Memento mori

Слэш
PG-13
Завершён
54
автор
Размер:
18 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
54 Нравится 4 Отзывы 2 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
В баре уже давно не происходит ничего интересного – грандиозные скандалы и шумные гулянки остались позади, – но Джун всё равно чертовски устал. С тех пор, как он перестал быть простым барменом и вырос достаточно, чтобы занять трон владельца, много воды утекло. Самое время нервно и капельку истерично расхохотаться, поминая потраченные годы, но не в случае Джуна. Это обыденность. Повседневность. То, что не даёт сойти с ума. Сотни лет в одном и том же несчастном месте. Его бар, мягко говоря, не самое уютное заведение. Хотя бы потому, что наряду с обычными посетителями (как правило, старыми алкашами и «ночными бабочками», но есть множество исключений), его посещают, так сказать, не самые живые представители общества. Добро пожаловать в «Memento mori», место, в котором достичь нирваны – не проблема! В самом деле: налево, ещё раз налево, чёрная дверь напротив уборной. Спасибо, что заглянули к нам. Джун бы соврал, если бы сказал, что работа с мертвыми его не утомляет – что уж говорить о живых! То, что бедолаги, попав сюда, даже не подозревают о собственной смерти, тоже погоды не делает, ведь из-за этого приходится выпытывать у них практически все подробности жизни и узнавать их получше, дабы найти способ преподнести страшную новость, кхм, помягче. А потом на тот свет проводить. Таким образом, бармен может провести с одним клиентом огромное количество времени – беседуя по душам и то и дело подливая виски в чужой бокал. Тартарова бездна, а ведь ещё живых обслуживать надо. — Не понимаю, чего ты так напрягаешься, Джун-а, — один из барменов, Сэюн, с искренним любопытством смотрит на него из-под белой, чуть ли не прозрачной чёлки. — Тебе даже пересекаться с ними почти не надо. Это не входит в твои обязанности. Сиди себе дома, не спеша потягивай таурази и с надменным лицом взирай на наши мучения. Джун смеряет его строгим взглядом. — Я твой начальник, Сэюн-а. — Да-да, я помню, Джун-а, — отмахивается бармен, криво ухмыляясь. Прекрасно знает, поганец, что тот ничего ему не сделает. — Сам не знаю, в чем проблема, — Джун вздыхает, усаживаясь на один из барных стульев – посетителей пока нет, несмотря на то, что бар круглосуточный. — Просто… Устал, наверное. Это однообразие ужасно надоедает, особенно, если наблюдаешь его изо дня в день вот уже который век подряд. Не поверишь, но, — усмехается. — иногда хочется уволиться и укатить куда-нибудь. Посмотреть, как изменился мир. Джун не кривит душой. Ему действительно не хватает чего-то нового, но при этом простого, человеческого. Все эти демоническая атмосфера и характерный полумрак уже порядком действуют ему на многострадальные нервы. Сэюн откладывает бокал, который до этого натирал тряпочкой, и лукаво сужает глаза. — А может, тебе найти кого-нибудь надо, а, начальник? Ну вот опять. — Сколько раз можно повторять, — Джун буквально ложится на стойку и устремляет взор в потолок, такой же чёрный и унылый, как его личность. — Мне и одному неплохо. Только одиночество и бережёт меня. — Что, опять цитатами из Шерлока разбрасывается? — буднично интересуются голосом Пёнгвана. Слышится звонкий чмок. Джун едва заметно морщится и вновь принимает сидячее положение. Теперь эта парочка будет перемывать ему косточки вместе. — У начальника кризис, Гван-и. Говорит, мол, так и так, скучно мне, требую хлеба и зрелищ. Вечно Сэюн всё перевирает. — Я вообще по-другому выразился, — возмущается Джун, но его, разумеется, никто не слушает. — Позабыл уже, видать, свои барменские времена, — Пёнгван произносит это с интонацией, присущей повидавшей некоторое дерьмо и обиженной на весь белый свет старушке. — Ясен Тартар, он будет на стенку лезть от безделья. Это нам с тобой дурака валять некогда, круглыми сутками батрачим за стойкой, слушаем байки всяких отбросов. Увлекательнейшее времяпровождение! Прям сам себе завидую. — Прекрати язвить, я всё ещё твой начальник, — хмурится Джун, начиная на полном серьезе раздражаться. — Ах да, извини, большой босс, что отвлёк тебя от важных дел своими аргументированными жалобами, такого больше не повторится, — весело сообщает Пёнгван, не отрываясь от проверки расставленных на полках бутылок с алкоголем. — Я не заставлял тебя сюда устраиваться, ты знал, на что подписывался. И вот так постоянно. Джун приказывает себе сохранять спокойствие – несолидно как-то в его возрасте и положении беситься из-за слов беспардонного подчинённого. Нет, Пёнгван, в целом-то, хороший парень и отлично справляется со своей работой, и ещё он в некоторой степени прав, однако Джун не может отделаться от мысли, что позволяет своим работникам (и, по совместительству, единственным друзьям) слишком много. Например, критиковать себя направо и налево. В конце концов, он тоже не всегда обладал такого рода властью и знает, какой адский труд представляет собой должность бармена в «Memento mori». Тем не менее, ему по-прежнему стоит держать лицо. А все обитатели бара на то и не простые люди, чтобы не выматываться из сил за короткие сроки. — Эй, Гван-а, не создавай лишней драмы, — миролюбиво обращается к своему любовничку Сэюн. При тусклом освещении над барной стойкой совсем не видно, как его глаза отливают красным. — У Джуна всего-навсего тяжелый период. Потусует с нами внизу пару дней, наберется жизненных сил и снова ускачет на свой чердак. Пёнгван не отзывается, молча пытаясь допрыгнуть до одной из верхних полок, где хранится Шато Марго 1947 года. При каждом прыжке его волосы подскакивают вместе с парнем, обнажая небольшие округлые рожки. — Думайте, что хотите, — смирившись, безразлично роняет Джун, поднимаясь с места. — И позовите Сону, ей давно пора быть здесь и ждать посетителей. Он собирается уходить, напоследок сверкнув золотистой оправой очков, когда тяжелая дверь бара распахивается и на пороге возникает парень – большие глаза с бегающими зрачками, малость детские черты лица, яркие волосы клубничного оттенка и широченная, прямо на пол-лица улыбка. Сделав пару шагов от входа, он останавливается и с неподдельным интересом осматривается. Джун переглядывается с Сэюном и Пёнгваном. У всех троих приподняты брови и сощурен один глаз. «Твою ж нирвану, значит, не показалось», думает Джун и скрещивает руки на груди. Парень продолжает оглядывать всё вокруг, словно не замечая замерших у стойки людей (ну, почти). — И что это за фрукт такой? — озвучивает наконец Сэюн; он натягивает своё привычное скептическое выражение лица, как делает каждый раз, приступая к работе. О, аллилуйя, парень наконец обращает на них внимание! — Здрасьте, — он быстрым шагом пересекает зал и оказывается у стойки. — А это у вас тематический бар или вы и вправду души на тот свет переправляете? — всё ещё лыбу давит, будто о прогнозе погоды спросил. Прежде, чем Джун, наблюдающий за сценой со стороны, стоя у служебного выхода на лестницу, успевает сказать хоть слово, Сэюн включает свой «отпугивающий» режим. — А что тебе даст ответ? — сразу переходит в атаку, наклоняясь ниже и демонстрируя любознательному парнишке свои алые радужки. Тот, кажется, ни капли не смущается, глядя на Сэюна с плохо скрываемым восторгом. — Вероятно, работу. Возьмите меня барменом, пожалуйста. — Шутишь, что ли? — Пёнгван кривится. Джун, как заворожённый, наблюдает за взаимодействием своих друзей и этого странного паренька. Он чувствует, как по его пальцам пробегают разряды электричества, когда необычный посетитель растягивает губы в своей совершенно обезоруживающей улыбке. Тартарова бездна, как же долго он сидел на чердаке, если успел отвыкнуть от милых подростков? — Нет, зачем же, — парень осторожно присаживается на краешек стула. Он явно ощущает себя комфортно здесь. — В Доме медиумов мне сказали, что все вакансии для таких, как я, уже заняты. И что какая-никакая возможность устроиться есть только в некоем «Memento mori». Ну, я навёл справки и вуаля. Дом медиумов, значит. Джун еле удерживается от закатывания глаз. Эта кучка якобы ясновидящих уже не первый год – и даже не первый десяток лет – вымораживает его своими бездарными, но доставляющими-таки неприятности попытками подкинуть бару свинью. То проверку натравят (потребнадзор, серьезно?), то обвиняют в неправильном выборе аудитории. Мол, нечестную игру ведёте, товарищи, вы либо живых обслуживайте, либо забредшие души отлавливайте. И теперь они присылают сюда новую свинку в лице этого солнечного ребёнка. — Хочешь сказать, ты тоже обладаешь какими-то способностями? — спрашивает Джун, и парень впервые поворачивается в его сторону. — Да. Я типа экстрасенс, — пожимает плечами, словно говоря «завидуйте молча». — Так «типа» или «экстрасенс»? — тут же сбивает с него спесь Сэюн, не заценив момент чужого превосходства. — Мёртвых вижу. Разговаривать с ними могу. Да честно, я могу быть вам полезен! Наймите меня, прошу, это мой последний шанс! Парень складывает ладошки в умоляющем жесте, надувает губы и смотрит, как кот из «Шрека». Стоит отметить, этот трюк сработал бы с Минхи, но сегодня не его смена, поэтому картину приходится лицезреть местной так называемой чете Смит. И они явно не впечатлены. — Меня это не касается, — отрезает Сэюн, возвращаясь к протиранию бокалов. — Все вопросы к начальству. — Отлично! Позовите хозяина, я поговорю с ним сам! Деловой какой. То-то потеха будет. Под удивленными взглядами барменов Джун заявляет, что сейчас позовёт владельца, и скрывается на лестничной площадке. Постояв за дверью несколько секунд, он выходит обратно с каменным лицом. — Упс. Забыл, что владелец – это я. Неловко получилось, — льдом в его синих глазах можно заморозить Преисподнюю. Сэюн усмехается, довольный выходкой босса. Пёнгван фыркает, но тоже дергает уголком губ. Лицо парнишки с красными волосами поначалу выражает полнейшее замешательство, однако довольно скоро он берет себя в руки. — Меня зовут Кан Ючан, — протягивает ладонь. — Могу я узнать Ваше имя? Джун отвечает на его рукопожатие, сдержанно пожимая чужие длинные пальцы. — Джун, — по обыкновению представляется он кратким прозвищем. — И всё? — Да. — А полное имя у Вас есть? — как бы между делом интересуется Ючан. Джун склоняет голову набок, не в силах скрыть своё поражение. До этого момента ещё никто не спрашивал о его настоящем имени: Джун так Джун, без проблем. Вопрос мужчину напрягает, ведь он характеризует парня как человека либо исключительно любопытного, либо дотошного. Второй вариант Джуна определённо не устраивает. Он терпеть не может, когда ему лезут в душу. Сэюн присвистывает. До Ючана доходит суть происходящего и он стремительно меняет тему, буквально спрыгивая с рельс перед несущимся навстречу поездом. — Впрочем, какая разница, — торопливо выпаливает он и в то же мгновение выдаёт кучу различных вопросов, связанных с датой выхода на первую рабочую смену, заработной платой, особенностями бара и прочим. У Джуна от настойчивости Ючана голова кругом идёт. В «Memento mori», по крайней мере, с момента, когда бывший хозяин был ещё при делах, ни разу не желал устроиться человек. Пусть даже с экстрасенсорными способностями. Во-первых, график более, чем плотный, и подобную нагрузку простому смертному вынести нереально. Во-вторых, бесконечное общение с живыми и не очень страдальцами тоже ого-го как выматывает. И, наконец, в-третьих… Этого никогда не происходило, и поэтому Джун сейчас чуточку в смятении. Сэюн за ючановой спиной указывает пальцем на дверь и одними губами советует начальнику гнать пацана взашей. Мужчина взглядом приказывает ему заткнуться и заниматься своим делом. — С чего ты взял, что я уже тебя принял? — безэмоционально спрашивает Джун у Ючана. Тот сиюминутно замолкает и выпучивает и без того большие глаза. — Я… ну, пожалуйста? Делать выбор нелегко. Джуну не требуются бармены, ему хватает уже имеющихся рабочих рук. К тому же, парень может не выдержать стресса и тогда всё закончится плохо, а самому Джуну будет немного грустно и совестно. Но ведь разве не он всего минутами назад жаловался на то, что в баре не хватает чего-то человеческого, светлого и живого? — Хорошо, — услышав слова босса, Сэюн отвлекается от процесса и иронично вздергивает бровь. Джун его принципиально игнорирует. — Я согласен дать тебе шанс. Приходи через три дня, утром, я выделю тебе отдельную смену. Тогда же обсудим и всё остальное. Можешь идти. Миловидное личико Ючана светлеет. Он вновь расплывается в лучезарной улыбке. — Правда? О, спасибо огромное, сэр, я прямо ушам своим не верю! Спасибо-спасибо-спасибо! Кан бросается было к Джуну с благодарностями и рукопожатиями (причём с такой прытью, что, кажется, готов и на шею ему запрыгнуть от радости), но тот торопливо идёт к двери на второй этаж и обхватывает пальцами ручку, хватаясь за неё, как за спасительную соломинку. Кан Ючана слишком много, это почти пугает. Парень резво переключается на Сэюна и переваливается через стойку, дабы заключить бармена в крепкие объятия – Джун с трудом сдерживает смех, наткнувшись на шокированную физиономию Пёнгвана и его вспыхнувшие ревностью глаза. Прежде, чем исчезнуть по ту сторону двери, Джун зачем-то приглаживает ладонью угольные волосы, прочищает горло и деланно бесстрастно произносит: — Пак Джунхи. Все трое поворачиваются к нему. — Что? — переспрашивает Ючан, продолжая улыбаться и тискать уже отбросившего попытки отбиться Сэюна. — Моё полное имя. Пак Джунхи, — размеренно повторяет Джун и покидает помещение. Уже за стенкой он, взрослый мужик, прижимается ухом к двери, аки дорамная школьница, и слушает, как Пёнгван с ворчанием отдирает Ючана от своего парня и выпроваживает его из бара. В голове внезапно становится пусто, и Джун не уверен, похоже ли это на приятное опустошение после значимого события. Джун три дня не находит себе места, то и дело срываясь на подчиненных (что само по себе та ещё редкость), а ночью перед первой сменой Ючана он просыпается в холодном поту, кое-что осознав – в «Memento mori» прежде было всего четыре бармена и работали они по очереди, по двое. И это значит, что Ючану не с кем будет работать в паре, а так категорически нельзя. Кого-либо из друзей просить смысла никакого, ибо они пошлют его лесом и новенького загрызут лично. Ка-тас-тро-фа. Паникуя, Джун бежит в бар прямо в пижаме и без давно ставших неотъемлемой частью образа очков. Подвыпившие посетители – по классике старые безработные любители дешевого пива и разговоров о политике – не замечают его, но Джун бы в любом случае не обратил на них внимания. С апатичным видом подливающий в бокал какой-то уже не совсем молодой леди коньяк Донхун впервые на памяти Джуна приходит в ужас. Да и вообще проявляет особо сильные эмоции. Немудрено – начальника в таком виде и состоянии из здешних никто не видел. — Мать моя черт-её-знает-кто, Джун-а, что случилось? — в его по жизни грустных глазах мелькает тревога. Джун, застыв столбом, отвечает не сразу. Успев подавить истерику, дабы спасти свой имидж, именно о последнем он и задумался: на голове полный шухер, на щеке след от подушки, огромный вырез рубашки для сна открывает вид на прекрасное – словом, красавчик. — Хотя, знаешь, мне не так уж и срочно, — бормочет мужчина, собираясь уходить. — Спокойной но… — Стоять, босс, — и откуда столько властности в голосе обыкновенного бармена? — Выкладывай давай. Моей собеседнице всё равно уже пора, — Донхун кивком указывает на полуспящую женщину прямо перед собой, после чего, не колеблясь, тормошит её за плечо. — Эй, мадам, au revoir. Дама сонно и пьяно улыбается, не понимая ни слова, сказанного в её адрес. Донхун мученически вздыхает, перегибается через стойку, ставит её на ноги и проводит краткий инструктаж, как добраться до туалета. Спустя три минуты, в течение которых Джуна так и подмывает плюнуть и свалить обратно к себе, и одну попытку засосать бармена, женщина таки покидает их. Джун решает изложить проблему в лоб. — Завтра придёт новенький, а я совсем забыл о том, что ему нужен напарник. Попросить поработать с ним мне, естественно, некого. Что делать? Донхун хмурится. В его голове явно происходит сложный мыслительный процесс. Наконец, он выдаёт многообещающее «ну, здесь только один вариант», и Джун заранее готовится кланяться от благодарности. Гордость и статус сегодня не пострадают. — Снизойди до должности бармена и помоги пацанёнку сам. Так, стоп. Что? Джун чувствует, как у него каменеют все мышцы лица одновременно. — Донхун-а, как ты вообще себе это представляешь? — он еле сдерживается от громкой и полной возмущения тирады. — Преспокойно, — парирует Донхун; этот парень прямолинеен до чертиков и шутить, кажется, вовсе не умеет, так что он совершенно точно предлагает Джуну провернуть это на полном серьезе. — А что тебя, собственно, не устраивает? С твоим-то опытом месяц другой, а то и меньше, работы не составит никакого труда. Покажешь мальчику тут всё, что да как, убедишься в его способностях лично. К тому же, перестанешь депрессовать наконец. Сам же разнообразия просил. Бармен разводит руками, мол, выбор за тобой, я свою точку зрения высказал. Джун славливает астрал, крепко задумавшись над словами Донхуна. Прав ли он? В принципе, прав. Хочется ли Джуну поупрямиться и натянуть обратно свой облик сурового босса? Тоже. В конце концов, он говорит Донхуну, что ему нужно поразмышлять над ситуацией (авось прояснится), и уходит спать. Тем не менее, за всю ночь он ни разу не смыкает глаз. Утром в баре его поджидает чуть ли не светящийся от энтузиазма и бодренький Кан Ючан – всё те же большие любознательные глаза, пушистые красные волосы и улыбка во все тридцать два. У Джуна глаза немного режет от этого яркого пятна. — А вот и наша крутая цаца, — хостес Шин Сона – статная и видавшая виды женщина с внушительным бюстом, низким голосом и огромным запасом увлекательных и не очень историй – ухмыляется, одаривая начальника несколько плотоядным взглядом. Предсказуемо. — Подбирай выражения, Сона-я, — недовольно зыркает на неё Джун. — В следующий раз – обязательно, — наглости ей не занимать, конечно, Сэюн с Пёнгваном нервно курят в сторонке. — А что это Вы сегодня без пиджака? Жарковато нынче, а? Ючан, к слову, над её очевидным флиртом хихикает, не скрываясь. Джуну за своим фасадом надменности плевать на их нелепое поведение с высокой колокольни. Он уже успел перенервничать, хватит. — С сегодняшнего дня я бармен, так что пиджак мне без надобности. Сона и Ючан театрально прикрывают рот ладонью, изображая шок. Впрочем, они, кажется, в самом деле не ожидали такого поворота. — Господин, Вас что, понизили? — Сона действительно переживает. — Твою ж нирвану, Сона, естественно, нет! — раздражается Джун, со злостью закатывает рукава рубашки и проходит за стойку, продолжая (стремясь закончить) разговор уже оттуда. — Я оказываю услугу новому сотруднику, которому не с кем работать в паре. Ещё вопросы? Нет? Отлично. Тогда ступай и займись чем-нибудь полезным. А ты, Ючан, живо сюда. Джун не хотел злиться на ровном месте и вести себя, как тиран и грубиян, но все мы, как говорится, не без греха. Более того, Сона не впервые переходит дозволенные границы. Хостес строит гримасу и уходит на своё место у входа в бар, демонстративно покачивая бёдрами. Джун так же демонстративно фыркает. — Итак, а теперь послушай меня, птенчик, — обращается он к уставившемуся на него с неподдельным интересом Ючану и принимается втолковывать парню все основные правила, обязанности и некоторые нюансы, с которыми приходится иметь дело барменам в «Memento mori». Кан внимательно слушает его, изредка кивая головой, но храня молчание. Джуна, который ожидал от него кучи вопросов, это настораживает. Ровно в тот момент, когда он заканчивает инструктаж, Ючан совершает политическую ошибку. Он спрашивает: — Джун-ши, Вы такой красивый. Почему у Вас такие точеные скулы, в чём секрет? — и щеку рукой подпирает, «любуясь». Джун сначала глупо моргает, переваривая вопрос. Потом давит внезапно поднявшуюся в груди волну тепла, зачем-то с важным видом поправляет очки на носу и даёт парнишке несильный подзатыльник. — Ещё одна такая выходка, и ты можешь смело топать обратно к своим друзьям из Дома медиумов, — предупреждает нарочито строго; а по жилам тем временем словно нечто горячее пустили. Ючан очаровательно смеётся и спрашивает уже о том, что с дохляками делать, как им дальнейший маршрут излагать. Вскоре в бар заваливается первая толпа посетителей. Среди них Джун замечает одного молодого человека, которого довольно часто видел здесь, когда спускался поговорить с Сэюном. Тот всегда рассказывал что-то про девушку, в которую безответно влюблён, и выглядел при этом, несмотря на то, что его отвергли, невероятно одухотворенным. Вот только сейчас он нагрянул в виде полупрозрачного и чуть мерцающего в темноте призрака. На шее багровеет тонкий след от веревки. К слову, за пределами бара бы его не увидел абсолютно никто, а внутри лишь эти крошечные детали и позволяют отличить парня от всех остальных. — Добро пожаловать! — Ючан солнечно улыбается, и Джуну явно пора бы привыкнуть к этому. Молодой человек с потерянным видом просит стопку обыкновенного соджу. Ючан спешит выполнить его заказ (теперь ясно, что он не врал насчёт ясновидения). Джун рассеянно льёт в бокал другого клиента шардоне, одним глазом наблюдая за Ючаном. Парень, пока что, неплохо справляется: шустро обслуживает живых и внимает печальному рассказу призрака. Джун, несмотря на переполняющую его досаду, по непонятным для самого себя причинам не может перестать волноваться за него. Мужчина плавно вливается в давно знакомый, но чуть позабытый образ жизни. Он никому ни за что в этом не признается, но, честно говоря, Джун даже скучал по протиранию бокалов с гравировкой черепа на дне, тому, как несчастные алкоголики заливают за жизнь, и приятному покалыванию в уставших руках. Он просто проникается атмосферой и тихо мурлыкает что-то себе под нос, надеясь, что так называемый новый «коллега» его не услышит. — Как это – умер? — растерянно шепчет мертвый парень, его губы дрожат; Джун едва не порывается посочувствовать ему и проводить до двери напротив уборной, чтоб бедолага наконец позабыл о своих страданиях. День стекает в ночь. Об этом легко догадаться, ибо поток посетителей увеличивается чуть ли не вдвое. Такая активность обычно длится часов до двух-трёх ночи, после чего бар пустеет, поэтому Джун берет основную деятельность в свои руки. Он видит, что Ючана, как бы тот ни пытался отрицать свою усталость, медленно, но верно клонит в сон. Джун мысленно хвалит себя за умное решение сократить для парнишки привычную двух- или трёхдневную смену барменов до одних суток. Когда дверь захлопывается за последним на ближайшее время посетителем, в баре воцаряется тишина. Ючан – которому сейчас только дай подушку, и он уляжется прямо на полу – скашивает на Джуна поплывший, но всё ещё хитрый взгляд. — Хостес, Сона, флиртовала с Вами сегодня утром, — он растягивает слова, придавая своей интонации беззаботности. — Вы стопроцентно ей нравитесь, босс. Джун не удерживается от закатывания глаз. — Она пытается подкатить ко мне свои шары вот уже целую вечность, — Джун выделяет голосом слово «шары», давая понять, что именно в фигуре Соны он под ним подразумевает. — И всё никак не поймёт, что это абсолютно бесполезно и уже даже несмешно. Так что если это то, о чем ты размышлял в течение целого дня, Ючан, то я очень в тебе разочарован. Кан с виноватым (якобы) видом пожимает плечами, а потом вдруг делается серьезным. — Чан. — Что? — Зовите меня Чан, — его физиономия озаряется очередной ослепительной улыбкой. — Почему так внезапно? — Джун прикусывает губу, чтобы не заулыбаться в ответ. — Вас зовут Пак Джунхи, но Вы предпочитаете, когда вас зовут просто Джуном. Я подумал и решил, что хочу, чтобы ко мне тоже обращались по-другому. Чан звучит гораздо дружелюбней, чем Кан Ючан, согласитесь? Как и Джун. Так что да, я всего-то пытаюсь Вам соответствовать. «Это дитя с ума меня сведёт», мелькает в голове у Джуна. Не сдержавшись, он протягивает руку вперёд и треплет младшего по волосам, втайне наслаждаясь ощущением мягких прядей вокруг своих пальцев. Прежде, чем эту картину увидит заскочивший на огонёк Донхун, Джун торопливо убирает руку и делает безучастное выражение лица. — Хорошо, Чан, — внутренне содрогается, улавливая подозрительный прищур Донхуна. — И да. Я, конечно, главный тут, но ты можешь обращаться ко мне на «ты», как и другие работники. Кроме Соны, — добавляет он, и Ючан прыскает в кулак. — А теперь иди домой и отоспись, как следует. Кан деловито кивает, обменивается рукопожатиями с Донхуном и идёт на выход. В последний момент он останавливается, словно что-то забыл. — Доброй ночи, — говорит он и выходит во тьму ночи. Джун не может отделаться от мысли, что это «доброй ночи» было адресовано именно ему. — Ты заказал в бар кофемашину?! Сэюн упирает руки в боки и смотрит на Джуна с осуждением, как на нашкодившего ребёнка. За его спиной вездесущей тенью маячит Пёнгван. Джуну не нравится, когда кто-то пытается выставить его поступки неразумными. Он натягивает на лицо маску нейтральности и объясняет бармену (чья смена, вообще-то, уже подошла к концу, так что шёл бы на все четыре стороны, дружище), что он успел отвыкнуть от рабочего режима и ближе к ночи засыпает на ходу. — В конце концов, я тут хозяин, — заводит Джун любимую шарманку. — Распоряжаюсь бюджетом и оборудованием, как считаю нужным. Не откровенничать же ему с этими чертями, что на самом деле он надеется хоть как-то помочь Ючану и его слабому человеческому организму бороться со сном? За полторы недели их совместной работы Джун четыре раза будил парнишку, тихонечко прикорнувшего под барной стойкой. — Мы не будем качать права, — эта фраза в исполнении строптивого Пёнгвана звучит донельзя неубедительно. — Просто уйдём, будучи уверенными в том, что здесь что-то нечисто. Джун принимается показушно исследовать кнопки на кофемашине, повернувшись к паре спиной. На пороге они сталкиваются с Ючаном и травящей ему свои коронные байки Соной. Едва заслышав их голоса, Джун круто разворачивается на пятках и опрокидывает попавшийся под руку бокал, к счастью, успев перехватить его перед трагическим падением на пол. — Привет, Джун, — Чан радостно машет ему рукой. Тартарова бездна, это что, сердце так бешено в груди колотится? — Доброе утро, босс, — Сона подмигивает ему в своей типичной отталкивающей манере. — Выглядите свежо. Хорошо спалось? — Более чем. Что-то ещё, Сона? — Джун старается вести себя максимально тактично, хотя в душе безумно хочется признаться таки хостес, что она жутко достала его одним своим существованием. Но Джун вежлив – Джун потерпит. Женщина не успевает ему ответить, ибо её опережает восторженный писк Ючана. — Это что – кофемашина? Ничего себе! — парень бросается за стойку и принимается в ажиотаже скакать вокруг будто примерзшего к месту Джуна. — Такая большая! Дорогая, должно быть? Ой, а как она блестит! Интересно, сколько разных видов кофе она делает? А какао может? Ва-а-а, дэбак, моя мама всю жизнь о такой мечтала! Можно я сфоткаю? Страх как хочу похвастаться! Слова льются изо рта Чана сплошным потоком, но Джуна это, как ни странно, совсем не напрягает. Присутствие жизнерадостного парнишки ощущается как глоток свежего воздуха. Сона задумчиво хмыкает себе под нос и уходит в служебное помещение. Коллеги – как грубо – даже не провожают её взглядом. Чан принимает очень странную позу, высовывает кончик языка от усердия и делает несколько снимков их новой боевой подруги. Когда он наконец остаётся довольным результатом, парень отсылает парочку фотографий матери и закидывает мобильник в карман джинс. — Может, опробуем аппарат? Что скажешь? — Прямо сейчас? Утром? — Джун как-то позабыл о том, что для большинства людей кофе с утра – обязательный ритуал. — Да, почему бы нет, — Чан сверкает знакомой улыбкой. — Американо? — Американо. Они вместе заправляют машину кофейным порошком и выбирают нужную функцию. Под мерное гудение аппарата, бармены легко выполняют заказы нескольких утренних завсегдатаев. Чан кидается к уже готовому кофе первым. — Осторожно, чашка тоже горячая, — предупреждает он Джуна, передавая ему одну из наполненных до краев чашек. — Тоже? — не понимает Джун; он дотрагивается до обжигающего напитка одними губами. А потом Ючан, это невозможное создание, касается его плеча и издаёт шипящий звук вроде «пш-ш». Джун, под аккомпанемент чужого заливистого смеха, чудом не роняет чашку и дрожащими пальцами ставит её на стойку. Затем, не полностью осознавая, спасает он позорным побегом свою репутацию или, напротив, рушит её, быстрым шагом пересекает бар и прячется в своём излюбленном месте – на лестничной площадке, ведущей в его квартиру над баром. Там он, прижавшись спиной к двери, позволяет маске невозмутимости сползти с лица и делает несколько глубоких вдохов. Так не пойдёт. Так нельзя. Это был всего лишь безобидный, несерьёзный, дружеский и даже детский ючанов флирт. Нелепый и смешной подкат. Так ведь? Джун хлопает себя по щекам и вслух рявкает «соберись, тряпка, можно подумать, ты ему зачем-то сдался, зануда!». Не стоит принимать выходки Чана так близко к сердцу. Надо быть проще, Джунхи. К тому же, до мужчины доходит, что он поступил малость безответственно, оставив парня одного в баре. Поэтому он берёт себя в руки, снимает и заново напяливает очки на самую переносицу и возвращается обратно. — У тебя всё в порядке? — голос Ючана сочится искренним беспокойством, и Джун чувствует себя вдвойне виноватым придурком. — Ты так неожиданно ушёл, точно в воздухе растворился. — Да, конечно, я в порядке, Чан, — заверяет его Джун, не поднимая на младшего глаз. Весь оставшийся день он притворяется, что не замечает, как Кан сверлит его взглядом и ищет тактильного контакта, то и дело норовя дотронуться до чужой белесой кожи кончиками пальцев. Глухой ночью, уже после того, как смена Джуна и Ючана закончилась, а последний ушёл домой, по традиции пожелав начальнику доброй ночи напоследок, тот вспоминает, что оставил внизу кольцо (массивный серебряный перстень с крупным обсидианом, сувенир от давно угнавшего в кругосветку хёна). Джун нехотя отрывается от прочтения «Книжного вора», над концовкой которого почти проливает скупую демоническую слезу, – Ючан ему про эту книгу все уши прожужжал – и плетётся в бар. Едва он оказывается в «Memento mori», то сразу же становится свидетелем разговора Донхуна и Минхи, стоящих к нему спиной и ведущих подсчёт бутылок. Джун статуей замирает неподалёку от стойки. Он знает о приличиях и не горит желанием подслушивать, но упоминание собственного имени подстегивает любопытство, согласитесь? — Как думаешь, — Минхи чешет затылок ручкой и чуть поворачивается к расположившемуся сбоку Донхуну всем корпусом, демонстрируя заострённое ухо. — каковы шансы нашей маленькой красной конфетки растопить ледяное сердце босса? Джун обалдело отшатывается и тут же делает пару шагов вперёд, про себя благодаря троицу засидевшихся и ведущих оживлённую беседу посетителей. — Каковы шансы? — переспрашивает Донхун, как всегда не вкладывая особых эмоций в свою речь. — Разве ему это уже не удалось? Минхи отрицательно качает головой. — С чего ты взял? Общая картина ситуации ясна, как таблица умножения: Ючан пытается склеить его всеми правдами и неправдами, а Джун на его ухищрения реагирует исключительно холодно и сразу переводит диалог в другое русло. Джуну никогда не было интересно, о чем болтают в свободное время его подчиненные, будучи на рабочем месте. Однако кто же знал, что они обсуждают не кого иного, как своего начальника! Ох уж этот Минхи – сплетница всея бара. — Уверен, ты утрируешь, Минхи-я. — Сам ведь знаешь, что нет, — возражает Чон. — Джун хоть раз смотрел на тебя этим своим знаменитым «уничтожающим» взглядом, будто с асфальтом сравнять готов? Айсберг и то теплее, зуб даю. — Побереги зубы. Донхун буквально достоин всех наград мира. — Жалко мелкого, — вздыхает Минхи, снова почесывая затылок. — Джун – та ещё змеюка хладнокровная. Джун буквально задыхается от возмущения. Нет, с одной стороны, разумеется, льстит, что подчиненные видят в нём властное вышестоящее лицо, но… Слышать подобное, благодаря чистой случайности – не круто. Донхун отвешивает младшему бармену профилактический подзатыльник. — А я думаю, что Джун – хрупкая и нежная душа в оболочке черствого сухаря, и он определённо точно в курсе, что Чан проявляет по отношению к нему признаки внимания. Просто боится открываться и ему, и всем нам, и целому миру. И даже самому себе. Он ведь столько лет прожил на этом свете, а в отношениях за всё это время не состоял ни разу. Естественно, ему тяжко. Свысока больно падать. Минхи не отвечает, скорей всего, задумавшись над услышанным. Больше бармены не переговариваются, молча выполняя работу. Шумная троица собирается уходить. Воспользовавшись грохотом отодвигаемых стульев, Джун на цыпочках покидает помещение. Перстень он заберёт завтра. Сейчас черепная коробка забита другим. Джун не верит, что Чан действительно хочет понравиться ему. Именно в романтическом плане. Не-воз-мож-но. Все его шутки и намеки произносятся с целью поставить Джуна в неловкое положение и просто разбавить обстановку. Ючан вообще по определению забавный и дружелюбный, для него априори важно иметь налаженные контакты с окружающими его людьми. А с Джуном так уж совпало, что им волей судьбы приходится работать вместе. Не более того. Слухи и догадки барменов – друзей, на заметочку, хотя в случае с Минхи это довольно сомнительный факт – не должны сбивать его с пути и заставлять идти на крайние меры. Никто не знает Джуна лучше, чем он сам. И о своих потребностях он тоже может позаботиться лично. Точка. Джун решает, что у Чана нужно просто спросить напрямую, и уже после этого делать какие-то выводы. А пока – пора заканчивать подростковую катавасию с рвущимся наружу сердцем, раскалённым воском по венам и непрошеной улыбкой. Утром Джун просыпается в плохом настроении. Настолько плохом, что при виде кокетливо машущей ему одними пальцами Соны, у него не возникает желания нагрубить ей; мужчина с нечитаемым выражением лица проходит за барную стойку, тычет в кнопку с надписью «Американо» на кофемашине и плюхается на табуретку, продолжая пялиться в одну-единственную точку в стене. Возможно, во всём виноваты всего два часа сна за целую ночь. Чисто теоретически. Но Джун не в состоянии обмануть себя: он может не спать неделю, однако пребывать в прекрасном расположении духа и чувствовать себя бодрым, как огурчик. Всё дело в мыслях. Дело в презрении к себе из-за того, что дал слабину и размяк, как хлебный мякиш. Дело в Кан Ючане. Но Джун будет до потери пульса уверять вселенную в том, что это не так. — Я присяду? — словно выросшая из ниоткуда Сона кивком головы указывает на соседнюю табуретку. Джун поднимает на неё стеклянные глаза. К его удивлению (которое, впрочем, не отражается на лице), женщина явно не настроена на похабные шуточки и смехотворный флирт. Она выглядит спокойной, серьезной и чертовски усталой. — О нет, не смотрите на меня так, босс, — Сона усмехается, но делает это не в привычной блядской манере, а по-нормальному, даже вызывая прилив дружеской симпатии. — Сегодня без стартового пакета дешевой шлюхи. Просто поговорим по душам. Джун мимолетно приподнимает уголки губ. — Я настолько жалок? Хостес сдувает со лба прядь коротких каштановых волос и выуживает из декольте пачку сигарет, а затем ещё и зажигалку (удобно, не поспоришь, подсобила ведь мать-природа). Через полминуты она уже затягивается и выпускает первое колечко дыма. Джун молча наблюдает за её манипуляциями. — Я бы выразилась несколько иначе, — наконец отвечает Сона, зажав сигарету между пальцами. — Вы не жалок, а беспомощен. Создаётся ощущение, будто Вы запутались. Знаете: шли себе по прямой, нигде с дороги не сворачивали, а тут бац – и впереди целая паутина тропинок. Не зная, какая из них единственно верная, попытались было все перепробовать, да так и увязли в липких нитях. Сидите на перепутье и вините целый мир в том, что Вас обманули, а жизнь, оказывается, не так однозначна, как казалось прежде. Хостес делает ещё одну затяжку. Джун впервые чувствует себя неразумным дитятком рядом с ней, пускай и старше её на добрые несколько сотен лет. Она так легко подбирает слова, которые абсолютно верно описывают всё, что сейчас происходит в душе у Джуна; курит с давно застывшим во времени отчаянием, гордо поднятой головой и необъяснимым изяществом. Стены джунова изолированного мирка неспешно идут трещинами. — Откуда у тебя такие познания, Сона? — вяло интересуется Джун, упираясь локтями в колени. — Я ведь не всегда была хостес в «Memento mori», — просто говорит она. — Жизнь успела помотать меня ещё до того, как я умудрилась столкнуться со сверхъестественным. Признаться честно, быть демоницей намного проще, чем человеком. Джун, к счастью – или наоборот, – своих смертных времён не помнит. — Как бы ты поступила на моём месте? — Джун ненавязчиво, как бы между делом, просит совета. — От неопределённости необходимо избавляться. Сона встаёт и отряхивает юбку от невидимых пылинок, зажав сигарету губами. Она подбадривающе улыбается Джуну, и тот не может не задуматься над тем, чего ради эта мудрая женщина всё время натягивала совершенно другую личину (ха-ха, Джун, и в самом деле). Оглушительно хлопает входная дверь. Слышится привычное ючаново «доброе утро». Джун дергается всем телом. — Особенно с мужчинами, — шёпотом дополняет свою предыдущую реплику Сона и ретируется за территорию барной стойки. Джун сдержанно откликается на приветствие Ючана, забирает свой позабытый остывший американо и без сожаления отправляет полный до краёв стаканчик в мусорное ведро. Чан спрашивает у него, что случилось. Джун неопределенно пожимает плечами и наливает виски в бокал: вслед за Ючаном в бар проскользнула вереница мертвых, один из которых теперь тянет загребучие руки к алкоголю. Какой-то промежуток времени они работают в безмолвии. Джун чувствует опустошение. — Джун? — Чан кладёт подбородок ему на плечо. Мужчина вздрагивает – их кожа соприкасается. — Я слушаю. — Сколько тебе лет? — Много, — сухо и лаконично, то, что надо. Чан обиженно дует губы и хнычет. Джуна вымораживает тот факт, что его змеиная, как выразился ранее Минхи, натура неисправимо подводит его каждый раз, когда на горизонте вырисовывается Кан Ючан. Всё его естество тянется к этому парню, как дерево тянет свои ветви ввысь, ближе к солнцу. Как ему противостоять? — Скажи, пожалуйста, — просит Чан, проходясь пальцами по открытому запястью Джуна. — Зачем тебе эта информация? — Затем. А вдруг ты, не знаю, вампир какой-нибудь? Джун резко оборачивается к нему лицом, и они почти сталкиваются носами. Лишь сейчас, находясь буквально в нескольких сантиметрах от Чана, Джун осознаёт, что младший обгоняет его в росте. — Я старше графа Дракулы и твоей прабабушки вместе взятых, пацан, — фыркает Джун, пряча за презрением зарождающуюся внутри панику. — И всё же, — Чан делает крошечный шаг ближе. Ещё немного, и их дыхание смешается. В глазах мальчишки-медиума черти пляшут у раскалённых котлов с грешниками. Джун как будто сгорает вместе с ними. — Укусишь меня, коварный кровосос, и что я делать буду? — игриво мурлычет Ючан; Джун изо всех сил впивается ладонями в барную стойку, в которую упирается спиной, и слышит треск. Интересно, это дерево или его терпение? — Только если сам попросишь, — Джун прикусывает язык, доперев, что ляпнул лишнего, но уже слишком поздно. Призрачный мужик под градусом позади него хватает бутыль с виски и лениво наполняет свой бокал сам. На развернувшуюся перед ним сцену он принципиально не обращает внимания. Ючан склоняется ещё ближе, касаясь своим лбом джунова, и озорные искорки в его глазах внезапно гаснут. Старший покрывается предательскими мурашками, когда чувствует чужое дыхание на губах. Кажется, то был треск его сердца. — Может, я именно этого и хочу, — говорит Чан и сокращает расстояние между их губами до минимума. Откуда-то позади раздаются негромкие аплодисменты. До Джуна они доносятся как издалека, словно из-под толщи мутной воды. В голове становится пусто, а в груди бушует настоящий ураган, но всё это не имеет никакого значения, пока Кан Ючан – обычно милый и смешной парнишка – аккуратно сминает его губы своими. Тартарова бездна, Джун и не подозревал, насколько это может быть хорошо. Зря, видимо, плевался при виде милующихся Сэюна и Пёнгвана. — Ебучий случай! — восклицает, судя по голосу и тяге к ругательствам, как раз-таки Сэюн. Джун и Чан разрывают поцелуй, одновременно обращая взор в сторону входа в бар. Прямо в открытых дверях возвышается скорее сердитый, нежели ошарашенный Сэюн. Пёнгвана около него – вот что действительно шокирует – не наблюдается. — Клянусь всеми тремя башками Цербера, чтоб я ещё хоть раз надумал заглянуть не в свою смену и проведать любимого начальника! — бармен драматично прячет лицо в сгибе локтя. — Я увольняюсь! Первой не выдерживает и смеётся разносящая по столикам напитки Сона. Глухим эхом вторят ей души, что, естественно, и не догадываются о своей кончине. Общее веселье подхватывает довольный Чан, вновь похожий на самого себя – беспечного комичного подростка (ну не выглядит он на двадцать один, не выглядит!). Джун пару мгновений глядит на него, колеблясь. Его опасения, подозрения и переживания были, получается, напрасны: Чан в самом деле влюбился, а не шутил. Джун ловит себя на мысли, что иногда можно и жертвовать образом строгого хозяина, ведь ему-то выговор никто за это не сделает. И тогда он снимает свои круглые золотистые очки, собственнически кладёт Ючану ладонь на талию и широко улыбается.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.