Кармина Бурана (Carmina Burana)

— Верди, — заявил Леоне, старательно игнорируя Джорно, который с сомнением выгнул бровь, — Ха! Его Dies Irae, куда круче сочинений Моцарта. — Да, я, кажется, что-то такое слышал, — отозвался Джорно. Стоило расположившемуся на заднем сидении машины юноше это сказать, как Муди Блюз показалась из груди Леоне. Улыбнувшись, Бруно откинулся назад, позволяя рукам станда потянуться вперёд. Джорно послушно наклонился, и её руки коснулись его ушей. Воспоминание о музыке волной поднялось и зазвучало в салоне машины. Джорно коснулся рук Муди Блюз, стремясь лучше разобрать звучание. Прикосновение дрожью отозвалось в теле Леоне, но прежде чем он успел хоть что-то сказать, в глазах Джорно мелькнуло узнавание. — А! Ну, конечно, я знаю эту мелодию. Слышал не раз, примерно в сотне фильмов. Леоне рассмеялся. — О, да. И каверов масса, — отозвался Аббаккио; Муди Блюз скрылась у него под рёбрами, и Джорно снова сложил руки на коленях. — Вообще, изначально, это был религиозный госпел. Ну, а люди потом подсуетились, и, как всегда, изговняли религию… — Никаких обсуждений религии перед выходом в свет, — мягко пресёк его излияния Бруно, легонько стукнув костяшками пальцев по скуле Аббаккио. Машина плавно замедлила ход и, наконец, остановилась. Леоне закрыл рот и скорчил разочарованную рожицу. — Не дуйся, — хмыкнул Бруно, снова касаясь его щеки. Теперь уже всей ладонью. Леоне усмехнулся и проворно отстранился, прежде чем его успели ущипнуть. — Не сейчас, так по пути к дому, — согласился он, и, кивнув Джорно, открыл дверь. Ледяной, влажный ночной воздух ворвался внутрь салона, обдав холодом лицо Леоне. Прикрывшись рукой от ветра, он спешно повязал вторым слоем свой тёмный шарф, и поднял ворот серого пальто. Поколебавшись, он опустил руку на спинку сидения водителя. Выходить из машины в толпу, сырость и дождь улицы не хотелось совершенно. — Всё в порядке? — тихо спросил Бруно, и Леоне резко выдохнул через нос. — Да, — пробормотал он в ответ, и, собравшись с духом, опустил руку между своим бедром и сидением. Рёбра тотчас резануло тупой ноющей болью. С силой вытаскивая себя из салона на тротуар, Леоне сжал зубы, чтобы не взвыть. Позвоночник свело судорогой. Выпрямившись во весь рост, Леоне заставил себя дышать глубоко и ровно. Он опустил плечи, расслабил руки и, опершись о машину, принялся ждать, пока боль не утихнет и перед глазами перестанут мелькать разноцветные пятна. Оперный театр Ла Скала был величественно-великолепен. Белая штукатурка золотом блестела в свете софитов, освещавших его верхние этажи, колонны и окна. Блики создавали причудливую игру света и тени. Вокруг стояла толпа народа. Людей было так много, что даже умнице Мартине пришлось остановиться на другой стороне перекрёстка. Дыхание вырвалось из лёгких Леоне белыми лепестками пара и унеслось в промозглую дождливую ночь; до ушей долетел шум, гам и болтовня. Поверх его пальцев легла рука Бруно. Леоне опустил голову. Бруно высунулся из машины и теперь рассеянно улыбался. В груди Леоне разлилось тепло, притупившее последние отголоски боли. — Почему ты улыбаешься? — поинтересовался Леоне, отходя в сторону. — Просто так, — отозвался Бруно, выбираясь наружу. Он сжал ладонь Леоне, не позволяя тому отступить в сторону. Чернильно-чёрное пальто и белый костюм сидели на Бруно идеально, выгодно подчёркивая его красоту. Простой крой смокинга контрастировал с вычурной вышивкой жилета и галстука. Божьи коровки золотом мерцали в его волосах и на запонках. Тонкие пальцы пробежали по белой ткани жилета Леоне, разглаживая несуществующие складки, коснулись чёрного галстука и чёрной рубашки, нашарили ворот пиджака и остановились рядом с брошью — тоже божьей коровкой — напротив сердца. — Ты… — проговорил он, и Леоне, утонувший в его синих глазах, хоть убей, не сумел бы вспомнить о чём они говорили секунду назад. — Все готовы? — поинтересовался Джорно поверх крыши авто, и Леоне бросил на него злобный взгляд. — Спектакль скоро начнётся, — продолжил Джованна, словно и не заметил этого. — Хотелось бы всё-таки уже попасть внутрь. — Что такое? Неужели в старушке Италии есть место, которое отказалось работать по твоим правилам? — прошипел Леоне, стоило Джорно приблизиться. Джованна направился через перекрёсток, не обернувшись даже когда в след донеслось мрачное «Паршивец!». Под ребро Леоне тотчас врезался локоть Бруно. Положив руку ему на спину, Леоне шагнул следом, ориентируясь на светлую косу и яркое пальто. Белый, шитый золотом костюм, прямая как палка спина — Дон Пассионе, Белый Король Неаполя, воистину выделялся из толпы, хотя и был по сути просто безусым мальчишкой. — Не стоит тебе носить так много золота, — вздохнул Леоне, оказавшись рядом с Джорно на середине дороги и непочтительно тыкая в золотые серьги в его ушах и золотые цветы, пришитые к костюму. — Блестишь — глазам больно. — Глазам больно, — пропел в ответ Джорно, бросив лукавый взгляд на золотую литеру «А», украсившую каждую из многочисленных пуговок жилета и пиджака Леоне. — Кто бы говорил, — продолжил он с той же интонацией, но в голосе послышалась обида. — Это — всего-навсего показывает, что за моей спиной стоит семья! — мгновенно ощетинился Леоне. — Если тебе так не хочется, чтобы Альбано вели твои судебные тяжбы, могу чиркануть деду пару строк. Думаю, он с радостью избавится от части обязанностей и укатит в отпуск. Нет, не укатит. Nonno Алонзо обладал по истине крутым характером и искренне полагал, что отдых для слабаков, не умеющих справляться со стрессом. Сам он со стрессом справлялся весьма успешно, напиваясь вдрызг и изливая желчь на судей и политиканов. Не будь Леоне и сам таким же, он бы от души посочувствовал деду. Джорно фыркнул; на его лице снова мелькнула улыбка, словно он наперёд знал, что скажет Леоне. Бруно закашлялся, старательно, но не слишком успешно, маскируя смех. — Да ну вас к чёрту, — буркнул Леоне, увлекая Бруно к ближайшим стеклянным дверям. Опередив Леоне, Джорно шагнул к кассиру. — На имя Джованна, — произнёс он, и билетёр принялся равнодушно проверять их бронь. Леоне удивлённо наблюдал за этим процессом. На юге, где его боялись и уважали, Джорно тотчас узнали бы в лицо. В конце концов, его имя уже стало едва ли не нарицательным. Здесь же, в северной провинции, он был просто ребёнком, который вознамерился посмотреть спектакль не по возрасту. — Приятного вечера, господа. — Синьор Джованна. Синьор Альбано, синьор Руссо…- произнёс билетёр, и, кивнув поочерёдно каждому из них, вернул билеты Джорно. А у Леоне не получалось даже рассердиться на то, что бедняга, если спросить, навряд ли смог бы сказать кто из них кто. Ну, не то чтобы Леоне выглядел так, словно в его родословной затесалась пара русских, конечно, но… Интересно, доживут ли они до того светлого мига, когда, наконец, смогут прийти на спектакль под одной фамилией, например, Руссо, а не просто молча нацепив парочку колец? Отведя Бруно в сторону от кассы, Леоне пробежался пальцами вдоль его спины и почувствовал, как на сердце теплеет, когда Бруно подался навстречу. Может, через несколько лет его желание и сбудется. Он, вроде как слышал, что некоторые страны уже вовсю занимаются легализацией однополых браков, и только Италия слегка подтормаживает. Впрочем, раз уж его, Леоне, семья в конце концов с этим смирилась, то и Ватикану придётся смиренно проглотить этот фортель. — Тебе повезло, — заявил Леоне, глядя, как Джорно прячет билеты в нагрудный карман, — что я тебе подыграл. Беззлобно переругиваясь, они прошли сквозь вторые двери в фойе. Их встретил широкий вестибюль; мраморные колонны с бронзовой лепниной блестели в свете хрустальных люстр. Повсюду шелка и бархат одежд гостей. — Знаешь, я и без тебя мог прекрасно посмотреть сегодняшнее представление. В любой момент. В ответ на это заявление Джорно только невинно улыбнулся. Леоне хорошо была известна эта улыбка. Она появлялась на лице Джованны как раз в тот момент, когда он собирался сделать день какого-нибудь идиота, рискнувшего с ним поспорить, совершенно невыносимым. — Нам сюда, — Джорно ткнул пальцем в другой конец зала. Леоне остановился на полпути и принялся разматывать шарф. — Вообще-то, наша лоджия в другой стороне. — Нет. Не в этот раз, — повёл плечами Джорно, разворачиваясь и испаряясь в направлении лестницы. — Ты… — Леоне с лязгом захлопнул рот и посмотрел на Бруно, словно тот мог что-нибудь сделать с этим поганцем. Бруно улыбнулся. — Полагаю, нам придётся смириться? — отозвался он. Чёрт! Леоне бесспорно любил этого парня, но под час задавался вопросом, каково это — всё время вращаться в обществе людей, которые зациклены на деньгах, политическом влиянии и светской жизни. Подумав, Леоне озвучил свои мысли. Бруно засмеялся. Ладонь легла на щёку Леоне и наклонила его голову вниз. Их губы едва-едва соприкоснулись, а лицо Леоне уже пылало алым. Он знал, что Бруно так пытается отвлечь его, не позволить накрутить себя… И… вполне успешно пытается, надо признать. Когда Бруно отстранился, из груди Леоне вырвался тяжёлый вздох. — Ну же, идём, — негромко попросил Бруно; его голос был едва слышен в общем гомоне толпы. — Пусть его. Он выпендривается. Имеет право, в общем-то. — Не стоит ему в этом потворствовать, а то его эго вырастет до небес, — отозвался Леоне. Переплетя пальцы с пальцами Бруно, он осторожно повёл его мимо людей к лестнице. Да, разумеется, Бруно мог бы и сам прекрасно справиться, Стики Фингерз указал бы дорогу, но… если кто-то сталкивался с ним, молодой человек совсем терялся. Так что, Леоне использовал это как предлог, чтобы держать Бруно за руку как можно чаще. Джорно перехватил их на полпути и заставил подняться ещё на уровень выше. Коридор был устлан мягким ковром. Леоне принялся считать номера. Джованна остановился у седьмой от входа лоджии, и Леоне выдохнул. Он даже не осознавал, что, оказывается, задерживал дыхание. Их балкон располагался несколько дальше от сцены, чем он обычно привык. Зато, кресла стояли достаточно близко, чтобы разглядеть стежки швов на одежде друг друга, и, что самое важное, на двери значился тот самый сакральный номер, который обычно не позволял Гвидо вламываться к ним посреди представления. Муди Блюз выскользнула из груди Леоне и проплыла сквозь дверь. Перед глазами Аббаккио пронеслась орда уборщиков. Джорно, во всём блеске кремового костюма вышел в коридор под руку с Гвидо; их станды безумной круговертью промчались рядом… Ничего подозрительного… Даже последние, кто сидел в этой кабинке (два месяца назад) были вполне тривиальными людьми. Прекратив действие станда, Леоне шагнул вперёд. Муди Блюз проплыла по воздуху обратно к нему и поспешно скрылась. Леоне вздохнул; смотреть сквозь дыру в груди станда было… тяжело. Бруно последовал за ним, и, отдав Леоне пальто, принялся кончиками пальцев изучать вычурные рамы зеркал, лепнину перил и спинки кресел. Джорно прикрыл за ними дверь и тоже принялся снимать верхнюю одежду. Бруно застыл восковой скульптурой. Пальцы, лежащие на алом бархате кресла — самого дальнего от сцены — едва заметно подрагивали. Он крутил головой из стороны в сторону. Сердце Леоне сжалось от боли, когда он, наконец, осознал, почему Джорно выбрал именно эти места — прямо над сценой. — Ох… — брови Бруно сошлись на переносице. — Джорно… Не стоило… Я всё равно ничего не вижу… — Но всё ещё можешь слышать, — отозвался Джованна, усаживаясь на своё место. — А твоё кресло стоит так, чтобы ты не повредил плечо, развернувшись на звук. Голос его был мягок, но Леоне видел, как осторожно и напряжённо Джорно старается выбирать слова, старательно делая строя непринуждённый вид. — Спасибо, — неуверенно произнёс Бруно. Потянувшись вперёд, Леоне сжал плечо Джорно, пытаясь без слов донести до него свою благодарность. — Не за что, — взгляд Джорно метнулся в сторону Леоне, и он демонстративно устроился поудобнее, сложив руки на коленях. Бруно хлопнул по сидению между ними, призывая Леоне сесть рядом и обнять его со спины. Леоне опустился вниз, опершись о перила лоджии. Чёрт бы побрал дождливую погоду! Леоне всеми фибрами души ненавидел дождь. Бруно поёрзал в кресле, коснувшись большим пальцем левой руки, кисти омертвевшей правой, и ненависть к дождю отошла на второй план. Теперь Леоне разрывался от ненависти к себе. Он протянулся вперёд, желая коснуться Бруно, но тот уже устроил неподвижную руку на своём колене и обернулся к Леоне. На его лице светилась искренняя улыбка — ни тени смущения. Время застыло. Леоне хотелось, чтобы этот миг длился вечно, чтобы Бруно всегда вот так смотрел в его глаза. Леоне сжал его ладонь, переплёл их пальцы и коснулся губами чёрной косы на макушке, Бруно запечатлел на его плече поцелуй. На сцене раздались голоса, и эхо разнесло их по всему залу. — Всё, что я написал до этого дня, ни что, — возвестил распорядитель, цитируя Карла Орфа. — Кармина Бурана — вот истинный венец моего творчества! Прямо перед носом Леоне замаячила золотая задница. Она появилась прямо у него из груди, нарушив пафос момента. Распорядитель продолжал вещать, представляя оркестр и театральную труппу, а Леоне решал дилемму: насколько уместно будет придушить Джорно здесь, в опере? Задница продолжала маячить вплоть до того, как со сцены не донеслось: — Театр благодарит за щедрое пожертвование анонимного спонсора, пожелавшего остаться не узнанным. Он надеется, что вы насладитесь представлением, как он, в своё время, чашкой отменного чая! Джорно старательно смотрел на сцену, и выглядел при этом как кот, сожравший безнаказанно целый жбан сливок. Бруно рассмеялся. — Ох, Джорно… Ну ты и… Остаток его реплики потонул в громкой музыке. Оркестр грянул туш, и перешёл к первому акту кантаты. Леоне перевёл взгляд на сцену. Там развернулось во всю ширь колесо Фортуны, поддерживаемое ангелом и дьяволом. Хор, в красочной средневековой одежде, расположился перед ним. Из боковых щелей пополз туман. Он укутал все пространство и начал медленно красться к оркестровой яме. Леоне никогда раньше не видел всю постановку «Кармина Бурана», слышал только пару арий в исполнении хора на пару с Руджеро, когда они ещё только-только выпустились из академии. Туман рассеялся, обнажая улыбающийся лик Весны. Её лоб украшал венок из цветов. Да, так было намного лучше… Он бросил взгляд на Бруно. Бруно не знал ни слова по-латыни, но на его лице блуждала счастливая улыбка. Он склонил голову, чтобы лучше слышать музыку, всё её переливы. Внимание Джорно было сосредоточено на декорациях. С лица исчезли всякие эмоции, но глаза… Взгляд метался от одного исполнителя к другому, словно он старался запомнить всё до мельчайших деталей. Сместившись, Леоне коснулся коленом ноги Бруно. — Chramer, gip die varwe mir! — вознеслось под потолок. Леоне спрятал усмешку в волосах Бруно и тихо шепнул: — Дай, торговец, краску мне. Щеки розовым окрась, чтобы юноши души во мне не чаяли. Дай, торговец, краску мне. Взгляни ты на меня. Позволь порадовать тебя. Бруно поджал губы, стараясь не дать смеху вырваться изо рта, и щёлкнул Леоне по носу, отпихивая его на место. Зал негромко загудел, когда исполнители провели их сквозь пасторальные песни о любви, чтобы потом макнуть в грязь таверн и кабаков. Не собираясь упускать такую возможность, Леоне снова зашептал перевод, но теперь уже на ухо Джорно: — Слава тебе, Великая Девственница. Слава тебе, Мадонна… Увернувшись от тычка Джорно, который чуть было не смазал ему косметику, Леоне пакостно захихикал. — Мальчики, — игриво предупредил Бруно, и Леоне постарался усмирить свой темперамент. — Я просто озвучил перевод, — буркнул он. Бруно молчал некоторое время, затем: — Это… Тот же куплет, что и вначале? — поинтересовался он, когда оркестр снова заиграл «О, Фортуна!» — Так красиво… Леоне постарался сосредоточиться на музыке, но упрямая латынь слишком пропитала мозг, чтобы он мог отрешиться от смысла слов. — Sors immanis et inanis, vana salus semper disolubilis… «Судьба жестока и пуста. Ты — вращающееся колесо Несчастий. И тщетно благополучие. Оно всегда разлетается на части». Глаза Леоне защипало, а в груди свинцовым грузилом затаилась тоска. Слишком эти слова подходили им. «Тайно ты, судьба, настигаешь всякого. Но я, смеясь, поворачиваюсь незащищённой спиной к твоим злодействам». Его плеча коснулись лёгкие пальцы, рука сжала колено. Леоне вздрогнул всем телом, чувствуя, как Джорно нежно гладит его запястье. — Плакать не стыдно, — едва слышно шепнул Джованна. Его голос лёгким пёрышком пощекотал ухо Леоне, у которого с языка рвалось сплошь непечатное. Поймав пальцы Джорно, он с силой сжал их. — Я, — прорычал он, проглотив первые десять слов, — тебе после концерта переломаю ноги. — Сначала поймай, — невесело хмыкнул Джорно ему в плечо, и Леоне подавился следующей фразой. Он снова сжал руку Джорно, в этот раз много мягче. Ария закончилась, погрузив зал в торжество печали. Отпустив руку Джорно, Леоне ожесточённо принялся аплодировать, стараясь сглотнуть тугой комок в горле. Джорно поднялся с места, вслед за остальными зрителями, но Бруно всё так же сидел на месте; его пальцы зарылись в волосы Леоне. Аплодисменты начали стихать. — У нас есть ещё час-полтора до отправления поезда, да? — поинтересовался Бруно у Джорно, милостиво игнорируя состояние Леоне. — Что-то вроде, — согласился Джорно. — Можем переждать толкучку у выхода. — О, да брось! — простонал Леоне, заставляя себя выпрямиться в кресле и встретиться взглядом с Джорно. — Я тебе не трепетная фиялка, которой нужна забота и тепличные условия! Можем выйти со всеми! — Ну, как знаешь, — отозвался Джорно, и Леоне поднялся на ноги. Они вышли в коридор. К тому времени, когда они добрались до конца лестницы, Леоне уже жалел о том, что позволил своей гордости раскрыть пасть; коридоры были переполнены, на лестницах и того хуже. Одной рукой Леоне обвил талию Бруно, второй вцепился в плечо Джорно, чтобы, ни дай бог, не разминуться. В вестибюле людское море несколько схлынуло и Джорно, извернувшись ужом, выскользнул из рук Леоне. — Извините, мне нужно кое с кем пошептаться, — заявил он и растворился в толпе. — Ну вот, мы его потеряли, — мрачно возвестил Леоне. Бруно рассмеялся, и он улыбнулся в ответ. — Значит, справимся без него, — всё ещё улыбаясь, проговорил Бруно и повёл носом. Леоне развернулся и увидел официанта, несущего поднос с фужерами, полными красного вина. — Глинтвейн, — озвучил очевидное Леоне, и глаза Бруно вспыхнули. — Один стаканчик, — принялся канючил он, словно ребёнок, выпрашивающий десерт. Леоне хмыкнул. — Хорошо. Но только один, — согласился он, купив два фужера, один из которых сунул в ладонь Бруно, прежде чем отвести того к свободному углу. — Иначе… Не думаю, что смогу утащить на закорках тебя и Джорно одновременно. Сможет. Отнесёт на край света даже с переломанными ногами, если потребуется. Но Джорно об этом знать не обязательно. Вино было по-рождественски пряным. Корица, мускат, гвоздика, ежевика и мёд — определил Леоне прежде чем успел сделать первый глоток. Смородина — слегка горчила. Апельсиновая цедра коснулась губ со стеклянной грани. Бруно издал громкий довольный стон и привалился к боку Леоне. — Мой папа, — тепло сказал он, прижимая к себе бокал, — готовил потрясающий глинтвейн. — Клал туда имбирь и чёрный перец, — подхватил Леоне, повернувшись к нему, и Бруно снова засмеялся. — Кардамон, — продолжил Аббаккио, забирая за ухо непослушную прядь чёрных волос, — анис и бренди. Один апельсин, два лавровых листа и четыре палочки корицы. Четыре цельных палочки, ведь тебе так нравилось их ломать. Бруно согласно застонал, снова пригубив глинтвейн; его взгляд смягчился. Раздался смех — высокая и чистая нота. Леоне обернулся. Джорно стоял в окружении людей с бокалом в руках, буквально источая харизму. Его кожа, казалось, светилась в сиянии ламп. — О, нет, нет! Мы не сможем задержаться! — Джорно лениво отмахнулся, словно он был особой королевских кровей, частью здешнего общества. — Сегодня вечером мы уезжаем в Монтемильето и будем праздновать канун Рождества уже там! — заявил он с теплотой в голосе. — Хах… Канун Сочельника? Наша семья любит праздники. Сколько ни есть, все наши. При мысли о том, что скоро они увидят всё семейство Гвидо, которое обрадуется им как родным, на душе у Леоне тоже потеплело. Наранча, наверное, снова свернётся клубком на тахте и будет спать. Фуго и Миста приползут из Франции только под ночь. Триш вырвется на денёк из своей студии. В первый раз с лета, с дня её рождения, они все снова соберутся вместе. — Как думаешь, он счастлив сейчас? — тихо спросил Бруно. Леоне уставился на Джорно, который поднял тост «за волынку» — адская хрень; его зелёные глаза лучились радостью. — Если и нет, то на пути к этому, — отозвался Леоне и позвал: — Джорно! Джорно бросил в их сторону мимолётный взгляд, и на секунду, Леоне пригвоздило к месту осознание того, насколько счастливым было его лицо. Своё же Аббаккио хотелось спрятать в ладонях. Джорно и так уже настрадался на десять жизней вперёд. Незачем усугублять… … Хах. Леоне уткнулся носом в полупустой фужер. Бренди среди всех этих специй было явно многовато. — Все готовы? — Джованна возник прямо перед ними и потянулся забрать бокалы. Его лицо уже вернулось к своей обычной постной мине, но слегка покрасневшие щёки (бесспорно румяна) выдавали в нём с головой беззаботного мальчишку. — А ты уже закончил всех обаять? — Работа Данаид… Пробравшись сквозь толпу, они прошли мимо касс и вышли на улицу. Спасаясь от холодного воздуха, Леоне накинул шарф поверх головы и туго затянул на шее. Он чуть не влетел в спину Джорно, когда тот внезапно решил остановиться. Мгновенно насторожившись, Леоне дёрнул юношу назад. Муди Блюз шагнула в туман улицы, под свет фонарей, занесла кулак, готовясь ловить агрессора, а поймала… Снег… Муди Блюз зависла в воздухе; на фоне испещрённого белыми точками неба она казалась яркой граффити. Леоне поспешил отозвать её, прежде чем снежные хлопья смогли лечь ей на голову и плечи, вызвав у прохожих массу ненужных вопросов. — Это всего лишь снег, — вздохнул Леоне. Выпустив руку Джорно, он постарался успокоить бешено колотящееся сердце. — Если ты не Гингема, то выживешь. — Снег пошёл? — просиял Бруно. — Как же я скучал по снегу на юге! Идём! Подтолкнув Леоне и Джорно вперёд, Бруно рванул на улицу. Леоне едва не полетел на землю, поскользнувшись о гололёд. И как же хорошо, что движение в этой части улицы предусмотрительно перекрыли, потому что Бруно шагнул наружу с закрытыми глазами, его лицо было обращено к небу. — Не любишь снег? — поинтересовался Леоне, надевая перчатки. Джорно поспешно поднял меховой воротник повыше. Леоне снова посмотрел на Бруно. Тот стоял, прислонившись спиной к ограждению, укутавшись в шарф почти до носа. Его дыхание белыми перьями тумана поднималось в небо, снежинки в его волосах и на чёрной ткани пальто горели ярче звёзд. — В Японии часто шёл снег, — наконец разродился объяснениями Джорно. Объяснил, называется. Хотя… если учесть, что о Японии они не говорили никогда, то, возможно это и было так. Леоне молча сунул руки в карманы. В паре улиц, на площади дель-Дуомо, виднелась макушка огромной рождественской ели. Её шпиль, как звезда Вифлеема, освещал крыши, указывая путь. Вероятно, почти весь бомонд переместился туда, освободив Пьяццо Скала. А, может, все зрители спешно погрузились в свои авто и отбыли в теплоту домов и гостиничных номеров. — Мартина подъедет через пару минут. Стоит в небольшой пробке, — проговорил Джорно сбросив вызов. — Не раз замечал, как люди тупеют, стоит снегу выпасть, — буркнул Леоне. — Пойдём, что ли, пока поздороваемся со стариком Леонардо? Подхватив Бруно под руки, они пробрались между машин и вышли на мощёную площадь. Голые ветви деревьев, увитые гирляндами, таинственно мерцали в свете фонарей. Ветер качал их, и снежинки слетали вниз, как падающие звёзды. Памятник Леонардо да Винчи уже был весь запорошен. Снег плотным слоем покрыл шапку художника и головы верных учеников. Здесь, в этом уединённом уголке города, казалось, даже шум машин отошёл на второй план. — Прости… — в тишине громом прозвучал голос Джорно. Леоне перевёл на него непонимающий взгляд. — Я… знаю, как ты ненавидишь «Кармина Бурана». Я… только хотел пошутить. Пошутил… Неудачно… — он смолк. — В театре люди плачут. Это нормально, — вздохнул Леоне. — Ну, а тебе посчастливилось найти постановку, которая заставила меня вспомнить что-то кроме уроков латыни. — Так, господа, — Бруно раздражённо фыркнул; облачко пара вырвалось из его рта и зависло перед лицом. — Следующая постановка, которую мы смотрим, будет сатирой. — Вот уж дудки! Если я захочу влиться в сатиру, я приглашу Наранчу с Гвидо на ужин, — тотчас отозвался Леоне. Бруно проигнорировал его выпад. — Джорно… А что за оперу мы слушали несколько месяцев назад? Ну, про это… — Бруно повёл перед лицом ладонью, изображая снятие масок, и напел мотив… — «Призрак оперы». — Технически, это вообще не опера… И не сатира, — заявил Леоне, прежде чем слова успели сорваться с губ Джорно. — И больше на подобное мы не пойдём. Только через мой труп. — А мне было весело, — засмеялся Бруно. Сложив пальцы пистолетом, он сделал вид, что, подражая Раулю, целится в противника. — «Ты слепец!» — Совсем не весело, — Леоне замахал на него руками. — Что ты творишь? Нам вообще-то полагается учить Джорно жизненной мудрости, а не… — Меня всё устраивает! — вклинился Джорно, пакостно улыбнувшись. — … а не поощрять беспредел! Боже, Джорно, что угодно, только не… — Поцелуй меня, — брякнул Джованна, и тотчас захлопнул рот. Леоне уставился на него во все глаза. Смех Бруно резко оборвался. Джорно не отрываясь смотрел на Бруно. Леоне опустил голову. Он кожей чувствовал, как Бруно мрачно кивает. Тёплая рука сжала плечо Леоне, и он вскинул голову. На лице Джорно застыла пустая белая маска, глаза были широко распахнуты, адамово яблоко вздрагивало, когда юноша силился сглотнуть. — Я хочу, — повторил Джорно. — Я хотел бы… чтобы ты… меня поцеловал. Раз уж мы не пойдём на это представление… Но… только если ты сам не против… Не нужно… Вот и полюбуйтесь на это, дамы и господа! Пятнадцатилетний Джорно Джованна — упрям как баран, знает всё лучше всех, и потому смотрит на всех свысока. Мелкий недоросль! Поглядите! Едва-едва касается макушкой носа Леоне — а ведь Леоне потерял в росте сантиметра три, когда ему удалили часть позвоночника — и всё туда же! Леоне сжал руку Бруно. Бруно должен был знать, что Леоне обращается именно к нему. — Как долго этот план зрел в твоей голове? — тихо поинтересовался он, не узнавая свой собственный голос. — Долго, — глухо отозвался Бруно, сжимая ладонь Леоне в ответ. — С той самой прогулки по берегу Сены. Леоне судорожно вдохнул прохладный воздух, бросив на Джорно беспомощный взгляд. Джорно всё ещё стоял там, в снегу — потянись, не достанешь. И лицо его было всё таким же пустым, словно он только вернулся с одиночной миссии, перемазанный кровью. Леоне хотелось закричать, схватить его, встряхнуть что есть силы, зарыдать, уткнувшись носом ему в грудь. Да как этот мальчишка смеет подставлять себя под удар! О-о-о… О, Боже… — У меня что, всегда всё на лице написано? — наконец сдался Леоне. Бруно рассмеялся, и повисшее в воздухе напряжение тотчас исчезло, как не бывало. — Ты, — он игриво ткнул Леоне локтем, — открытая книга, Леоне. Вот именно поэтому Наранча всегда побеждает, когда вы играете в покер. — Ничего подобного! — возмутился Леоне. — Он побеждает, потому что я поддаюсь. Потянувшись вперёд, он сгрёб Джорно за меховой ворот и подтащил ближе к себе; тёплая шерсть ласкала пальцы сквозь ткань перчатки; пёстрый ворс тотчас защекотал подбородок. Джорно был так близко, что Леоне видел на его лице россыпь веснушек, тщательно замазанную пудрой. На щеках Джорно снова зацвёл румянец. Пальцы Джованны легли на затылок Леоне и потянули вниз; он прижался губами к его. Леоне очень хотелось отпустить какую-нибудь колкость. Вместо этого он закрыл глаза и опустил руки на спину Джорно и прижал Джованну к себе. На секунду отстранившись, он снова поцеловал его. Стремясь распробовать вкус чужих губ, почувствовать их мягкость, он провёл языком по белым зубам и проследил очертания нижней губы. Джорно беспомощно всхлипнул. Леоне постарался выровнять дыхание. О, он мог бы… Мог бы, пожалуй, привыкнуть к этому растерянному выражению в зелёных глазах Джорно. — С тебя Итальянская Дева в Алжире, — выдохнул Леоне в губы Джорно, снова клеймя его рот чёрной помадой. Бруно закашлялся, старательно душа рвущийся наружу хохот. Джорно смущённо шмыгнул носом. Леоне подался вперёд, собираясь снова завладеть его языком. Раздался резкий звук клаксона. Схватив Бруно и Джорно в охапку, Леоне задвинул их себе за спину. Он развернулся так резко, что острая боль пронзила хребет. Мартина… Чертовка смотрела на них, опершись о крышу линкольна Джорно. Увидев, что на неё обратили внимание, она коснулась кепи и довольно ухмыльнулась. Из такого положения… Хм, она что, сигналила пяткой?! — Вы что, — сложив руки рупором, заорала она через всю площадь. — Собрались сожрать вишенку босса прямо перед почтенным Леонардо?! Постыдились бы! — Тогда, пусти нас на заднее сидение, дорогая! — крикнул в ответ Бруно, прежде чем Леоне спохватился и прикрыл ему рот рукой. — Мф… — засмеялся Бруно. — Ты не мофес пфосто так застафить мефя молфать… Выбравшись на свободу, Бруно притянул Джорно к себе, и оба прижались к груди Леоне. Глядя на них, Леоне чувствовал, что дышать становится больно. Интересно, а Джорно удалось сохранить постную мину? Или на нем всё же отразились его желание, голод и жажда? А сам Леоне? Были ли на его лице в эту секунду те же эмоции? Мартина снова ударила по клаксону. — Дьявол, женщина! В тебя что, Сатана вселился?! — рявкнул Леоне, и она рассмеялась. Аббаккио опустил голову. Джорно и Бруно стояли, закрыв друг другу уши. Их плечи дрожали от еле сдерживаемого смеха. Леоне уткнулся носом в макушку Джорно, пряча лицо в шелковисто-мягких волосах. Мартине определённо не стоит видеть, как он покраснел. Леоне обнял их обоих, прижал к себе Бруно и Джорно, касаясь ладонями их спин. Касание сквозь многочисленные слои ткани — невинный, но, в то же время, такой интимный жест. Рука Бруно скользнула в карман Леоне, и кончики пальцев легонько сжали бедро. — Поехали домой, — тепло улыбнувшись, пробормотал он.