Бомба

Никто не слышит тиканья. Тик-так. Тик-так. Мэдди оглядывается воровато каждый раз, вжимает голову в плечи почти стыдливо, когда в уединенности своей комнаты лезет в недра ящика, под ложное дно. Туда, где тикает неустанно. Бомба имеет форму диска, переливается при попадании. Содержимое диска каждый раз взрывает Мэдди мозг. Она эту бомбу то запрячет глубоко, то с собой в дизайнерской сумочке таскает. Стоимость этой тряпки из кожи с налепленными брендами вырастает раз в десять, в сто, в миллион — когда рядом Нейт. Ей нравится это щекочущее ощущение. Почти что пьянящая власть, пальцы, сомкнувшиеся на ошейнике — на загривке, натягивая жесткую кожу, чтобы остались следы. Мэдди нравится думать, что она сможет Нейту кислород перекрыть, а затем вдохнуть глубоко, в самые лёгкие, в расправляющее ветви дерево бронхов. Нейт улыбается ей углом губ. Целует влажно, горячо и так сладко, что Мэдди бы мокнуть мгновенно, да только перед глазами содержимое диска. Грязные кадры чужого вожделения. Иногда они гуляют и держатся за руки, как идеальная парочка с таблоидов, пластилиновая любовь и все дела в розовом пузыре из синтетического полимера со вкусом клубники. И Мэдди не может перестать думать о его отце и том ролике. Было ли такое с Нейтом? Трогал ли его этот извращенец? Не потому ли ты такое чмо, Нейт? Мэдди злится на него. Мэдди любит его безумно в желании кожу с него содрать, лишь бы быть ближе. Лишь бы в губы эти треклятые шептать злое и едкое: Вот откуда у тебя такое пристрастие? Вот почему полный телефон чужих хуев? Какие ты любишь, Нейт, а? Ну же, возьми мой палец внутрь. Открой рот шире. Шире-е-е. Хороший мальчик. Мэдди пару раз позорно блюет от этих мыслей, но её желудок не виновен, что слабее её больного мозга. Боящегося и наслаждающегося. — Они все говорят, что мы поженимся, — она ноги на торпеде складывает. Длинные. Загорелые. Блядски-охуенные ноги. Нейт едва ведёт бровью. Его вот-вот сожрет очередная волна психоза, как триповый приход. Мэдди его всего знает. Бомба тикает в её сумочке. Так близко. Это почти заводит. — Ты бы хотела этого? Мэдди кусает губы бездумно. Опоминается и лезет за помадой. — Это неизбежно, Нейт, — говорит она, глядя на кусок диска. Выглядывающий зазывающе. Хранящий позорную тайну, способную Нейта Джейкоба уничтожить. Раскрошить. Камня на камне не оставить от его долбанутой семейки. — Как и развод. И снова брак. А затем мы устанем от условностей, — она красит губы, тщательно, идеально. Мэдди всё делает идеально. Кроме карнавала. Он не в счёт. Хотя ей понравилось. Идеально послать их всех. Синяки на шее долго заживали. Мэдди плакала, когда видела их, трогала. Вспоминала злость Нейта и его ядовитые слова. И всё же он любил её. Извращённо. Яростно. Больной её мальчик. Последствия ли это действий твоего папочки, Нейт? — Ты веришь в это? Мэдди улыбается так же, как стонет, пока Нейт ее трахает. Отрепетированно. Спазм отвращения скручивает ей внутренности. Она по щеке его гладит кончиками пальцев. Волна уходит, и Нейт целует основание её ладони. Нежность в нём уживается с эгоизмом и адской злостью на весь мир. Мэдди чувствует запах его саморазрушения. И улыбается. — А как иначе, дорогой? — говорит, пока в ушах тикает. Тик-так, шепчет ей бомба в сумочке. Тик-так, сука. Мэдди понятия не имеет, сколько на таймере осталось. Но знает, что недолго.