Флорида

Слэш
NC-17
Завершён
26
автор
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
26 Нравится 16 Отзывы 3 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Даниел ждет его у двери, игнорируя откровенно насмешливые взгляды сокомандников. Домо извиняется взглядом за то, что опоздал: заболтался с Модричем, вот Дани и приходится ждать. Это их маленькая смешная традиция. Один из десятка нелепых ритуалов, общих примет и негласных договоренностей, которые неизбежно возникают у друзей, которые из года в год делят общий номер во время игр сборной. И уж тем более, возникают у любовников. Первым в новый дом надо запускать кота. Даже если этот дом — всего лишь гостиничный номер на время выездной игры, даже если кот — на самом деле человек. Просто так правильно, поэтому в общий номер всегда первым заходит Домагой. Утром первым в душ идет Даниел, днем и вечером — Домагой. Между шторами на окнах должен быть просвет. Хотя бы в пару сантиметров, но должен быть. Они делили комнату не один десяток раз, и все эти приметы, договоренности, ритуалы позволяют им существовать в одном пространстве в любой точке мира — от невзрачных гостиниц до шикарных пятизвездочных отелей. Номер, доставшийся им на этот раз — роскошно-безликий. У них есть время выспаться и вообще прийти в себя после долго перелета. — А на Далича в ХНС реально надеются, — отмечает Домо, оглядывая обстановку. ХНС действительно не поскупилось, оплачивая отель для размещения команды на время товарняка. Впрочем, на кого им остается надеяться, кроме как на Далича? — Ну, во всяком случае, не придется сдвигать кровати, — откликается Суба, рассматривая мебель. Кровати выглядят в ширину гораздо больше, чем в длину. — Логично, — ржет Домагой. — Далич, видимо, подумал, что если кто-то решит сдвинуть односпальные кровати, то ночью они могут разъехаться, а травма от падения на пол — самое нелепое, что может случиться с футболистом. Так и вижу Томислава, который на прессухе такой заявляет: «Ну вы понимаете, игрок не выйдет из-за травмы, полученной при падении из-за слишком большой активности на кровати». Суба хмыкает: — Ага, а потом еще будет самая нелепая смерть в истории сборной: игрок жестоко убит пресс-секретарем за идиотизм. Вряд ли кому-то захочется войти в историю Хорватии именно так. Они замолкают. Они оба понимают, что больше всего шансов у них войти в историю, как потерянное поколение, не сумевшее даже близко подобраться к результатам бронзовой сборной девяносто восьмого. — Пойду утоплюсь, — мрачно говорит Домагой, — а то после перелета весь грязный. Пока Домо плещется в ванной, напевая какой-то легкомысленный мотивчик — голоса и слуха у него нет, но когда это его останавливало? — Суба смотрит в окно. Отсюда видно небольшое озеро с низкими деревянными мостиками, на которых под весенним солнцем греются ленивые ящерицы. — Разомнешь потом плечи? А то что-то я совсем заёбушек. — Домо голышом проходит по комнате, плюхается на кровать, утыкается лбом в подушку и прикрывает глаза. Фразу про воробушка-заёбушка притащил в команду еще Ивица, и она плотно укоренилась в словаре каждого из них. Он слышит шаги Даниела, уходящего в ванну, шум воды. Под звук падающих капель тянет уснуть. Перелет вымотал, разница в часовых поясах ощущается необычайно остро, и Домо хочется просто расслабиться. Минут через десять Дани выходит из ванны. — Выбор у тебя традиционный. Лосьон или молочко для тела, — говорит Дани, вырывая Домагоя из полудремы. — Да насрать, — лениво откликается Домо. Он вообще разницы между этой косметической фигней не понимает, ведь пахнут обычно такие средства практически одинаково. — Может, все же останешься на игру с Мексикой? — Не могу, ты же знаешь, — виновато отвечает Суба. В воздухе пахнет кокосовым маслом. — Клуб настаивает, что я должен вернуться. — Сволочи, — вздыхает Домо. Ладони Дани, смазанные то ли лосьоном, то ли молочком, скользят по спине Домагоя, и ему от этих простых первых прикосновений хочется замурчать, как кот. Оказывается, он скучал без Дани. Невообразимо скучал. Подушечками больших пальцев Дани сильно ведет вдоль позвоночника — от плеч к черепу, остальными пальцами поглаживая шею. — Может, ты меня просто придушишь? — с надеждой спрашивает Домо, не поднимая головы от подушки. — Тогда я точно не буду заёбушком. — Придушу-придушу, — загадочно отвечает Дани, хохочет, имитируя злодейский смех, ладонями нежно проскальзывая к кадыку Домо. Пальцы слегка нажимают на горло, и Домагой выдыхает: такое он позволяет только одному человеку в мире. Сейчас, с закрытыми глазами, он ощущает Дани только как его руки, будто именно в кистях сконцентрировано все, что составляет этот невозможный, невероятный человек. Подушечки пальцев, обычно шершавые, а сейчас гладкие от лосьона, скользят обратно к позвоночнику, еле заметно, почти невесомо, а потом ладони уверенно и сильно опускаются на лопатки, ласково поглаживают, и там, где они прикасаются к коже Домагоя, его будто согревает огнем. Ладони перемещаются на плечо и потом — на предплечье, разминают уставшие мышцы. Пальцы прочерчивают линии мышц, иногда прожимая их так сильно, что кажется — почти до костей. Когда Дани обхватывает запястье Домагоя, прокручивает его в кольце пальцев, что-то внутри неприятно хрустит. — Соль жрешь, — обвиняюще говорит Дани и тычет пальцем Домо под ребра. — Жру, — соглашается Домо, все так же упираясь лбом в подушку и даже не пошевелившись, слишком уж лень. — Туршу несоленым не бывает. И оливки там соленые. — Балбес. По голосу Дани Домагой слышит, что по-настоящему сердиться у Дани не получается. От запястий Дани переходит к ладоням и пальцам. В какой-то момент Дани останавливается, целует Домо прямо в середину ладони, и Домо чувствует, что пальцы у него по сравнению с лицом Даниела прохладные. Впрочем, долго поцелуй не длится, Дани садится рядом с Домо на кровать — дотянуться у него через все это огромное чудовище явно не получилось бы, тщательно массирует вторую руку. Домо думает, что вроде и спать хочется, и массаж — штука такая, расслабляющая, а заснуть не получается. Слишком остро воспринимаются прикосновения. Не настолько, чтобы хотелось шевелиться, но все же. Собственное тело кажется похожим на детскую глину для лепки, под пальцами Дани готовым принять любую форму. — Двигайся к центру, — командует Даниел. Переползти оказывается неимоверно сложно. В мозгах всплывает когда-то виденная то ли в мультике, то ли в фильме картинка: кусок зеленого желе, который пытался подползти и сожрать главного героя действа. Что это был за мультик (фильм?), Домо вспомнить не может, но чувствует он себя именно куском ползающего желе. Особенно сейчас, когда он переползает всем телом, но не отрывая лба от подушки. Внезапно становится тяжело — это Дани садится ему на ноги, и Домо вздрагивает от совершенно неожиданного прикосновения обнаженной кожи. — Не дергайся! — Дани звонко шлепает Домо по ягодице. Не дергаться не получается. Пальцы Дани пробегают по ребрам с боков, будто по клавишам, но от этого ощущения отвлекает другое: собственные бедра, стиснутые длинными ногами, прикосновения сухой бархатистой кожи мошонки к ягодицам и пояснице. Возбуждение накрывает неожиданно, лежать становится несколько неудобно, но двигаться не получается — Дани крепко держит его ногами. Руки медленно разминают поясницу. Домо понимает, что вдоль позвоночника у него выступили капельки пота, их запах смешивается с запахом кокосового масла и разгоряченной прикосновениями кожи, и от этого кружится голова. «Люблю», — думает он. И повторяет вслух: — Люблю тебя. Руки на мгновение замирают. — Я тебя тоже, — отвечает Дани и смещается чуть ниже, садится так, что теперь у Домо оказываются стиснуты колени. У Домо получается улечься чуть-чуть поудобнее, чтобы вставший член не так елозил по одеялу. Впрочем, отрывать лоб от подушки все равно не хочется. Руки скользят ниже, гладят ягодицы, большие пальцы ласкают промежность, иногда задевая сфинктер. Кажется, состояние, в котором сейчас находится Домагой, называется истомой. — Мне хочется укусить тебя за задницу, — неожиданно слышит он. — Ну укуси! — с вызовом отвечает Домо, слегка приподнимая эту самую задницу. Вызов в голосе, правда, получается смазанным: никому не удавалось бы звучать грозно, бубня в подушку. Дани действительно прикусывает его кожу, быстро, резко, и все же аккуратно. Большой палец на пол фаланги проникает в анус Домо, скорее дразня, чем обещая что-то серьезное, а язык оставляет влажную полосу на крестце. — Хочу тебя, — выдыхает Домо. — А всерьез шевелиться при этом не хочешь, и это вступает в серьезное противоречие, не так ли? — Дани резко двигается выше, усаживается ему прямо на поясницу, одной рукой жестко нажимает между лопаток, а второй тянет его за хвост, заставляя оторвать голову от подушки, заглядывает в глаза. — Ты абсолютно правильно понял, — говорить, запрокинув голову, неудобно, ладонь вжимает в кровать, почему-то хочется хватать воздух губами, хотя дышать ничего не мешает. Домо чувствует, что несколько влажных волосков прилипли ко лбу, и в общем-то, ничего не стоит откинуть их, дел-то — только руку протянуть. Но сама возможность этого движения уже кажется ему лишней и ненужной. Он лежит, распластанный под сильной рукой, смотрит в глаза Дани и молча принимает правила этой странной игры, предложенной Даниелом. Дани отпускает его хвост, встает, отходит на пару шагов. Домо медленно кладет руки на оголовье кровати, снова упираясь лбом в подушку. Не двигаться будет, пожалуй, сложно, но раз уж такова договоренность… Коротко взвизгивает молния чемодана, что-то шуршит — судя по всему Дани достает презервативы и смазку. Меньше чем через минуту Домо снова чувствует тяжесть Даниела, прикосновение горячей кожи — к горячей коже, и ему хочется, чтобы это мгновение, в котором смешались обещание, ожидание и предвкушение, длилось бесконечно — и в то же время, чтобы оно закончилось как можно быстрее. К запахам примешивается новый, что-то с алое, в промежности становится влажно от смазки, член Дани скользит между ягодиц Домо, размазывая ее, руки продолжают гладить поясницу, и Домо нервно выдыхает: — Ну же!.. Дани замирает, а потом одной рукой хватает его за горло, так что дышать становится сложно, голову приходится запрокинуть, неожиданно упираясь затылком в подбородок. «Молчу», — одними глазами говорит Домо, признавая, что зря сказал что-то вслух. Дани не отпускает его горло, но наконец медленно входит в него, почти что мучительно медленно, давая привыкнуть к члену в заднице, и Домо хочется только одного — резко податься назад, насадиться на член, чтобы дух вышибло, но он только вцепляется, как может, пальцами в оголовье кровати, вдыхает так глубоко, как только возможно, и ждет. Дани прикусывает его за шею, почти по-звериному, там, где седьмой позвонок, и все мысли вышибает из головы Домагоя окончательно. Остаются только ощущения: влажные поцелуи, перемежающиеся с укусами, пальцы, будто вплавляющиеся в горло и спину, движение члена, слепое, дикое удовольствие. Огонь, бегущий по венам. Когда Дани отпускает его горло, Домо почти разочарованно стонет. Впрочем, пальцы сразу же впиваются в бока, больно, сильно, сладко, наверняка останутся синяки, у вратарей всегда стальная хватка. Домо кажется, что еще чуть-чуть, и он упадет, хотя падать некуда, он цепляется пальцами за оголовье кровати, хрипло дышит, отдаваясь толчкам, которые становятся все быстрее и яростнее. — Мой, — выдыхает Дани, и этого короткого слова оказывается достаточно, чтобы Домо сорвало крышу. Он чувствует, как напрягаются мышцы, как кончает Дани, и его накрывает болезненное ощущение счастья и блаженства. Сперма пачкает одеяло, в ушах шелестит кровь, и ему хочется кричать на весь мир, насколько жизнь прекрасна. Дани обессиленно ложится Домо на спину, загнанно дышит. Оторваться друг от друга и раскатиться по разным сторонам кровати у них получается только через добрый десяток минут. Домо заставляет себя доползти до мини-бара, вытащить из него пару бутылок минералки. — Что на тебя нашло? — спрашивает он, справившись с сухостью в горле. Даниел смотрит слегка виновато, пожимает плечами. — Испугался. — Чего? — продолжает допытываться Домагой. — Сам не знаю. Домо кладет голову Субе на грудь. Дани, может, и не знает, но Домо все понял. — Глупый, — ворчит он добродушно. Иногда надо говорить вслух и очевидные вещи. — Твой я, твой, чей же еще. И никуда я от тебя не денусь.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.