И дело идет к Фуги

      — Расскажи! — требуют хозяйские дети, собираясь вокруг Чужого.       — Расскажи еще раз! — младшая из девочек хватает его за рукав, требовательно тянет на себя. Дети продолжают гомонить и требовать, пока хозяин, отец семейства, рядом с которым сидит Билли, не прикрикивает на сорванцов.       Билли, расслабленно щурясь, наблюдает за тем, как мальчик, пусть и бывший бог, робеет от такого внимания, тут же находит ее глазами, прося помощи, но Билли нарочно отворачивается — делает вид, что увлечена разговором с хозяином. В конце концов, Чужому полезно такое внимание, пусть учится справляться самостоятельно. Воспитанные, но заскучавшие дети — отличный тренажер, если говорить об умении взаимодействовать с окружающими людьми. Ему полезно говорить не только с избранными.       Чужой хмурит тонкие брови, расфокусировано смотрит поверх детских голов. Потом моргает, сбрасывает оцепенение, склоняет голову слегка набок и смотрит на своих маленьких слушателей.       — То же самое?       Дети переглядываются друг с другом, делают серьезный для их возраста выбор. Дети, как никто другой, чувствуют ситуацию. Никто здесь, кроме Чужого и этой детворы, не представляет, что больше такого вечера, волшебного и предпраздничного, когда в груди затаилось пружинкой ощущения счастья и легкости, не будет. Будут другие, ничуть не хуже, но такого уже не будет.       Наконец, старшая кивает.       — Да, мы хотим эту же.       — Я не понимаю, — признается Чужой. — Вы знаете, чем кончится эта история. Я мог бы рассказать вам о том, как волна стирает берег, о тех колыбельных, которые на глубине поет кит, но вы просите эту. Почему?       — Это сказка, — ершистая средняя, кого-то Чужому отчаянно напоминающая, жмет плечами, — на Фуги всегда рассказывают сказки. Нам что, не может нравиться какая-то конкретная сказка? Ты обещал нам рассказывать все, о чем мы попросим.       Чужой улыбается.       Билли подмечает, что у него это получается все лучше и лучше. Он становится все более человечным.       Хозяин поднимается с кресла напротив, обещает захватить им по кружке грога, и Билли откидывается в кресле, закрывает глаза, наслаждаясь жаром камина, у которого сидит на полу Чужой и дети, тяжелым дыханием пса у ног и давно забытым ощущением покоя. Она возится, устраиваясь удобнее, готовится слушать сказку, которая на самом деле совсем не сказка, а настоящая история, разворачивающаяся так давно, что голова начинает кружиться, если посчитать даты. Все-таки Бездна никого не отпускает совсем.

❄❄❄

      Когда императрица появляется на пороге твоего кабинета, ничего хорошего ждать не приходится.       — Ваше Величество?       Дауд встает из-за стола, чтобы проявить должное уважение к монаршей особе. Отношения у них, даже после стольких лет его службы, сложные, и только субординация позволяет им сохранять хрупкий мир.       — У меня есть для Вас работа, Дауд.       У восемнадцатилетней императрицы в руках записка — варварский огрызок дорогой гербовой бумаги, надпись на нем сделана второпях, на уголке поставлена клякса. Дауд думает, что, заметь такое придворные, им бы стало дурно. Но он оценил то, с какой небрежностью ему было подано прошение.       Он принимает записку из ее рук, щурится, вчитываясь в небрежный почерк.       — И Вы хотите, чтобы мои люди проследили за ним?       — Нет. Я хочу, чтобы Вы сделали это лично. У Вас же есть тот, на кого Вы можете оставить канцелярию?       Дауд кивает.       Приказы императрицы не обсуждаются, но у Дауда есть преференции.       — Почему обязательно я? Не думаю, что лорд Аттано оценил бы, покинь я свой пост перед самым праздником. Моя задача — обеспечивать безопасность Империи…       — Я знаю Вашу задачу, Дауд. Я приказываю именно Вам заняться этим, потому что Вы профессионал.       Эмили Дрексел Лела Колдуин, уже давно не та испуганная девочка, смотрит на него холодно, со скрытым вызовом. Обычно она совсем не такая, это ее выражения лица, нарочитая грубость и строгость исключительно для Дауда. И он не имеет ничего против этого.       Возможно, что-то проскальзывает в выражении его лица, что заставляет императрицу добавить:       — Что бы Вы там не думали, меня не интересуют связи лорда Аттано.       И все-таки ей еще не хватает хитрости женщины и политика. Иногда она отпускает себя и говорит, что думает.       Дауд прячет ухмылку за учтивым кивком головы.       — Я сегодня же примусь за это.       — Очень на это надеюсь, глава Тайной Службы Дауд.       Она покидает его кабинет не прощаясь, резко развернувшись на изящных каблучках. Дауд какое-то время смотрит ей вслед, а потом просит дежурного позвать Томаса.       Приказы императрицы нужно выполнять.       Приготовления занимают у него меньше времени, чем он планировал. Уже следующим утром он, отпустив лодочника, ведет моторную лодку в сторону старого Путеводного маяка на острове Кингспарроу.       На маяке Дауд никогда не был. Он знает, что именно здесь был кульминационный момент в перевороте, что лоялисты закончили свои дни тут, и Корво имеет к этому прямое отношение. Он не знает, что могло понадобиться там Аттано, потому что сам не любит навещать места, которые бьют воспоминаниями под дых. Радшор он так ни разу и не посетил, хотя знает: многие бывшие Китобои до сих пор бывают там.       Но Эмили выразилась в своем коротком приказе довольно четко: «Проследи за моим отцом».       И у Дауда даже есть несколько идей о том, как это сделать.       Мрачная громада маяка уже возвышается впереди. Дауд невольно задумывается о том, что ему бы не хотелось проводить здесь Фуги, как бы равнодушен он не был к праздничным приметам.       Нет ничего хорошего в том, чтобы свои законные выходные (с тех пор, как он начал работать на Империю официально, Дауд научился любить законные, честные выходные, когда действительно ничего не происходит) проводить в старом форте. Он не из тех, кто будет сожалеть о том, что не провел праздничный день в компании прежних Китобоев, хотя поддерживал эту традицию уже некоторое время. И даже перспектива близости Аттано его не смущает.       Дауд глушит мотор, спрыгивает в воду и бредет к берегу, тащит за собой лодку, потому что море неспокойное, привязывать ее в обветшалых доках он не хочет, безопаснее просто оставить на суше.       Конечно, он видит, как на балконах маяка мелькает темная тень. Он не собирается скрываться. На таком ограниченном пространстве совершенно невозможно долго оставаться незамеченным даже с их умениями. Выставлять себя на посмешище Дауд не хочет.       Аттано встречать его не спешит. Дауд поднимается по гулкой лестнице и останавливается. Он не заходит внутрь, потому что сейчас ему это не нужно. Аттано видел его и найдет, если захочет. Навязываться человеку, сбежавшему для того, чтобы побыть одному, он не хочет. Дауд может быть достаточно самонадеян, но почему-то ему кажется, что причина именно в этом.       Стальные ступени жалобно скрипят, когда Дауд опускается на них, гулко звучит решетчатый пол под ногами. Стоит звукам упругой волной укатиться дальше, к морю, маяк накрывает плотным бесцветным пологом тишина. Не того сорта, которую в свое время любил Дауд, а мертвая. Такая бывает только в брошенных зданиях, впитавших в себя чужие смерти. Возможно, сейчас Дауд излишне поэтичен, но у него достаточно опыта в посещении сооружений подобного рода.       Дауд закуривает, откидывается на локти и щурится на солнце, неудачно оказавшееся с его стороны.       Шумит море, кричат чайки, скрипит старым, проржавевшим железом маяк, и Дауд думает о том, что ему совершенно не верится в то, что скоро наступит новый год.       Где-то наверху кто-то громко отстукивает ботинками по бетону. Не нужно быть провидцем или смотреть через Бездну, чтобы узнать — кто это. Вот только Дауд знает, что Аттано умеет ходить совершенно бесшумно, и такое явное недовольство тем, что его одиночество прервали, Дауда веселит. Что ж, если Аттано хочет играть в призрака, пусть не торопится, времени у них предостаточно.       До праздника Фуги остается четыре дня, и свою первую ночь на острове Кингспарроу Дауд проводит в лодке.       У него исключительно удобная позиция. Даже если выходов с маяка предостаточно, вторая лодка лежит на брюхе рядом с его, Даудовой, а значит, Аттано никуда не денется и не сбежит. Дауда, которому тоже есть о чем поговорить с Лордом Защитником, это все более чем устраивает.       Ночь не проходит тихо. Его баюкают неспокойные волны, но он спит достаточно чутко, чтобы знать, что ночью, увязая в песке, к его нехитрой стоянке подходил второй житель покинутого острова. Наутро Дауд видит следы на песке: Аттано не дошел до своей лодки пары метров, постоял, а потом ушел обратно. Разведывал обстановку?       Закончив с обычными утренними делами, Дауд отправляет короткое сообщение через взятую с собой птицу, а потом возвращается на свой пост — на ступеньки перед главным входом. Делать все равно нечего, и Дауд раскладывает свое оружие на промасленной тряпке, готовится к его смазыванию, как к ритуалу.       Несколько раз он загривком чувствует чужой взгляд, но не оборачивается. Пусть смотрит.       Приручать Аттано вот так, словно зверька, особенно после того, что произошло, кажется забавным, но Дауд относится к этому как к любой работе — ответственно.       Его расчет оказывается верным. Во вторую половину дня Аттано теряет терпение. Или до него наконец доходит, что если они не сдвинутся с мертвой точки, то так и будут встречать Фуги на острове, каждый в своем углу. Дауд слышит широкие, раздраженные шаги, вхолостую щелкает затвором пистолета, который только собрал заново и откладывает его обратно. Вряд ли пистолет в его руке задаст хороший тон разговору.       — Что ты тут делаешь?       Иногда Аттано с дочерью чрезвычайно похожи. Корво старается выглядеть надменно и холодно, его слова и взгляд острее заточенного пару минут назад Даудом ножа. И может быть, они бы взволновали кого-то другого, но у Дауда достаточно толстая шкура, чтобы, несмотря на свернувшийся внутри тугой ком инстинктов, требующий развернуться и бросить вызов в ответ, безэмоционально пожать плечами.       — Твоя дочь приказала мне проследить за тобой. Я исполняю ее приказ.       — Ты решил сделать это лично? С чего бы?       Теперь Дауд смотрит на него, развернувшись вполоборота. Он вздыхает, пытаясь успокоить собственное нарастающее раздражение. Ему стоит усилий сдержать детское: «Как будто у меня нет других дел».       — Я подчиняюсь прямому приказу Императрицы, Лорд Защитник, — Дауд позволяет себе показать свою усталость. Препираться из-за этого бессмысленно. Так же бессмысленно, как прижать Аттано к стенке сейчас и потребовать серьезного разговора. Он достаточно знает Корво Аттано, чтобы быть уверенным: так ничего не добьешься.       — И ты так отверженно следуешь ее приказу, что сидишь здесь? — Аттано бесится. Осознание этого почему-то заставляет Дауда расслабиться. Хотя у него все еще есть вопросы по поводу правомерности ядоизливаний Аттано.       До Фуги остается три дня, Дауд морщится, когда взбешенный Корво хлопает железной дверью, а потом берет портупею, которую хорошо бы заштопать.       Ночью Аттано подбирается совсем близко.       Дауд просыпается, когда песок шуршит чуть левее, у ног. Сонное сознание требует схватиться за оружие, но Дауд просто хмурится, будто потревоженный звуком, и продолжит равномерно дышать. Старается не двигать глазами под закрытыми веками и просто прислушивается к тому, что происходит.       Аттано садится на песок там, где стоял. Дауд слышит его дыхание, то, как он шуршит камзолом, когда устраивается удобнее. Откуда в Корво такие привычки к подглядыванию Дауд не знает, но не может ощущать себя комфортно. И ему самому невозможно поверить в то, что он засыпает не дольше, чем через двадцать минут.       Утром Дауд просыпается от крика чайки, и первая его мысль посвящена тому, что он уже сам не слишком понимает, что происходит. Потому что Аттано не похож на бегущего, а Дауд совсем не похож на того, кто загонит его в угол. Или заставит поговорить.       В такой патовой ситуации Дауд решает, что лучшее, что он может сделать — это продолжать придерживаться своего плана. То есть не делать ничего и ждать. Дауда все устраивает.       До Фуги остается два дня, и Дауд, сидя на своем излюбленном месте у двери, словно сторожевой волкодав, знает, что Аттано все больше обращает на него внимание, выглядывает из темных окон и смотрит сквозь Бездну. Дауд просто наслаждается выпавшим ему случайным отпуском. И как-то по-особенному ждет ночи. Потому что ему любопытно: что предпримет Аттано дальше?       У Дауда в руках совершенно пустое чтиво, он просматривает его по диагонали, не углубляясь в смысл. На песке неподалеку копается в остатках его ужина пара чаек.       День был похож на затишье перед бурей, даже море, взволнованное все другие дни, сейчас улеглось и только тихо ворчало.       Дауд щурится. Его больше увлекают собственные мысли. Поведение Аттано можно понять. Отчасти. Раздражение, которое приходило к нему раньше, когда он вспоминал о событиях той ночи, улеглось так же, как море сейчас. Девицей в беде Дауд себя не чувствовал уж точно. Но, пожалуй, желал ответов. Был ли он разочарован, когда Аттано стал избегать его? Определенно. Однако разобраться в причинах своего разочарования так и не смог.       Разговор с Аттано должен все решить. И если Лорд Защитник придет сегодня ночью его навестить, он обязательно спросит.       С Корво Аттано никогда нельзя быть уверенным в том, что все пойдет по плану. Вот и сегодня ночью, когда Дауд просыпается, чем-то смутно потревоженный, он не ожидает обнаружить Аттано, привалившегося спиной к его лодке. Его голова запрокинута на плечо, дыхание размеренно. Он беззащитно подставляет Дауду шею во сне, и это почему-то задевает совсем не те ниточки, которые должно. Дауд должен чувствовать удовлетворение собственным планом, а чувствует уважение и благодарность, совершенно лишние здесь. Он это понимает, но не может найти в себе силы толкнуть Аттано в плечо, чтобы тот проснулся. Когда он засыпает, он старается не шевелиться, чтобы не потревожить Корво.       Наутро, естественно, Аттано рядом он не обнаруживает, песок в том месте, где он сидел, старательно разворошен.       Но даже если бы Аттано не был так предусмотрителен, Дауд только по памяти смог бы определить, где вчера сидел Корво. Непогода, не дождливая, но очень ветреная, обещала к ночи перерасти в бурю.       Дауд поднимается рывком, трет лицо, не уверенный до конца — не было ли сном то, что он видел ночью.       До Фуги остаются сутки, и Дауд, на которого одиночество действует расслабляюще, смятенный ночным видением, вновь возвращается на свой пост, теперь уже без занятия для рук, потому что мысли совершенно не о том. Погруженный в себя, Дауд упускает тот момент, когда на острове вместо охотника и его цели, не слишком страдающей, остаются два абсолютно равноправных человека.       Он зябнет, думает о том, что такими темпами придется разводить огонь и уходить со ступеней, потому что вещей теплее макинтоша у него никогда не было, а тут влажность и ветер быстро делают свое дело.       Стоит ему опуститься на ступени — железная дверь распахивается. Снова сцепляться с Аттано Дауду не хочется, особенно после того, что произошло ночью, так что он оборачивается осторожно, игнорируя то, как странно холодеют кончики пальцев.       У Корво… сложное выражение лица. Он пытается выглядеть таким же серьезным, как пару дней назад, но во всех его движениях сквозит неизвестная неуверенность. Перед тем, как выйти за порог, Корво застывает на мгновение, потом шагает уверенно, и Дауд готов поставить свое жалование на то, что первым планом Аттано было вышвырнуть его вон или затеять настоящую драку. Сейчас Аттано стоит над ним, сложив руки на груди, защищаясь от чего-то заранее. У Дауда перед глазами стоит вчерашняя картина и трогательно беззащитная шея Корво, он смаргивает, стараясь вернуть мыслям здравость.       — Я тебя слушаю.       Дауд старается говорить нейтральным спокойным тоном, чтобы не вызвать очередной бури. Ему достаточно той, что собирается в небе.       Аттано молча подходит ближе, садится на следующую ступень, молчит какое-то время.       — Почему ты еще здесь? — и это не претензия, какая была в первый раз. Дауд понимает, Аттано тоже устал от этого и запутался. Теперь уже бессмысленно говорить о том, что во всем виновата Эмили.       Дауд жмет плечами. Смотреть Аттано в глаза не хочется, но он заставляет себя, потому что сейчас это необходимо.       — Потому что захотел, — твердо произносит он, перечеркивая любые сомнения. В том числе и свои.       Аттано бросает в краску. Дауд не может не считать это своей победой.       — Даже после того, что было?       Корво прощупывает почву в разговоре, и тут Дауда бьет током по позвоночнику осознание: Аттано стыдится того, что сделал. Сразу становится смешно, так, что даже Дауду сложно сохранить серьезное выражение лица.       — Если ты считаешь пьяный секс изнасилованием, то спешу тебя успокоить. Я был не против. Или ты правда думаешь, что тебе удалось бы в том состоянии скрутить меня и выебать?       У Аттано алеют уши. Дауд хмыкает.       — Так ты поэтому сбежал?       — Я хотел взять паузу, — очень серьезно говорит Корво, — и дать ее тебе.       — Как трогательно. И что ты собирался делать потом?       Корво ерзает на ступеньке. Дауд мстительно надеется, что он уже успел оценить всю ее неудобность, и ему будет стыдно вдвойне за этот театр одного актера.       — Поговорить. Если бы это было возможным. Объясниться.       Дауд дергает щекой. Иногда логика Корво Аттано, мешающая в себе невинность моральных принципов и жестокость, и жесткость, заводила его в тупик, но сейчас ему было важно понять ее. Потому что он хотел этого.       — Аттано, секс по пьяни не обязывает тебя на мне жениться. Никаких обязательств. И охранять меня по ночам было не обязательно, — Дауд говорит это твёрдо, совершенно точно не собираясь разбираться с чьими-то моральными устоями. Корво в ответ смотрит как-то нечитаемо, то ли раздраженно, то ли несчастно, мотает головой.       — Я хотел этого.       Дауд чувствует себя невероятным идиотом.       Он хотел приехать на остров и следить за Аттано, потому что ему важно было разобраться и понять, Дауду важно было знать, что Аттано, дежурящий при нем по старой привычке, — не мираж, а Корво было важно — подумать только — его охранять; а те неловкие обжимания в его комнате, которые и сексом не назвать, потому что Аттано еле держался на ногах, считать чем-то заслуживающим внимания.       Нет, не только Дауд здесь невероятный идиот.       Его разбирает смех. Он сгибается, не в силах сдержать его, вытягивает руку вперед, прося паузу для того, чтобы прийти в себя.       Когда он поднимает голову, утирает слезы, он чувствует себя отчасти виноватым, потому что явно не такой реакции ожидал Аттано.       Дауд прислушивается к себе. Прямо сейчас он не заинтересован в отношениях, но Аттано, с его доверием, которое, объективно говоря, Дауд не заслужил, невозможным характером и странным страхом самого себя и своих действия, Дауду, пожалуй, симпатичен.       — Мы с тобой идиоты, Корво. Вот что. Если тебе станет легче, я бы хотел повторить то, что ты попытался сделать тогда. Я буду не против. Если ты будешь трезв.       Облегчение, которое читается в глазах Корво, Дауд считает своим подарком на Фуги. Пожалуй, начинать новый год с такого события — хорошая примета.       — Дауд?       — Что?       — Поехали домой.       Дауд чувствует, как вокруг становится чуточку светлей, а внутри разгорается предательское тепло. Он кивает, поднимается, натыкается неловко на Корво, который поднимается одновременно с ним, смотрит мгновение ему в глаза, думает: «В Бездну».       И целует.