ласк, любящие их и получать, и отдавать; пятнают кожу следами пальцев и зубов, целуются как в последний раз. Впрочем, и так в последний, а потому почти не размыкают губ, дышат друг другом, больше всего боясь не смерти, нет. Больше всего боясь… забыть. В той, другой жизни не вспомнить того, кто был твоим пульсом и дыханием. — Я люблю тебя, слышишь? Люблю тебя, — в этой, пока еще в этой жизни, уже сгорающей в огне вируса, они шепчут друг другу признания, которые почти никогда не озвучивали вслух. Но сейчас это вдруг становится таким важным, таким… — Люблю тебя! Вспыхнувшее в теле пламя отправляет их в темноту вот так, как есть — сцепленными, слившимися, едиными. …Гул океана почти оглушает. Шелест накатывающихся волн звучит странной музыкой. Шорох песчинок, дуновение ветра. На языке соль, кровь, сладость. Ван Чжочэн прислушивается к звукам, прикрыв глаза и склонив голову к плечу. Так остро, четко, необычно. «Чэн-Чэн», — шелестит теперь в голове, и Чжочэн улыбается, разворачиваясь навстречу Ибо. Тот никогда не выглядел таким красивым, потрясающим. Белая кожа, чистая, горящие каким-то совсем другим светом глаза, сильный, неуязвимый. Его Ван Ибо до самых кончиков своих отросших когтей. Взявший вирус под контроль, прошедший мутацию, но не ставший монстром. Как и сам Чжочэн. Они больше не люди. Они не чудовища. Они — что-то среднее. Их сердца бьются, они дышат и мечтают о картошке-фри из детства, а не о теплой свежей крови. Они — все еще они, пусть и действительность вокруг изменилась. Им все еще нужна близость, хотя говорить вслух больше не нужно совсем. «Мой Чэн-Чэн, — Ван Ибо подходит, обнимает ладонями лицо, обжигает губы поцелуем. — Пора забрать себе этот мир». И Чжочэн согласно смеется.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.