don't cry, nii-chan

      Всё началось с того, что Ичиро зачем-то срочно понадобилось съездить в Йокогаму. Мол, по важному делу. Сабуро терпеть не мог, когда Ичи-нии не было рядом — в основном потому, что скучал, конечно, но ещё и из-за Джиро, который окончательно выходил из-под контроля и творил, что хотел. Если благодаря Ичи-нии он беспрекословно вставал и шёл в школу, то без него Сабуро приходилось пинать и силком тащить среднего брата в упомянутое заведение. Но только потому, что Ичиро попросил (и Сабуро вовсе не не хотел, чтобы брат вместо каникул занимался отработкой). Тем не менее, несмотря на все уговоры, сегодня ему не удалось отговорить брата от похода хуй знает куда с какой-то крайне сомнительной подозрительной компанией. До приезда Ичи-нии оставалось ещё два дня, а Джиро утверждал, что всё с ним будет нормально и «этим людям можно доверять». Сабуро молился о скорейшем завершении этого кромешного ада с идиотом-Джиро, подгоревшей едой и постепенно загрязняющейся квартирой. Вместе они делали, что могли, но без Ичиро получалось и вполовину не так хорошо.       Сейчас погрузившийся в мысли Сабуро грыз карандаш и нарешивал примеры старших классов, силясь подавить идиотское беспокойство за Джиро. С ним точно всё будет нормально? Не следует ему пойти и проверить? Хотя, вряд ли от его худосочной тушки, которая ничего тяжелее школьного рюкзака не поднимала, будет польза. Касательно физических данных Сабуро гордился только тем, что его лицо немного похоже на лицо Ичи-нии. Так уж повелось, что спорт в их семье интересовал только Джиро (пока они жили в приюте, у Ичиро банально не было времени чем-то заниматься — он очень рано начал подрабатывать). Но зато Сабуро силён в куда более актуальной в современности области — науке! С его оценками по выпуску Сабуро могут пригласить в какой-нибудь престижный университет, а Джиро… ну, гарантировано то же самое, но по спортивной стипендии. И всё равно он лучше этого надменного придурка!       Несмотря на все свои мысли, Сабуро всё-таки не мог избавиться от постепенно изгрызающей его тревоги. Он даже думал пойти позвонить Джиро — вряд ли тот возьмёт, но можно же попытаться? А если его похитили по пути домой? Уже поздно, а улицы в Икебукуро не такие спокойные, как хотелось бы. Предполагаемые недоброжелатели наверняка что-то хотят от Ичи-нии! И, разумеется, им известно, что лучший рычаг давления — его братья, вместе или по отдельности. О, Ками-сама, Сабуро же говорил ему дома оставаться! Конечно, при помощи гипмика они с Ичи-нии легко поборют обидчиков, но как же ему будет стыдно, что не уследил за этим придурком! Параноидальные мысли, переполненные стыдом перед старшим братом и беспокойством за Джиро, прервались вместе с появлением странного бряцанья о входную дверь. Это такой оригинальный способ постучаться, что ли? Или… О, Ками-сама.       Сабуро осторожно взглянул в глазок, и, к вящему разочарованию, его предположение подтвердилось. За дверью пошатывалось раскраневшееся встрёпанное нечто, отдалённо напоминающее Джиро с его вечно причёсанными волосами. Нечто свело брови к переносице и упорно тыкало чем-то, очевидно, железным, в их дверь. Сабуро мог различить поплывший взгляд и сделать вывод, что Джиро (как бы не хотелось отрицать, это всё-таки он) надрался. Конкретно так надрался, раз, блять, не мог попасть ключом в замочную скважину. У Сабуро возникла соблазнительная мысль оставить его под дверью до утра — поучить уму-разуму хоть так. И нацепить наушники, чтобы не слышать клацанья. И тем не менее, поборовшись с собой минуты две, Сабуро принял решение впустить непутёвого старшего братца. Когда он протрезвеет, его ждёт знатный мозготрёп, уж он об этом позаботится. Вся тревога и даже некоторый страх за Джиро испарились, будто их не бывало — им целиком завладела злость. Он открыл дверь, преисполненный чистого гнева на этого тупого идиота. Джиро, чёрт возьми, заставил его волноваться и не спать до часу ночи! И это всё только для того, чтобы кинуть его бухое тело на кровать! Как же бесит! — Привет, — пьяно захихикал Джиро, — т-ты… из-звини… я н-немного п-п-п-пере-епил… — По тебе видно, — процедил вместо приветствия Сабуро. Интересно, он хоть обувь сам снимет? Когда Джиро чуть не навернулся на пороге, Сабуро с тоской понял, что нет. Осторожно надавив брату на плечи и заставив его принять сидячее положение, он, озлобленно ворча, принялся расшнуровывать чужие кроссовки, после бесцеремонно стаскивая оные со ступней. Они, зараза, здоровые, раза в полтора больше, чем у самого Сабуро. Джиро протяжно зевнул, дыхнув на младшего брата перегаром — от запаха того замутило. Это ж сколько он выбухал, чтобы так вонять? И как он вообще дошёл — в таком-то состоянии? Удивительно, что его не избили и не ограбили. — М-меня д-друзья д-до п-п-подъезд-да дов-в-ел-ли…— словно отвечая на его немые вопросы, забормотал Джиро. Сабуро нехотя признал, что, по всей видимости, этим людям хоть немного, но можно доверять. И тем не менее, он не простит их за это состояние Джиро — брат ведь мог, ну, например, упасть с лестницы и сломать себе шею!       Проклиная Джиро и его друзей на чём свет стоит, Сабуро, натужно запыхтев, помог тому подняться и перекинул чужую руку через плечо, позволив опираться на себя. Какой же он, чёрт возьми, тяжёлый! (Или это Сабуро такой маленький и слабый.) Судорожно втягивая носом воздух и жалея, что в своё время поленился и отказался от зарядки по утрам, младший из братьев волок на себе среднего до его комнаты (которая, по всем законам подлости, находилась дальше всех от входной двери). Некстати вспомнилось, как Джиро неоднократно непринуждённо закидывал его на плечо и таскал на себе, пока Сабуро возмущённо орал, брыкался и бил того по спине. Будто Сабуро весит, как какая-то пушинка! Однако, несмотря на все свои зависть и возмущение, он упорно тащил горемычного брата, не желая просто бросать его на полу. Ичи-нии бы расстроился. А ещё Сабуро совершенно точно плевать на этого придурка и он вовсе не рад, что с ним всё в порядке. Лучше бы продрых где-нибудь в подворотне, да и дело с концом, а так ему приходится возиться с этим придурком. Тьфу. И тем не менее, сердце затопляло облегчение: слава Ками, с ним всё в порядке.       Из кармана джинс Джиро что-то вывалилось, с глухим стуком ударившись о пол. Сабуро приостановился. Тюбик? Крем какой-то, что ли? Если это что-нибудь для кожи, то потом можно постебаться над Джиро, неоднократно кичившемся своей мужественностью. С облегчением оставив брата опираться о стену, он взял небольшую ёмкость в руки, не без интереса принявшись внимательно её изучать. Однако, спустя секунду он с воплем ужаса отбросил тюбик прочь, для надёжности вытерев руки об одежду. Это была… смазка? Зачем, блять, Джиро смазка? Сабуро с сомнением посмотрел на еле стоящего брата, вспомнил, что тюбик был запечатан и более-менее успокоился. Тем не менее, до этого случая он был уверен, что хвастовство Джиро — всего лишь наглый пиздёж, чтобы доказать, что он лучше Сабуро. Теперь же уверенность его пошатнулась, подобно дереву с неустойчивыми и размытыми корнями.       Вероятно, ему придётся вернуть эту штуку Джиро, чтобы у Ичи-нии не возникло вопросов. Если он найдёт это, валяющимся на полу, то непременно докопается до них обоих и опозорятся они тоже вдвоём — брат за брата, как говорится. Сабуро, несмотря на всю свою вредность (Джиро предпочитал говорить «говнистость»), в каких-то серьёзных вещах никогда не сваливал вину на брата, и огребали от Ичиро они вместе. Что-то вроде негласного перемирия на время их совместных косяков. Сабуро кончиками пальцев подцепил тюбик за край и понёс к постепенно сползавшему по стене Джиро, и перед тем, как начать его заново поднимать, положил смазку в чужой карман. Надо будет потом спросить, что он собирался с ней делать (если Джиро, конечно, вспомнит что-нибудь из сегодняшнего вечера). Джиро шевелился и лениво что-то бормотал в макушку Сабуро. Видать, уже засыпает на ходу, надо скорее его положить. Этот вечер мог бы закончиться более-менее неплохо (не считая, конечно, того, что его старший брат надрался), они бы просто разошлись спать. Ничего криминального, всё ровно как обычно.       Однако, когда Сабуро, еле дыша от усталости и непривычной телу физической нагрузки (как ни странно, с мощными атаками гипмиков йокогамских ублюдков оно справлялось), героически довёл Джиро до его кровати, тот резко схватил младшего за руку. И, ничего не объясняя, потянул на себя. Глаза его — разноцветные, как и у всех них — были шалыми и поддёрнутыми дымкой опьянения. Сабуро даже завис, разглядывая чужое лицо, забыв о том, что он, вообще-то, собирался идти спать. Как не посмотри, а Джиро красив. И ладонь у него удивительно приятная — несмотря на свою грубость, его хватка — мягкая и нежная — нисколько не отталкивала. Сабуро сидел рядом с ним на кровати, пока он держал его за руку и медленно поглаживал большим пальцем тыльную сторону ладони. Младший из братьев, очарованный чужим выражением лица — таким непривычным и завораживающим — не спешил отстраняться и уходить. Именно это ему и следовало сделать — оттолкнуть Джиро, пожелать спокойной ночи и уйти самому спать, чтобы на следующий день вести себя как обычно. Но Сабуро не осознавал некоторой неправильности ситуации и всё сидел, ослабев под напором желаний, тщательно хранимых в самых дальних уголках сознания — он даже внутри себя не мог их признать. Ничего не будет, если он немного так посидит, верно?       И когда в голове Сабуро мелькнула эта мысль, полная слабости и мимолётного порока, точка невозврата оказалась пройдена. Средний брат, пьяный в зюзю, потянулся к нему и поцеловал, всё ещё держа за руку. И Сабуро будто окатило ведром ледяной воды — что Джиро, блять, такое, творит? И тем не менее, он даже не предпринял попытки вырваться — несмотря на то, что привкус перегара оказался таким себе, сам Джиро целовался удивительно умело. Без лишнего напора, но и неуверенности в его движениях не было — он действовал так, как понравится любой девушке. Но Сабуро, блять, не девушка, он, сука, его брат! И тем не менее, несмотря на вопящий в голове голос разума, на который не по годам умный ребёнок ранее полагался в любой ситуации, Сабуро не предпринимал абсолютно никаких попыток отстраниться. Его тело будто превратилось в ледяную скульптуру, он даже дышать прекратил, смущённый неожиданно вырвавшимися из-под контроля эмоциями, выбитый из колеи и растерянный. А Джиро мягко надавил на затылок, прижимаясь ещё ближе, и осторожно лизнул чужие губы.       И Сабуро послушно приоткрыл рот, как ни стараясь, не находя в себе желания оттолкнуть творящего непонятно что брата. Это было отвратительно, неправильно и аморально, к тому же Джиро напился, а Сабуро ещё даже пятнадцати нет. И тем не менее, они сидели на кровати и целовались. Джиро следовало послать куда подальше, ударить по лицу, вырубить и забыть о произошедшем, как о страшном сне. Но сейчас уже слишком поздно — нужно было это сделать ещё когда он схватил Сабуро за руку. Нужно было. Однако, что есть разум перед желанием (даже если оно тайное), которое настолько близко к осуществлению? Только руку протяни и оно — твоё. И маячащие на горизонте последствия вмиг становятся чем-то незначительным и мелким, не имеющим никакого значения. Подумаешь, что-то там будет в будущем. Можно, наверное, в кои-то веки и пожить одним мгновением, совершенно ни о чём не задумываясь?       За Сабуро будто всё делал кто-то другой. Он словно передал «управление» собой этому кому-то и сейчас наблюдал со стороны, как Джиро целует его куда-то в висок и просит лечь на кровать. Сопротивляться этому не хотелось настолько, будто Сабуро — Атлант, держащий на своих плечах целое небо. Выпрямиться и отбросить его невозможно, остаётся только терпеть и прогибаться. Разморённый волшебством момента, он сделал то, что просили и улёгся на кровать с ногами. И когда Джиро склонился над ним, чтобы ещё раз поцеловать, то произнёс одно-единственное слово, уничтожившее всю эту мимолётную магию. — Нии-чан, — зовёт с придыханием и этими раздражающими интонациями обожания и благоговейного трепета (хотя, что уж тут таиться, Сабуро говорил об Ичиро точно также). Младший из братьев судорожно распахивает глаза и пристально всматривается в лицо напротив — шалой поплывший взгляд, затаившаяся в нём любовь, поцелуи и «нии-чан» — всё это предназначалось не Сабуро. Какого чёрта тут происходит? Уже собиравшийся пнуть Джиро куда-нибудь в живот, он всё же замирает, когда брат, как заворожённый, глядит ему в глаза и вновь говорит — удивительно-отчётливо, будто и не пьян вовсе. — Я так давно хотел это сделать, нии-чан, — признаётся с такой нежностью в голосе, с какой он никогда бы не обратился к Сабуро. Начать подозревать что-то следовало ещё тогда, когда Джиро не нагрубил ему с порога и не послал куда подальше. Всё это время он думал, что его вёл и касался Ичиро. Джиро перепил настолько, что забыл об отсутствии Ичиро и перепутал его с Сабуро. Это ж, блять, насколько нужно быть пьяным, чтобы перепутать Сабуро с Ичиро?       И тем не менее, ничего сверхъестественного в этом не было. Сабуро, пусть был меньше и смазливее, но их с Ичи-нии лица обладали определённой схожестью. Поэтому, пьяному идиоту вроде Джиро сейчас перепутать их — раз плюнуть. И по-хорошему, нужно оттолкнуть его и оставить спать, а завтра на эту тему как следует поговорить и убедиться/разувериться в своих подозрениях. Но Сабуро, ощущавший в теле предательскую дрожь, не мог оттолкнуть брата, когда тот поцеловал его опять. Не мог залепить злую пощёчину, наорать и сказать что-то вроде «я не Ичи-нии, приди в себя, бухое животное!». Потому что ему самому этого хотелось — и Сабуро признал это только сейчас. Когда Джиро лезет руками ему под одежду, последние крупицы разума окончательно покидают светлую голову младшего из Ямад. — Нии-чан, — по-прежнему обожающе тянет Джиро, заставляя внутренности сворачиваться от удушающего чувства вины, — я буду аккуратен, честно. «Дожили», — думает Сабуро по прошествии нескольких минут, цепляясь за чужую спину. Джиро не обманул. Он действительно знал, что делал (я смотрел видео, нии-чан, всё ради тебя), и Сабуро почти не почувствовал боль. Разве что душевную, но кого это волнует? Джиро смотрел с трепетной, далёкой от братской, любовью, и внутри Сабуро что-то ломалось, когда он понимал, что смотрят не на него. Этим взглядом он смотрел на Ичиро. И трахался он сейчас тоже с Ичиро. Даже обидно немного — Сабуро, на самом деле, всегда думал, что в них обоих осталось ещё хоть немного той детской дружбы, когда они не собачились друг с другом на пустом месте и никогда не расставались. Но он сам влюбился в Джиро, а тот, как обычно, не видит никого, кроме Ичи-нии. Ичиро для них обоих — недостижимый идеал, пример для подражания, горячо любимый старший брат. Тем не менее, Джиро и Сабуро вкладывают в слово «любимый», как выяснилось, совершенно разные значения. Выходит какой-то идиотский любовный треугольник, противоречащий любой морали, в корне неправильный и отвратительный настолько, насколько это возможно.       Сабуро не смотрит Джиро в глаза, он дышит тяжело и часто, встрёпанный и раскрасневшийся, царапает его спину и думает о том, какой же из него дерьмовый брат. Ровно как и из Джиро — они не заслужили доброты Ичи-нии, ни крупицы его ласки и заботы, которыми он одаривал их каждый день. Два больных ублюдка. Джиро вновь шепчет «нии-чан», и Сабуро, право, больше не может сдерживаться. Отлично, расплакаться во время секса (с собственным, блять, братом) — что может быть лучше? Сабуро хорошо, невероятно хорошо, но душа, отчаянно желая быть возлюбленной, страдала. Её подтачивала совесть, нашёптывающая на ухо проклятья — потому что Сабуро всего лишь воспользовался пьяным состоянием Джиро. Он, пай-мальчик, гений и отличник, позволил себя выебать из-за уродливой, как его сущность, любви. Интересно, как бы это понравилось Ичи-нии? Хотя, Джиро, вероятно, завтра ни черта и не вспомнит, а Сабуро унесёт произошедшее сегодня вечером в могилу. — Нии-чан, не плачь, — просит его Джиро, ласково слизывая с щеки чужую слезу. Его тихий голос сквозит любовью и обожанием, он толкается ещё раз и на чужой спине, кажется, места живого нет. Сабуро задушено скулит, закрывает глаза и честно старается не плакать, когда в голове вновь мелькает мысль о том, какой же он мудак. В голове мутно — то ли от жара и похоти, то ли от вопящей бешеной сиреной совести и пронизывающего чувства стыда. По щекам всё ещё катятся слёзы — и Сабуро, как ни старайся, не может их остановить. — Я люблю тебя, нии-чан, — говорит Джиро, и в душе его младшего брата что-то с треском ломается. — Я-я т-тоже тебя л-люблю, — он заикается от всхлипов, и тем не менее выговаривает полностью. Фактически, Сабуро ответил на признание, которое предназначалось даже не ему. Отвратительно. Сабуро Ямада — отвратителен. — Не плачь, — в который раз повторяет Джиро, на что Сабуро готов едва ли не разразиться совсем-совсем детским плачем. Он царапает чужую спину короткими стриженными ногтями, кусает губы и весь дрожит, сжимаясь. Ему так хорошо и так плохо одновременно — Сабуро, наверное, никогда не забудет эту ночь, полную похоти, удовольствия и затаившейся в душе тоски.

***

— Чё вчера было? — спрашивает его на следующее утро Джиро. Как и ожидалось, без крупицы памяти о прошедшей ночи. — Ты, идиот, припёрся домой пьяным и вырубился, — наверное, даже холоднее, чем обычно, отвечает ему Сабуро, даже не повернув головы в сторону брата. Он спокойно завтракал лапшой быстрого приготовления, пока Джиро с недовольным ворчанием жадно хлебал воду, то и дело натирая ноющую от боли похмелья голову. — Аспирин есть? — поинтересовался брат и уселся напротив — видать, устал стоять. Сабуро наконец поднял на него глаза. Джиро выглядел ужасно — бледный, как призрак какой, с самым что ни на есть гнездом вместо причёски и кругами под глазами. Хорошо, этому придурку не пришло в голову напиваться в будний день. — Сам ищи, — грубо процедил ему Сабуро, сдвинув брови к переносице и начав есть быстрее. Чёрт, он капнул бульоном себе на одежду! — Да чего ты такой злобный, засранец, — обиженно пробурчал Джиро, продолжая мелкими глотками пить воду, — или я вчера что-то не то сказал? — теперь он уже звучал обеспокоенно. Сабуро вспомнил его, полные обожания, слова, поплывший взгляд и тяжёлое дыхание. Много чего. И сказал и сделал. — Я же говорю, ты просто надрался и выбесил меня, — уже неприкрыто зарычал он. На душе было противно — по большей части здесь виноват Сабуро, но при этом он срывается на брате, как будто тот накинулся и изнасиловал его. В том, что его как никогда тошнит от самого себя, в ноющем теле и зудящей от засосов шеи (пришлось напялить на себя водолазку), виноват только он и никто больше. Тем не менее, видеть Джиро сейчас не хотелось. У него есть Ичи-нии, зачем ему Сабуро? — Сабуро, — позвал по имени тихо и обеспокоенно, — что я натворил? И, глядя в чужие, с искренним раскаянием на дне радужки, глаза, ему на мгновение захотелось рассказать. Как Сабуро влюбился в него, как долго не мог даже думать об этом, как нагло воспользовался его невменяемым состоянием. Как Джиро, трахая его, бормотал полное обожания «нии-чан». — Да пошёл ты, — было единственным, что он тогда сказал.