У ее губ был привкус слез

У ее губ был привкус слез. Геральт старался не подавать вида, что замечает это, но Ренфри ведь и сама чувствовала эту соль. Она не могла не понимать, что он знает. Оба умели притворяться. Она — что все нормально, он — что ему все равно. Это было не так. Всё нутро его кричало: Беги! Уходи, глупая, я ведь остановлю тебя. Он не произнес ни слова, но знал, что она слышит этот призыв. В каждом рваном вдохе, в каждом отчаянном поцелуе. Она была такой юной, такой хрупкой, но в то же время волевой и сильной. Геральт отлично различал это упрямство в жестком взгляде, в каждом резком жесте. Маленькая воительница — она могла быть княжной, могла жить, не зная бед. Геральт жалел ее не меньше, чем желал, потому и целовал так, как никого и никогда. Чтобы хоть на время забылась, чтобы хоть на пару часов отрешилась от тревог и воспоминаний. Он прокладывал дорожку из поцелуев через все ее тело, выпивая запах ее кожи, тонкий, свежий. Ренфри пахла утренней росой, сталью и едва уловимо — костром. Геральт любил этот запах. Костерок и сейчас трещал на небольшом отдалении, не давая озябнуть в вечернем тумане. Но жаркие объятия разбойницы согревали куда сильнее. Она открывала его для себя, познавала так же медленно и осторожно, как и он ее. Спешить было некуда, до утра оставалось так много времени, а обоим так не хватало тепла… Геральт позволил увлечь себя в очередной головокружительный поцелуй, попутно избавляя Ренфри от остатков одежды. Спина ее была влажной, но холодной, и Геральт несколько раз провел ладонями вверх и вниз, согревая. Сам он был еще в полной амуниции, но тонкие длинные пальчики ловко справлялись с завязками. Он считал, ее руки будут руками воительницы: мозолистыми, жесткими. Но нежнее кожи он не встречал уже давно. Она все плакала, его сильная слабая княжна, а Геральт невольно вспоминал всех чудовищ, которых за долгую жизнь встречал на своем пути. Не всегда они имели вид монстров. Иногда самыми большими чудовищами были те, кто не был на них похож. Таким выпустить кишки хотелось острее всего. Не по рождению, а по выбору они несли зло. Принесли они зло и Ренфри, и если бы в свое время она не расправилась со всеми ними, Геральт непременно загорелся бы желанием найти каждую мразь и самолично окончить их дни. Но Стрегобора назвать виновным Геральт не мог. Он понимал гнев Ренфри, да, но не желал выбирать ни большее, ни меньшее зло. Он просто хотел, чтобы все закончилось. «Беги же», почти что кричали его руки, когда он резко подхватил Ренфри под бедра и прикусил ее пухлую губку. Не сильно, до легкой боли, но чтобы она почувствовала его злость. Если и почувствовала, Ренфри не подала вида. Ладони ее легли на его грудь, пальчики очертили рельеф рубцов. Она знала, чего хочет, и Геральт не собирался ее останавливать. Зубами прихватив кожу на ее шее, он вырвал из груди княжны тихий стон. Прикусил плечо, затем ключицу, в ответ ее ноготки оцарапали его плечи. Это была долгая игра, это был диалог без слов, и к концу его Геральт понял одно: отступать Ренфри не собирается. Разбойница, коей ее сделала жизнь, не желала сдаваться, но Геральт не оставлял надежд, что еще сможет ее переубедить. Все еще не говоря ни слова, он стянул с Ренфри последнее — тонкие брючки, — и тотчас дал пальцам волю. Она была готова уже сейчас, Геральт явственно ощущал это. Каждое ее нетерпеливое поерзывание говорило о том, что она хочет его. Уже. Сразу. И он запросто мог дать ей желаемое. Мог растянуть наслаждение так надолго, как только потребуется, чтобы удовлетворить ее страсть и нужду, но ему нужно было больше, чем ее тело. Геральт хотел добраться до души, достучаться, и потому он проигнорировал мольбу ее взгляда. Проигнорировал руки, направляющие его. С его стороны их разделяло еще слишком много одежды. Дразня, Геральт избавлялся от нее нарочито неспешно, но даже потом, когда на нем не осталось ничего, кроме амулета с волчьей головой, он не поддался на призыв Ренфри. Позволил касаться себя, но все еще не отзывался на зов. Он не любил ее, нет, но давал почувствовать себя любимой. Медленно, нежно, он ласкал ее тело руками и губами, а Ренфри задыхалась от неутоленного желания и шептала его имя. «Ты умеешь быть нежной. Ты сможешь быть счастливой», доносил он до нее без слов такую простую истину, и в какой-то момент, когда она ответила так же трепетно и бережно, он даже допустил мысль, что достучался до нее. Позволил себе обмануться. Но ведь в тот миг все казалось таким настоящим! Он верил, по крайней мере надеялся, что утром она уйдет. Забудет о своем глупом плане мести и начнет жизнь там, где может стать кем угодно. Он даже готов был поддержать ее на пути становления. Вот только поцелуи, жар сплетенных тел и мольба не останавливаться остались в ночи, а утро поставило перед выбором. Меньшее зло — да разве такое вообще существует?! Разве одна человеческая жизнь может встать на чашу весов против другой? Геральт ненавидел делать выбор. Губы Ренфри были солеными от слез, он хорошо помнил этот вкус. Она сделала выбор за него.