Предел прочности

      – Малефисента, пригнись!       Заслышав позади себя предостерегающий крик, темная фея инстинктивно согнулась, и спустя долю мгновения выпущенная из боевого лука длинная стальная стрела с треском вонзилась в дерево всего в паре миллиметров от ее головы. Град щепок и древесной пыли посыпались на нее сверху, и женщина поспешила скрыться за массивным стволом, чтобы увернуться от следующего выстрела. Тяжело дыша, она выглянула из своего укрытия в тот момент, когда двое облаченных в стальные латы рыцарей взлетели высоко в воздух, подброшенные ловким движением рук Борры. Сильно столкнувшись друг с другом в полете, бронированные верзилы с грохотом разбились об землю. Их поломанные защитные шлемы, окрашенные изнутри ярко-красным, разлетелись в стороны. Не теряя времени, отважный темный эльф с голыми руками ринулся в атаку к следующим вооруженным до зубов противникам, скрывающим тела за массивными стальными щитами и целящимся в рогатых летающих существ из мощных ручных арбалетов.       Они с ним были единственными, кто этим ненастным апрельским утром оказались на месте, готовые отразить внезапную атаку в очередной раз вторгшихся на их территорию людей. Как и всегда, без малейших предупреждений или объявлений о наступлении около двух с половиной десятков человек проникли на болота в тщательно спланированной попытке добраться до скалы черной Госпожи, дабы застать ее в ранний час врасплох и уничтожить вместе с ближайшим окружением. Вовремя проинформированные бдительными феями они с Боррой успели остановить захватчиков на полпути, и кровавая бойня людей и эльфов развязалась прямо посреди прибрежного леса.       В первую четверть часа им вдвоем удалось уничтожить две трети иноземцев, часть из которых погибла на месте, а часть трусливо обратилась в бегство, побросав оружие на поле боя. Оставшиеся же в лесном массиве самые отчаянные и свирепые бойцы короля Вильгельма упорно продолжали из последних сил отстреливать ненавистных эльфов, явно не желая уходить без победы ни живыми, ни мертвыми.       – Мочи крылатых тварей!       – Все равно не уйдем, пока не сдохнут!       – Повесим бошки вместо оленьих!..       Еще один мощный метательный снаряд почти настигнул цель, затронув бедро Борры – к счастью, не смертельно. Невзирая на краснеющую и плавящуюся под железом кожу рук, темный эльф сломал задевшую его стрелу пополам, после чего с ревом совершил стремительный выпад на стоявшего к нему ближе всех солдата. Не успев вовремя среагировать, молодой рыцарь выронил боевой лук. Его защитное облачение неприятно звякнуло, когда Борра подхватил сопротивляющегося воина на руки и, как тряпичную куклу, с силой швырнул о широкий дубовый ствол. Раздался оглушительный полный боли и ужаса вопль. Даже под массивными металлическими доспехами можно было без труда различить треск ломающихся костей пораженного армейца.       Ему на помощь кинулся его напарник. Занеся над головой боевое оружие, он не успел сделать и десятка шагов, как был сбит с ног и проткнут насквозь собственным тяжеловесным мечом. Кровь фонтаном брызнула на сухую землю. Вооружившись окровавленным снарядом, Борра приготовился к расправе над бегущими в его сторону еще тремя королевскими бойцами.       Понимая, что силы на исходе и тянуть время больше нельзя, Малефисента решилась на финальный бросок. Выскользнув из своего убежища, фея взмыла высоко в небо, чтобы применить коронную сверхспособность дистанционного массового поражения и попытаться разом умертвить всех оставшихся в живых солдат. Она едва успела достичь верхушек елей, когда очередной метко выпущенный металлический снаряд пронзил навылет ее плоть в районе плеча. Внизу раздался восторженный победный возглас. Взревев от боли, Малефисента развернулась и в ярости поразила издевательски хохочущего стрелка смертоносным ударом молнии, но было слишком поздно. Неспособная более удерживать себя в воздухе она мгновенно потеряла высоту и спустя несколько мгновений с тяжелым стуком обрушилась всем весом на землю. Перед глазами посыпался сноп искр, и голова буквально взорвалась пульсирующей острой болью.       Совсем рядом истошно закричал отбивающийся от захватчиков Борра:       – Малефисента! Что с тобой?! Вставай скорее!.. Ну?       Она шевельнулась, пытаясь подняться, но оказалась слишком слаба даже для того, чтобы открыть глаза. Густая багровая кровь из разъеденной металлом раны толчками начала заливать рукав облегающего черного одеяния, стекая по холодным худым пальцам вниз и образовывая на вытоптанной пожухлой траве объемную темно-красную лужу. Вокруг нее продолжал сыпаться обильный дождь из боевых дротиков, копий и арбалетных стрел, слышались отчаянные ругательства и проклятия из последних сил цепляющихся за свое жалкое служивое существование солдат, кто-то неподалеку стонал в предсмертной агонии, но чувствующая едва теплящуюся в самой себе жизнь Малефисента понимала, что уже ничем не может помочь любимому. Оставшийся один на один с врагом Борра продолжил храбро защищать испокон веков принадлежащую эльфам землю, и она с горечью понимала, что, даже рискуя собой, он не посмеет все бросить и сбежать с кровопролитного места действия.       Хотя сейчас это было бы лучшим его решением.       В какой-то момент она ощутила его руки, подхватившие ее обездвиженный и уже почти безжизненный стан с земли. Глухо и прерывисто дыша, он нес ее сквозь деревья обратно к скалам. Хмурый хромающий израненный Борра не проронил ни слова, шаг за шагом просто медленно и тяжело ступая по неровной землистой поверхности в гору. Сама не зная, почему, но именно сейчас Малефисенте больше всего хотелось, чтобы он просто оставил ее там, посреди леса: жалкую и пораженную, глупую никчемную беззащитную, словно ребенок, в тысячный раз давшую своему народу, верящему в нее как в по-настоящему сильного и надежного лидера, столько обещаний и снова не сумевшую их сдержать.       Снова не сумевшую как следует защитить их.       Вконец обессиленный Борра занес ее в небольшой уютный домик одной из фей, расположенный у подножия скалы. Пребывая в каком-то туманном и малореальном полузабытье, Малефисента не моргая смотрела, как он силится остановить текущую вдоль бедра кровь, ненавидя и проклиная себя за то, что не может подняться и помочь ему. Спустя около получаса появились Аврора и Диаваль, чтобы оказать обоим первую медицинскую помощь. Рука Малефисенты была продезинфицирована и перевязана, ссадины обработаны и заклеены бактерицидным пластырем, голова уложена на низкую подушку. Переломов у нее, к счастью, не было, зато сотрясение, судя по всему, оказалось весьма серьезным. Помимо рассеянного сознания, заторможенности, гула в ушах и повышенной температуры темную фею постоянно тошнило и несколько раз сильно рвало.       Лежа на маленькой деревянной кушетке с холодным успокаивающим компрессом на лбу, она наблюдала, как ее юная дочь бережно обрабатывает ушибы Борры. Сложив за спиной могучие растрепанные в бою крылья, эльф сидел на явно маленьком для его внушительного роста и веса стульчике, больше похожем на детский, терпеливо позволяя Авроре заниматься его ранениями. Он тихонько зашипел от боли, когда она приложила к его пораненному предплечью примочку с какой-то зеленоватой щиплющей жидкостью. От зоркого глаза темной феи не ускользнул тот факт, насколько низко была наклонена к нему в этот момент принцесса, непредумышленно позволяя любоваться довольно низким верхом своего облегающего светло-голубого платья.       А может быть, она встала так специально?..       В домик вернулся Диаваль с большим графином чистой воды и несколькими ампулами обезболивающего. Темная фея хотела окликнуть верного друга и подозвать к себе, но передумала. Всегда крайне радушный и дружелюбный к ней в любой ситуации сейчас ее преданный темноволосый ворон вел себя молчаливо, замкнуто и отстраненно, пребывая будто бы вовсе не здесь, и она тактично решила пока не обращать на себя его внимание.       Вместо этого ее взгляд вернулся обратно к дочери и рогатому эльфу. Когда Аврора, наконец, закончила с его рукой, мужчина улыбнулся ей и с благодарностью похлопал девушку по талии. Мгновенно почувствовав укол ревности, Малефисента незаметно пристальнее присмотрелась к обоим. Ей показалось, или этот с виду такой небрежный и вроде бы ничего не значащий жест на самом деле подразумевал нечто большее, чем банальную благодарность?       Трое самых близких и дорогих ее сердцу людей, казалось, намеренно избегали какого бы то ни было зрительного и вербального контакта с ней, предпочитая хранить напряженное неприветливое молчание и делать вид, что всецело заняты собственными мыслями.       Как если бы Малефисента не была способна это заметить.       – Ты очень внимательна к нему. Спасибо, – наконец, обратилась она к дочери, когда Борра и Диаваль вышли из домика на улицу.       – Да, – складывая окровавленные полотенца и салфетки в корзину с грязным бельем, отозвалась Аврора, – Приходится, учитывая, что ты теперь долго будешь не в состоянии о нем позаботиться.       Ее слова больно ранили женщину, но, свалив причину эмоций на последствия своего крайне неудачного падения и сотрясение, она не придала оскорбительному тону девушки большого значения.       – Я все понимаю, Аврора… и правда бесконечно благодарна тебе за помощь.       Светловолосая принцесса поставила корзину с бельем в углу комнаты и, скрестив на груди тонкие руки, повернулась к лежащей в поту у окна Малефисенте. Только сейчас черная Госпожа заметила под глазами дочери глубокие темные круги, отчего она сразу же стала казаться ей на добрый десяток лет старше.       – Просто я считаю, что пора бы тебе уже одуматься и перестать строить из себя мать-героиню. Я понимаю, что ты хочешь всеобщего признания и славы, но, поверь, здесь это никому не нужно.       Ошеломленная столь резким и сердитым заявлением темная фея поначалу не нашла, что ответить. Прямо сейчас она могла дать свою больную ушибленную голову на отсечение, что раньше девушка никогда не разговаривала с ней в подобном обвинительном тоне. Тем более никогда не позволяла себе говорить ей столь вопиющих и откровенно несправедливых слов.       Почему Аврора так зла?       – Я просто пыталась защитить свою территорию и тебя… – оборонительно начала она, проклиная звучащие в собственном голосе виновато-оправдательные нотки.       – Ну конечно, – устало закатила глаза Аврора, – Раз за разом привлекая на болота все больше вооруженных людей. Тебе никогда не казалось странным такое совпадение?       – По-твоему, это моя вина?.. – не веря своим ушам, выдохнула Малефисента.       – Не твоя, крестная. Но, будь ты хоть каплю менее эгоистична, уже давно задумалась бы о том, чтобы сменить место жительства, дабы не подвергать дальнейшей опасности ни себя, ни нас. Но ты же всегда самая умная и упертая. Тебя неоднократно серьезно ранили. И сегодняшняя травма – не исключение. В последнее время я все больше задаюсь вопросом о том, сколько еще раз тебе надо удариться головой, чтобы понять, что ты не всесильна?       Задетая вызывающе обидными словами и пренебрежительным, словно чужим, тоном Малефисента с трудом подавила подступившие к глазам слезы. Безусловно, в чем-то Аврора была права: крылатая фея действительно далеко не всегда могла предвидеть или предугадать последствия своего разностороннего зависящего от многих факторов взаимодействия с людьми. Но разве могло в этом мире хоть одно более-менее относительно спокойное место считаться по-настоящему безопасным для полноценной и счастливой жизни волшебных существ?.. Аврора с полной уверенностью рассуждала так, как если бы эльфы и другие подобные им создания действительно не подвергались преследованиям и уничтожению в других местах.       – Я никогда не заставляла вас с Филиппом оставаться здесь, – едва слышно заметила волшебница.       В ответ она получила столь неприязненный и озлобленный взгляд, что тут же пожалела о том, что сказала это. О том, что вообще что-то сказала.       – Как же я устала от твоих отговорок, – раздосадованно бросила принцесса, хватая висевший у входа желтый плащ-дождевик.       – Аврора… Аврора, подожди. Куда ты?       Но девушка уже захлопнула за собой входную дверь, оставляя Малефисенту одну наедине с непрекращающимися изламывающими ее приступами адской боли во всем теле, тошнотой и снедающим чувством вины от несдержанного в который раз обещания защитить родные края.       Чувствуя, как ненавистные соленые капли все же начинают обжигать без того пылающие от жара щеки, женщина заставила взять себя в руки и угомонить начинающую разрастаться истерику. Что бы ни было сейчас на уме у Авроры, Малефисента как никто другой знала, что скоро девушка успокоится, и они смогут нормально поговорить. Жизнь на болотах никогда и ни для кого не была простой, и сейчас им всем было нужно немного времени, чтобы прийти в себя, оправиться от физических и душевных травм, простить, принять, поддержать друг друга и придумать способ, как жить дальше.       Целый день Малефисента просто лежала на месте, временами бредя, то впадая в туманное забытье, то снова возвращаясь, настолько ослабленная и больная, что в периоды бодрствования не находила сил даже выйти прогуляться. Ни одно из известных заклинаний на выздоровление не помогало. Как последствие сотрясения ее головная боль только усиливалась, и в дополнение к уже имеющимся симптомам Владычицу тьмы начало мучить обильное носовое кровотечение. Несмотря на мучительные страдания, ни Аврора, ни Диаваль больше так и не появились в домике, чтобы дать ей обезболивающее.       К вечеру погода совсем испортилась. Тяжелые грозовые облака заволокли небо, обещая вот-вот обрушить на болота затяжной потопный ливень. Сказочные жители попрятались по своим домам, и, глядя на улицу сквозь маленькое занавешенное полупрозрачной шторкой окошко, женщина видела лишь одинокую пустынную поляну со склонившимися к самой земле от сильного ветра головками цветов. Природа готовилась к идущему на них ненастью.       Точно так же сейчас готовилась к ненастью и душа темной феи, каждой микрофиброй все сильнее и сильнее предчувствующая неладное. Давление усиливало странное поведение ее родных с их необъяснимым категорическим нежеланием общаться с ней, и, в общем и целом, Малефисента прекрасно понимала причину, по которой она никак не могла почувствовать себя на месте.       Не в силах избавиться от гнетущего чувства вины перед ними, а также невыносимого более одиночества и брошенности, она решила все же предпринять попытку разыскать дочь и поговорить. Совсем скоро окончательно стемнеет, и ей в любом случае нужно было возвращаться домой. Аврора до сих пор не появилась, а значит, она, скорее всего, уже дома, если вообще не надумала вернуться вместе с Филиппом в их фамильный замок.       Нужно было торопиться.       Превозмогая невообразимое головокружение и слабость, Малефисента заставила себя подняться с постели. Просочившееся сквозь бинтовую повязку темно-красное влажное пятно успело пропитать белые хлопковые простыни. С трудом она влезла обратно в свое платье, правый рукав которого был почти полностью оторван от поразившей ее утром стрелы. Опираясь на свой посох, женщина, хромая, покинула летний домик и медленно двинулась в сторону густого леса, намереваясь для начала посетить место у озера, где Аврора часто любила бывать, когда у нее не было настроения. Вода всегда успокаивала девушку, и крестная очень надеялась, что ее миролюбивая всепрощающая дочь уже отошла от их неприятного утреннего разговора, и ей удастся с ней помириться.       Тяжело ступая по сухим хрустящим под ногами листьям, Малефисента внимательно вглядывалась в окруженное высокими хвойными деревьями пространство сумрачного леса в надежде заметить хоть чье-нибудь присутствие. Воздух стал ощутимо душным и давящим, не было слышно ни единого звука, еще совсем недавно сильный пронизывающий ветер окончательно стих. Некогда яркий и оживленный лес замер в ожидании скорой непогоды. Молясь успеть найти Аврору до дождя, темная фея поймала себя на мысли, что невыносимо злится на саму себя. Злится из-за собственной уязвимости, слабости, обидчивости, ранимости, неспособности контролировать опасные ситуации. Несмотря ни на какие сверхспособности, дар перерождения и в разы превосходящие человеческие возможности, она все также оставалась лишь обыкновенным смертным существом, могущим умереть от случайно выпущенной в нее стрелы. Сейчас, чуть остыв, Малефисента начинала понимать смысл сказанных Авророй слов и в самом деле соглашаться с ней. Что будет с ее дочерью, если это, не дай Бог, однажды случится, и в одном из вражеских столкновений она потеряет свою мать? Что будет дальше с болотами и всеми ее мирными жителями? Что будет с Боррой?..       При мысли о нем грудь темной феи сдавило от кольнувшей ее обиды и горечи. Борра… где он сейчас, почему в течение дня так и не пришел навестить ее или хотя бы просто поинтересоваться, как она себя чувствует? Это было совсем на него не похоже. Вероятно, морально любимый эльф пострадал сегодня гораздо больше, чем она, вынужденный в итоге отдуваться за них двоих и лишь только каким-то чудом выживший в неравной схватке с людьми Вильгельма.       Как бы там ни было, но сразу после разговора с Авророй ей необходимо было найти и его, чтобы также попросить прощения и, вопреки прогнозам Авроры, оказать максимально возможные для нее сейчас внимание и заботу.       Продолжая шагать в своих мыслях по лесу, она неловко пошевелила раненым плечом, тут же отозвавшимся тупой саднящей болью от основания кости до самых кончиков пальцев, как вдруг расслышала совсем рядом чьи-то негромкие приглушенные голоса. Малефисента сделала еще несколько слабых шагов вперед и в напряжении остановилась, пытаясь разглядеть за невысокими ветвистыми деревьями два знакомых нечетких силуэта. Перед глазами все плыло и двоилось. Дурное предчувствие вдруг охватило ее подобно лихорадке, и она не смогла заставить себя продолжить путь. Вместо этого, игнорируя мутную зрительную пелену, женщина притаилась за стволом молодой секвойи и с тревогой вгляделась сквозь плотную зеленую листву.       Ее дыхание тотчас оборвалось.       На небольшой, скрытой от посторонних глаз, поляне находились Аврора и Борра. Подозрительно и совершенно одни. Окруженные со всех сторон густой вечнозеленой растительностью, в условиях сгущающихся сумерек делающей их практически незримыми, они стояли лицом к лицу полубоком к ней и казались крайне увлеченными, сосредоточенными и полностью занятыми… друг другом. Желтый плащ-дождевик Авроры бесхозно валялся рядом на траве. Прислонившись спиной к дереву, ее всегда идеально примерная и целомудренная белокурая дочь слилась в страстном впечатляющем поцелуе с ее мужественным крылатым возлюбленным, жарко сжимающим в своих объятиях ее тонкую осиную талию. Практически переставшая дышать сама темная фея без труда различила горячее несдержанное дыхание обоих, по мере нарастающего интимного возбуждения становящееся все более и более частым. Не веря собственным глазам, Малефисента снова и снова в ошеломлении взирала на отрывшуюся ей картину, которая вначале показалась ей просто какой-то ошибкой, недоразумением, наваждением, галлюцинацией, кошмарным сном… всем, чем угодно, только не реальностью. Потому что в ее реальности они не могли с ней так поступить.       Сном… тем не менее, таким живым и естественным, таким настоящим, в буквальном смысле ощущаемым ею каждой болезненной клеткой своей кожи и от которого, она знала, она никогда уже не сможет проснуться.       Потому что такую картину невозможно было стереть из памяти даже во сне. Оцепенев от шока, поразившего каждый атом ее тела, которое, казалось, теперь точно вот-вот развалится на мелкие части, Малефисента просто смотрела на то, как ее единственный и неповторимый Борра, ее душа, ее любовь, ее смысл, развратно ласкает ее дочь, раскрывая несвойственную ему ранее плотскую тягу и вожделение. Рядом с Малефисентой он никогда не проявлял подобной активности, предпочитая в любых условиях и обстоятельствах вести себя с ней крайне ласково, сдержанно и осторожно. Чуть ли не детально помня каждое его прикосновение к себе, начиная с момента их первого единения на полуночной поляне, женщина готова была поклясться перед кем угодно, что самым главным его страхом всегда было причинение ей любой боли и дискомфорта – как физического, так и морального. Он никогда не позволял себе даже невежливо посмотреть на нее, не то чтобы что-то сказать или сделать, и сейчас она с полной уверенностью могла утверждать, что инициатором каждой их близости всегда была именно она.       Но с Авророй темный эльф казался абсолютно другим. Совершенно чужим и прежде незнакомым. Жадным, настойчивым, несдержанным, даже пошлым… готовым овладеть принцессой болот прямо здесь и сейчас, невзирая ни на какие опасности и риски. Видя его руки, поглаживающие теперь самый низ спины Авроры, Малефисента просто не узнавала стоявшее всего в паре десятков метров рослое широкоплечее существо, с которым ее уже не первый год связывали серьезные семейные отношения.       Столько страсти она не видела в любимом мужчине никогда и нигде, и даже не подозревала, что он на нее способен.       Вероятно, именно потому, что настоящие чувства и потребность он испытывал вовсе не в Малефисенте.       Улыбаясь сквозь поцелуй, Аврора выскользнула из-под губ Борры, позволяя его лицу сместиться чуть ниже, к ее шее. Ее маленькие хрупкие пальцы, скользящие по его затылку, сильнее зарывались в волосы мужчины по мере того, как его губы опускались вдоль ее дрожащего в вожделении тела.       – Погоди… стой. Давай не здесь? Если она заметит…       – Не заметит. У нее сильнейшее сотрясение, и она вряд ли сможет нормально соображать еще недели две-три.       Широко улыбнувшись, Борра вновь прильнул к губам девушки. Она одарила его еще одним затяжным полным взаимности и влечения поцелуем, прежде чем принялась расшнуровывать свое тесное сатиновое платье, обнажая под ним плотный туго стягивающий юный женственный стан корсет.       Глаза Борры нескромно обвели восхищенным взглядом обнажающееся перед ним молодое аппетитное тело.       – …А к тому времени мы придумаем, как окончательно от нее избавиться.       Девушка в нерешительности повела оголенными плечами и нахмурила аккуратные ухоженные брови.       – Ты мог бы просто оставить ее утром в лесу. В чем проблема?       – Нет, не мог. Это было бы слишком очевидно. Глупые феи до сих пор боготворят ее и во всем бы сразу обвинили меня. А оно нам надо?       Он помолчал несколько секунд и добавил:       – К тому же, для такой стервы, как она, это слишком мягкий исход.       – Давай, может, ты все же не будешь так жесток? – прервала его девушка, – Все-таки она моя мать.       Борра презрительно усмехнулся.       – Приемная. Конечно, не буду. Все будет выглядеть как несчастный случай. Ввиду ее без того тяжелых травм ни у кого и сомнений не возникнет, если однажды утром она просто перестанет дышать.       Его намекающие на нечто запредельно страшное глаза коварно сверкнули, и он вновь привлек Аврору к себе для долгого проникновенного поцелуя. Было видно, что парню не хотелось тратить драгоценное время на излишнюю болтовню, и он жаждал как можно скорее перейти к делу.       Длинное платье Авроры, наконец, соскользнуло с ее разгоряченного тела вниз и осело на устланную толстым мхом землю, после чего Борра подхватил девушку на руки и властно прижал спиной к дереву. Аврора обхватила обеими ногами его за талию и, эротично встряхнув густыми длинными волосами, немедленно рассыпавшимися по ее изящному выточенному лицу, приготовилась испытать полноценное наслаждение от единения с тем, кто уже точно никак не мог считаться избранником Малефисенты.       То, что стало происходить между ними далее, Малефисента не смогла вынести. Развернувшись на месте, темная фея неслышно двинулась от злосчастной поляны прочь. Потерянная, опустошенная, забывшая, за чем и к кому изначально шла, и теперь уже точно мертвая как минимум внутри себя она сознавала лишь, что весь ее хрупкий нестабильный мир, который она всеми силами стремилась выстроить и сберечь хоть как-то – ради своего будущего, ради будущего Авроры и Филиппа, Борры, эльфов и всех болотных жителей – безжалостно и безвозвратно рухнул где-то около пятнадцати секунд назад. Глядя прямо перед собой, но совершенно ничего не видя, она молча вышла из леса точно в том же направлении, в котором и вошла.       Некогда могущественная и благородная темная фея, хозяйка, Госпожа, королева и властительница Топких болот, которую любили и в которую до последнего верили абсолютно все местные жители, больше не чувствовала обиды, негодования или злости на кого-либо. Не чувствовала она себя и униженной, преданной или кем-то несправедливо оговоренной. Она не чувствовала больше всегда особенно ненавистной ей слабости и уязвленности, изводящей весь день невыносимой физической боли и даже этих снова льющихся из ее носа и незаживающей сквозной рваной раны липких темно-красных потоков…       Она не чувствовала ничего.       Ведь все это было важно и значимо лишь для тех, кто был по-настоящему жив. Столь же безжизненному и пустому созданию, вроде того, в которое превратилась сейчас она, и от которого осталась лишь хилая внешняя оболочка, и то временная, было уже абсолютно плевать на такие мелочи, как обида и боль.       Продолжая слепой путь в никуда, она, тем не менее, не была способна остановить вереницу дичайших мыслей и вопросов, в одну секунду ворвавшихся в ее без того больное травмированное сознание, изничтожающих своим фатализмом и настойчивостью.       Как давно это продолжается между ними? Знает ли об этом романе Филипп? Кто был инициатором? Стали ли они любовниками задолго до ее неудачного падения в ходе битвы, или же это в полной мере выяснилось только сегодня, когда она по всем показателям должна была умереть от удара об землю, но так некстати для них все же выжила, разрушив все планы?..       В любом случае, сейчас это уже не имело для нее абсолютно никакого значения. Все, что теперь было важно – это то, что единственной лишней стороной в этом жутком любовном треугольнике была она. И эту лишнюю сторону Борра совсем скоро готовился убрать раз и навсегда. Спокойно, сухо и расчетливо.       Уж лучше бы она умерла сегодня и сразу от сотен тысяч отравленных самым страшным ядом стрел, чем увидела то, что увидела.       И, раз ее справедливая заслуженная смерть не случилась вовремя, значит, у нее оставался только один разумный выход.       Не замечая, как холодные крупные капли начинающегося ливня разбиваются об ее худые вздрагивающие плечи, а сверкающее грозными молниями небо сотрясает от долгих оглушительных раскатов сухую потресканную землю, Малефисента остановилась у подножия высокой обрывистой скалы, по ту сторону которой располагался залив и, подняв голову, вгляделась в едва виднеющуюся далеко в темноте вершину.       Что ж, путь предстоит неблизкий, особенно учитывая ее текущую кондицию, но на сей раз она твердо знала, что осилит его, несмотря ни на какие преграды.       Прекрасно сознавая, что из-за нехватки сил и нарушенной координации долететь туда на крыльях она не сможет, темная фея глубоко вдохнула и решительно двинулась вверх по склону пешком, неумолимо держа путь на самый верх. Отчаянное головокружение и дезориентация не заставили себя долго ждать, и ей нехотя пришлось признать, что полученное сегодня сотрясение мозга все же не получалось так просто и смешно игнорировать. Ее сжимающая волшебный верный посох рука занемела. Темная фея без сожаления выбросила мешающий ей атрибут, и быстро исчезнувший за пеленой дождя в обратном полете к земле он моментально превратился в гнилую изъеденную червями ветвь.       Тяжело дыша, несколько раз женщина была вынуждена останавливаться для того, чтобы унять бешеное сердцебиение, тошноту и вспыхивающие яркими пятнами круги перед глазами. Удивительно, как тяжело и мучительно давались ей теперь те вещи, которые еще утром она могла, не задумываясь, делать легко и быстро одним только взмахом крыльев. Некогда такие любимые и неотъемлемые сейчас они представлялись ей донельзя тяжелой и бесполезной ношей. Намокшие под дождем перья весили, казалось, целую тонну, то и дело норовя перевесить худое изможденное тело и опрокинуть обратно вниз. Каждый новый метр подъема преодолевался все медленнее и сложнее, высасывая остатки терпения и сил, и темная фея в отчаянии молилась лишь о том, чтобы каких бы то ни было их все же хватило для ее самого последнего и решающего действия.       Она не знала, сколько прошло времени и как долго еще предстояло двигаться вверх. Все это не имело для нее никакого значения. Она обязана была туда попасть. На подходе к самой вершине женщине пришлось добираться почти ползком. Насквозь мокрая и дрожащая Малефисента испустила громкий стон облегчения, из последних сил взбираясь, наконец, на самую высокую точку. Утирая стекающую по подбородку и шее, смешанную с дождем и кажущуюся теперь почти черной кровь, она заметила, как ее зрение расфокусируется и падает до состояния полной слепоты. Сознание угасало, и, цепляясь за его обрывки, она понимала, что если сейчас же не поспешит, то рискует снова не успеть вовремя стереть себя с лица земли так, как это на полном серьезе нужно было сделать кому-нибудь еще в период ее взросления.       Дрожа на пронизывающем, ледяном, сбивающим с ног ветру, темная фея выпрямилась и медленно приблизилась к крутому размокшему от грязи и сырости обрыву.       Стоя на краю пропасти под сверкающими свирепыми молниями небом, Малефисента откинула со лба спутанные мокрые волосы и коснулась своего бока, на котором навечно был отпечатан кривой рваный шрам от пронзившей ее металлической стрелы рыжей пособницы Ингрит… из-за которой однажды она уже тонула в глубокой морской воде. Тогда ей не дал умереть благородный миролюбивый Коналл, каким-то образом вдруг почуявший близкую гибель крылатой родственной сущности. Сейчас, впервые за все время, Малефисента по-настоящему жалела, что осталась тогда жива. Умри она сразу, быстро и незаметно, ей больше бы не пришлось продолжать бороться за хрупкий мир между народами, многим из которых на самом деле совершенно ненужный, на собственной шкуре таща всю ответственность, бесконечно защищать от вражеских нападок болотную территорию и ее жителей, оберегать и опекать взрослую сознательную Аврору, давным-давно в ней не нуждающуюся, делать столько хорошего и милосердного ради тех, кто никогда этого не видел и не ценил…       Но прежде всего она никогда бы не встретилась с Ним, а, следовательно, не испытала по новой это глупое ошибочное чувство под названием «любовь», на котором были помешаны абсолютно все люди, и от которого она никогда не знала ничего, кроме предательства, лжи и боли.       Всегда такая холодная, неприступная, эгоистичная на вид, но в действительности же по-детски наивная, добросердечная и преданная, мечтающая лишь о простом вполне себе спокойном человеческом женском счастье она, вероятно, никогда не научится на своих ошибках даже после сотен миллионов предательств.       Впрочем, сейчас она была искренне рада, что нашла выход из ситуации и больше не чувствует никаких сводящих с ума, депрессивных, ломающих волю к жизни эмоций. Только успокаивающую пустоту внутри и эту колышущуюся от обильных капель дождя далеко внизу под острыми скалами водную гладь.       Такую соблазнительную и зовущую… такую умиротворяющую… такую надежную…       Малефисента знала и чувствовала, что все закончится очень быстро. Коналл мертв, а значит, никто больше не сможет так некстати вытащить ее из логова смерти. Она не позволит. Просто тихо и бесследно исчезнет из этого мира, дабы облегчить участь самой себе и не заставлять Борру с Авророй беспокоиться о том, как из неудобного всем треугольника сделать вполне себе стабильный угол, быстро складывающийся в моногамную общую прямую.       В последний раз глянув ввысь на сурово сверкающие во мгле изломанные рваные нити электрических разрядов, темная фея шагнула в пустоту. Она не летела, а просто падала вниз, подобно камню, сложив огромные спасительные крылья за спиной, несколько томительных секунд просто наслаждаясь свистящим в ушах и обдающим лицо ветром, этими колкими капельками дождя, в которых также находила некоторый покой и облегчение, в ожидании момента, когда бездонная полуночная пучина безвозвратно примет ее в свои объятия.       С громким всплеском Малефисента погрузилась на глубину. Она удивилась тому, с какой легкостью и мягкостью тяжелая морская вода приняла ее. Как будто все это время ждала. Далекая. Глухая. Безмолвная. Чувствуя, как обжигающие холодные потоки начинают жадно затоплять всю ее сущность снаружи и внутри, женщина вдохнула как можно глубже, чтобы наполнить себя водой до отказа и максимально скоро положить конец тому, что все эти долгие неправильные полные мучительного одиночества и страданий годы жалко и насмешливо звалось ее жизнью.       Грудь нещадно сдавило от обилия проникшей в нее влаги, и она, наконец, захлебнулась. Широко распахнув в последний раз глаза, Малефисента тут же зажмурилась от обилия льющегося на нее откуда-то сверху невыносимого слепящего света. Должно быть, так выглядят врата смерти, всегда радушной принять в свою адскую обитель каждого нового постояльца: расчетливая, сдержанная, милостивая, умеющая терпеливо ждать, когда очередная сгораемая в огне грехов жертва сама покорно приползет за ней за спасением. Ведь, как известно, истинный Ад располагался не в Преисподней, а здесь, на земле… Совсем рядом раздались глухие неясные голоса, кто-то закричал, но из-под толщи воды стремительно теряющая сознание Малефисента не была способна их расслышать. Ее тело сильно тряхнуло, и мощный водяной поток вырвался вместе с кровью из ее рта, высвобождая легкие. Не понимая, как это могло произойти сквозь непроницаемую морскую толщу, она инстинктивно вдохнула пустой чистый воздух и немедленно закашлялась. Почувствовав невольный поворот набок, темная фея вытолкнула изо рта еще больше едкой жидкости, и в следующее мгновение чьи-то руки мягко приподняли ее, дабы придать телу чуть более вертикальное положение. Ощутив неясный прилив сил, Малефисента пошевелилась, по-прежнему не в силах открыть глаза от бьющего в них яркого солнечного света. Чьи-то цепкие и упорные руки продолжали удерживать ее в живых, так и не дав окончательно расстаться с ненавистным сознанием и памятью, только теперь она начала ощущать себя прижимающейся к чьему-то сильному и невообразимо теплому телу. Терпкий вкус какого-то жутко горького снадобья неприятно вязал во рту, и она еще раз прокашлялась.       – Пришла в себя! Она пришла в себя! Боже мой, наконец-то!.. – услышала она чей-то облегченный возглас.       – Не надо, Аврора, стой. Дай ей опомниться.       Совсем рядом пискнул тоненький детский голосок. Следом послышался еще один. Вокруг нее чувствовались неясная возня и волнение. Не понимая, что происходит, и где она находится, женщина предприняла иррациональную попытку подняться, но обнимающие ее стан руки не позволили ей сдвинуться с места.       – Тише, тише… не надо пока резких движений, хорошо? – прошептал ей в ухо знакомый хрипловатый мужской голос.       – Я же говорил, снадобье творит чудеса, – послышался другой, чуть более низкий и спокойный, – Какой же я глупец. Надо было сразу ей его дать.       – Мы все виноваты, Диаваль. Что оставили ее там одну и не успели помочь отбить атаку. Никогда себе этого не прощу.       Слыша родные голоса, Малефисенте отчаянно хотелось спросить их, откуда они возникли, зачем вытащили ее из воды, и почему она до сих пор не мертва, но от слабости не смогла промолвить ни слова. Она поморщилась от тупой пульсирующей боли в области левого виска и, наконец, с трудом приоткрыла глаза.       Мрачная и пугающая подводная темнота рассеялась. Она снова могла нормально дышать. Дезориентированная и сбитая с толку темная фея обнаружила себя лежащей на мягкой уютной постели из свежего мха и листьев, прислоненной к чьей-то широкой теплой груди. На всем правом плече виднелась тугая бинтовая повязка, надежная и сухая. Маленькая цветочная поляна у скалы рядом с ее жилищем была залита ярким послеполуденным солнцем. В чистом весеннем воздухе порхали разноцветные бабочки и мотыльки. Сфокусировав взгляд, она различила склонившиеся над ней бледные испуганные лица Авроры, Филиппа и Диаваля. Многочисленные эльфы, пикси, феи и древесные великаны собрались позади них на поляне, безмолвно замерев на своих местах и во все глаза глядя на очнувшуюся хозяйку, боясь отвлечься и упустить что-нибудь очень важное. Один из маленьких троллей – судя по всему, обладатель целительных способностей – робко держал свою Госпожу за запястье. Опустив глаза, женщина с волнительным сердцебиением узнала крепко обнимающие ее руки Борры и его лицо, взволнованно глядящее в ее собственное почти вплотную. На его коже виднелись свежие ушибы и царапины от произошедшей недавно схватки с людьми… те самые, которые она с болью и сожалением неоднократно на нем залечивала, и благодаря которым он всегда начинал казаться ей особенно мужественным, привлекательным и желанным.       Борра… такой милый, внимательный, родной. Как и прежде. Рядом…       Что происходит?!       – Госпожа, слава Богу, Вы живы! – облегченно выдохнул Диаваль, наклоняясь ближе. – Вы так долго не дышали…       – Мама… Господи, как ты? – вне себя от испуга спросила Аврора. Кинувшись вперед, она взяла фею за руку и с беспокойством вгляделась в ее лицо.       Казалось, первые пару секунд Малефисента ее просто не узнала. Такую участливую, заботливую, душевную, с неповторимым небесно-голубым цветом глаз, полных слез, готовых вот-вот хлынуть по ее юному бледному дрожащему лицу вниз… с совершенно другим, мягким и любящим тоном голоса, каким она всегда разговаривала абсолютно с любым живым существом, одинаково заслуживающим тепла и ласки.       Но особенно со своей крестной.       – Что… что происходит? Где я? – слова дались с невероятным трудом, на мгновение усилив боль, но зато прояснив сознание.       – Ты? Дома, конечно, – всхлипывая, пояснила принцесса, – Один из воинов в перестрелке ранил тебя стрелой, и ты потеряла сознание, упав с высоты. Борра уничтожил их пару мгновений спустя, а потом…       Ее голос сорвался, не дав захлестнувшим слезам закончить фразу.       – А потом мы все целый час пытались привести Вас в чувство, – учтиво договорил за нее Диаваль, – Какое счастье, что все обошлось, и мы вовремя позвали всех на помощь.       – Час? – дрожа, отозвалась Малефисента.       Заметив ее изменившееся состояние, Борра крепче прижал женщину к себе и успокоивающе поцеловал в висок. Она болезненно сжалась, будто от ожога, до последнего не веря, что сухие теплые губы и приятные руки мужа, дороже которых для нее не было ничего на свете, вновь касаются и согревают ее.       Ее, а не…       – Нам показалось, прошла целая вечность. Мы так боялись, что потеряли тебя.       Она сглотнула, по-прежнему не в силах уложить в голове то, что все это время пребывала в глубоком обмороке.       – Все в порядке. Я сама не поняла, как… отключилась.       Аврора с облегчением кивнула и, наклонившись, крепко обняла крестную.       – Пожалуйста, никогда… никогда не пугай нас так больше, ладно? – прошептала она, – Я боялась, что умру вслед за тобой.       Малефисента слабо улыбнулась, ободряюще обнимая дочь в ответ. Где-то неподалеку от них раздался высокий заливистый смех, и обернувшийся на звук Филипп помахал рукой детишкам, играющим возле зарослей кипарисовика. Две их озорные девочки-близняшки бегали друг за другом, играя в догонялки, и прятались за невысокими ярко-зелеными кустиками.       Почему-то именно при взгляде на них сознание Малефисенты начало окончательно проясняться. Ее истинная сущность, ее жизнь, ее реальность, наконец, в полной мере возвращались к ней, стирая из памяти недавние картинки ужасающего видения, возникшего в результате тяжелой травмы. И сейчас, сознавая, что это был всего лишь плод ее нездорового измученного переживаниями воображения, Малефисента не могла подобрать слов и эмоций, чтобы выразить все свое счастье от лицезрения самых дорогих и близких для нее людей.       Таких, какими они были всегда и на самом деле, а не в ее диком непрекращающемся кошмаре.       Кто-то легонько потянул ее за подол платья, и сердце темной феи тревожно екнуло. Все ее страхи безвозвратно рассеялись, когда двухлетний светловолосый, как и его отец, Уолтер забрался на колени к Малефисенте. Женщина протянула руки и со слезами прижала малыша к себе. Мальчуган рассмеялся и игриво ткнул пальчиком в самый кончик ее носа.       – Мам, а почему ты плачешь?       Глядя в его маленькое невинное личико, очаровательные ямочки на щеках и сияющие голубые глаза, темная фея не могла сдержать слез. Даже его улыбка и смех всегда так напоминали ей отцовские, что ей часто становилось не по себе от того, насколько сильно их сын во всем был похож на Борру.       – Милая, все хорошо?       Она рассеянно кивнула, с наслаждением ощущая на себе его легкие успокаивающие поцелуи и все еще не в силах поверить, до чего ее довели запредельные эгоизм и ревность. Чувствуя себя полной идиоткой и бесстыдной моральной предательницей, она с горечью напомнила себе о том, что за все три с лишним года их совместной жизни, включая период развития отношений, темный эльф не дал ей ни малейшего повода для подозрений и недоверия. Слишком великодушный, благовоспитанный, достойный – пожалуй, совершив любого рода предательство, он бы в первую очередь изменил самому себе. Без устали наблюдая за его поведением и личностью – наверное, в глубине души слишком мягкой и кроткой для мужчины – она не раз ловила себя на мысли, что он слишком хорош для того, чтобы быть ее мужем… чтобы вообще быть ее. Смелым, искренним, благородным, бесконечно терпящим ее колкости, дерзости и капризы и просто тем, кто никогда не вынуждал ее быть никем иным, кроме себя настоящей. Все чаще замечая на нем восхищенные завистливые взгляды других женщин, Малефисента не переставая терзала себя безумной мыслью однажды все же потерять Борру в их толпе и перестать быть для него единственной и любимой. Теперь же, находясь рядом в его крепких и надежных объятиях, она сознавала, что собственными действиями и сомнениями предательски подорвала свою веру в него и истощила весь запас доверия, что не так давно, казалось, было прочнее любой измены.       Кроме того она понимала, что случившаяся черепно-мозговая травма окончательно сломала ее психику, явив измученному страхом сознанию чудовищную картину его предательства и тайных намерений избавиться от жены раз и навсегда.       – Тогда отчего у тебя слезы? – мягко просушивая влажные дорожки кончиками пальцев, продолжил Борра.       Вместо ответа она подалась к нему и припала к его губам в нежном многозначительном поцелуе, по обыкновению говорящем о ее чувствах и мыслях больше, чем тысячи слов. Ей не хотелось даже краем разума возвращаться обратно к тому, что еще совсем недавно было способно пусть даже понарошку разрушить ее полноценную мирную и счастливую жизнь. Тем более она не имела права ставить об этом в известность Борру и всех остальных.       – Просто счастлива, что ты рядом… вы все рядом.       Крылатый мускулистый супруг вопросительно приподнял брови и улыбнулся, безусловно, не понимая, к чему был высказан этот, казалось бы, давно известный и привычный всем факт. Растворяясь в его объятиях и неизменном безвозмездно даримом ей тепле, наблюдая, как маленькие ладошки Уолтера увлеченно возятся с длинными локонами ее распущенных темных волос, и с благодарностью думая о том, что сегодняшний день может по праву считаться ее вторым днем Рождения, Малефисента услышала самое важное и необходимое ей во все времена слово:       – Всегда.